Константинополь уже давно не умещался в границах, очерченных его основателем. Город рос вверх и вниз, город становился на сваи в заливе Золотой Рог и тесно лепился у стен жилье к жилью подобно ласточкиным гнездам. Из века в век полис был перенаселен. Ремесленники, торговцы и рыбаки селились за воротами города, они отстраивали жилые кварталы и на другом берегу залива, в Галате и Пере, – и жалкие дома их и лачуги стояли так плотно, что были схожи с муравейниками. Многие из этих жилищ сообщались друг с другом, и, войдя в один какой-нибудь дом, можно было пройти целый квартал коридорами и комнатами и не увидеть солнечного света. Дома, отстроенные мастеровым людом, поднимались в иных местах до восьми-девяти этажей. Улицы между кварталами были так узки, что проезжающая по ним арба обязательно задевала колесом человека, если тот не успевал прижаться спиной к стене. Здесь не было водопроводов и удобств, как в центре. Это были кварталы выгребных ям и засоренных, полных грязной воды и нечистот сточных канав, это были окраинные душные и сырые улицы с вонью, плесенью, болезнями, с вечной руганью… Но это был полис! И жители его им гордились.
Алексей I Комнин, севший на константинопольский престол, отличался от большинства своих предшественников редким талантом полководца и бесстрашием, изумляющим всех, кто был ему свидетель. Такое бесстрашие более подобало бы простому воину, который груб и темен и бесстрашием своим зарабатывает на хлеб, нежели отпрыску знатной фамилии, образованному, глубоко чувствующему и тонко мыслящему. Хотя любого человека красит бесстрашие! Четырнадцати лет от роду Алексей Комнин рвался в поход против турок, и только милостивая судьба сумела уберечь юношу от участия в этом несчастливом походе, в котором византийские войска были разбиты, а император Роман Диоген попал в плен. В шестнадцать лет, назначенный стратигом-автократором, Алексей уже подавлял мятеж норманна Руселя, в двадцать лет – мятеж Никифора Вриенния Старшего. Еще через полгода в качестве великого доместика[26] молодой Комнин наносит поражение новому мятежнику – Василаки, дерзнувшему возложить на свое чело императорскую диадему.
Однако, несмотря на опыт полководца и храбрость, в первые годы своего правления Алексей I Комнин испытал целый ряд унизительных неудач в битвах с внешними и внутренними врагами Империи. И возможно, что ни сам великий Александр, ни карфагенянин Ганнибал и никто другой на его месте не сумели бы успешно противостоять натиску многочисленных разноплеменных орд. Империя уже была слаба. Давняя слава ее быстро угасала, как угасает взгляд истекающего кровью воина. Мятежи следовали за мятежами. Поднимали оружие всё новые претенденты на престол, темными проповедями мутили народ еретики павликиане и богомилы. Мошенники и воры, прикрывшись титулами, разворовывали казну. Духовная власть тянула себе, светская себе – здесь издавна не было единства. Провинции, раздираемые междоусобицей феодалов, являли собой печальное зрелище и больше походили на унылые пустыри в землях варваров, чем на возделанные вотчины Византии. Ремесленники и земледельцы не могли сбыть свой товар, потому что купцы-венецианцы заполнили рынки товаром более качественным и дешевым. Свободные крестьяне Империи только именовались свободными – элевтерами. Их душили налогами и поборами, они обязаны были давать, давать и давать. И ничего не могли оставить себе. Это вынуждало свободных крестьян уходить со своих земель в поисках лучшей доли. И, бросив все, элевтеры становились совершенно свободными людьми, становились нищими. Зависимые крестьяне, парики, и крестьяне-присельники также почти ничего не имели от своего труда, потому что облагались непомерными налогами в пользу феодала. Крестьяне круглый год были голодны, и раздеты, и озлоблены. Крестьяне работали по принуждению, боясь суда своего господина, и поэтому они работали плохо – бездумно исполняя то, что от них требовали, не прилагая к своему труду ни любви, ни заботы, ни старания. Их небольшие земельные наделы – стаей – приходили в запустение, а жилища их ничем не отличались от жилищ скота. Ни своего великолепного полиса, который нужно было кормить, ни самого императора, которого нужно было защищать, крестьяне и в глаза не видели. И полис, и император находились от них так далеко, что казались почти что выдумкой, красивой фреской со стены приходской церкви, где изображены уступчатые стены, белокаменные храмы, крылья ангелов, лики и божественные нимбы, и все это – полис, император, Бог… Войска Империи, состоявшие в основном из наемников, были немногочисленны, ненадежны, плохо подчинялись приказам, однако требовали хорошей оплаты. Казна же при этом была пуста… Так, на протяжении нескольких десятилетий в Империи процветал только полис. Да и это процветание было кажущимся, ибо не цветет цвет на худом стебле, а у больного, немощного человека больна и голова, и лицо его бледно: Показной роскошью Константинополя бездарные, недостойные властители прикрывали свою бездарность. А если и встречались среди властителей люди, способные что-нибудь изменить в сложившемся положении в Империи, то и они не много могли сделать, потому что не умели закрепиться на троне. Начинания их так и остались начинаниями, а то, что им удалось отвоевать у врагов, снова вернулось к тем же врагам. Новые императоры не хотели продолжать дел предшественников, они были словно во мгле и не видели того единственного пути, по которому должна была следовать Империя. Тщась возвысить себя и свое семейство, новые властители начинали новые дела на пустом месте. Властители основывали монастыри и, успокоенные, предавались всем тем удовольствиям, какие только могли придумать они и их приближенные.
Алексей Комнин, сын великого доместика Иоанна Комнина и племянник императора Исаака I Комнина, был опытный царедворец и хорошо знал цену всему в Империи, начиная от царских пурпурных сандалий[27] и кончая колпаком палача. Алексей был из тех, кто считал, что невелика разница в цене между троном и плахой, если ты вступаешь на трон, не заручившись мощной поддержкой. Ведь на трон может сесть не только тот, кто более достоин его и кто благороднее по крови, а и тот, кто к нему окажется ближе, – случайный. И тогда, если не найдется поддержка, очень скоро трон обернется ему плахой и его пурпурные сандалии падут в один угол с колпаком палача.
Но чтобы заручиться поддержкой, нужно объявить свои намерения. И Алексей Комнин, сговорившись с братом и несколькими преданными людьми, благословленный матерью своей Анной Далассиной, тайно покинул Константинополь и поднял мятеж против императора Никифора Вотаниата, и объявил свои виды на престол.
Алексей, сам не раз подавлявший мятежи, оказался удачливым мятежником. Могущественные родственники из рода Дук поддержали его, многие военачальники со своими отрядами – также, и феодалы из тех мест, по которым шел Алексей, славили его заслуги и провозглашали императором. Единомышленники Алексея всем обещали обильные дары и почести в случае, если великий доместик придет к власти. И в каждом селении мятежное войско все пополнялось новыми людьми, пока не достигло огромных размеров.
Тогда Комнины подступили к Константинополю. И, увидев его неприступные стены, оценили их уже не как жители полиса, а как осаждающая сторона, и не решились брать город приступом. Алексей по своему обыкновению задумал хитрость. Он подослал к Харисийским воротам одного надежного человека, ум которого был сметлив, а язык очень разговорчив. Харисийские же ворота в тот день охранял отряд наемных немцев. И подосланный Комниным человек оказался достойным многих милостей от будущего императора, потому что за короткое время сумел договориться с военачальником немцев по имени Гилпракт, который обещал хоть сейчас же открыть мятежникам ворота. И немцы сделали это за оговоренную мзду.
На следующий день, когда ворота по условному знаку были раскрыты, войска мятежников, ломая строй и не подчиняясь какому бы то ни было воинскому порядку, с криками и ужасающим воем хлынули в замерший перепуганный город и, едва войдя в него, занялись грабежами. Мятежники вламывались в дома и дворцы и выбрасывали из них богатства. В церквях они обдирали золото со стен и иконостасов, срывали с книг и икон дорогие оклады. Прямо на мостовой Месы в общем хаосе и столпотворении насиловали женщин, а в монастырях то же делали с монашками, и опаивали их церковным вином, и заставляли их, полуголых, исполнять вокруг алтарей дикие и безобразные языческие пляски. Мятежникам были запрещены только убийства, все остальное им позволялось в течение дня. И много зла они сотворили, и, несмотря на запрет, во многих местах грабежи и насилие заканчивались кровопролитием.
