После всего старик Аввакум дал Эйрику и Бересту по одному кожаному кошелю с монетами и вышел из комнаты и позвал всех за собой. Пока проходили галереей в другой конец дома-обители, Ингольф взвесил в руке кошель Эйрика и сказал, что там будет не менее сотни номисм или почти полторы имперские литры. И одобрительно покачал головой – не жаден Аввакум в кладовой Сарапионаса!

В просторном зале, отданном под жилье дружине Рагнара, старик устроил трапезу. Пищу он принес простую: хлеб, мясо, рыбу и сыр. Запивать все это нужно было вином, разбавленным водой. Но Эйрик и Берест не разбавляли и пили не после насыщения, а до него. Поэтому хмель затуманил им головы очень быстро. Чаши еще не были пусты, а усталость уже сломила силы пьющих. Эйрик и Берест отыскали глазами ложе и покинули трапезу. Тогда Аввакум взялся убирать со стола. Он оставил только то, что не позволил унести Ингольф – кувшин с вином, кубок и лепешку сыра.

Скоро старый грек ушел.

Ингольф, выпив все вино и съев весь сыр, тихо запел о своих думах. Слова он складывал одно к другому, как приходилось. Ингольф не отличался умением придумывать висы. И песня его была проста: он радовался тому, что здесь, неподалеку нашел женщину, которая родит ему сына. О, это большая удача! Родит сына!.. Он подарит ей много монет и украшений и сделает так, чтобы женщина радовалась жизни. Ингольф, вознеся руки над головой, спел хвалу богу христианскому, после же него – и богам языческим, а особо тепло воспел Фрейю, богиню любви и плодородия. Потом загрустил Ингольф. Садя на полу и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, он совсем тихо сказал, что придет однажды ненастный день, когда славный берсерк покинет этот мир. Все будет просто – берсерк не заметит нацеленного ему в грудь острия. Он поднимется на небеса и опробует там все блюда и все вина, которые, может быть, окажутся еще вкуснее этого греческого вина. А когда бесконечное пиршество ему наскучит, он непременно вернется. Ингольф спустился в любимую Свитьод…

К ночи Ингольф ушел.

Два дня в обитель не приходил никто из людей Рагнара. Только всё тот же старик в определенное время приносил еду и уходил. Эйрик и Берест несколько раз пытались заговорить с Аввакумом, но он оказался человеком неразговорчивым и отвечал им кратким «охи» или «най» – «нет» или «да» и удалялся. Если же вопрос требовал многословного ответа, Аввакум вообще молчал.

Эйрик время от времени заговаривал про Ингунн, которая ждет его в Бирке, и про родившегося младенца. На игреца же это наводило грусть. Он думал о том, что, наверное, многие, с кем он встречался на своем пути, уже не числили его в живых. И первая среди них – Настка. Она была теперь так далека, что игрецу иногда казалось, будто ее вообще не было, а было лишь нечто, пересказанное из жизни другого, была Настка, которой он даже не видел, были слова, каких он не произносил, и были травы, что пригибались – но не под его ногой. Долг же остался за ним…

На третий день в обитель пришел Гёде, а вслед за ним – отец Торольв. Но священник уже не был похож на священника. Одежда воина сравняла его со всеми из дружины. И только речи Торольва остались прежними. Когда, к примеру, Гёде вкратце поведал ему о судьбе Эйрика и Береста, священник сказал: «Все мы – зерна в ладони твоей, о Господи! Бросаешь нас, куда хочешь!» На это Гёде возразил Торольву; он считал, что определяющим в судьбе являются человеческие деяния, а не провидение свыше, и, как поступит человек, так ему вскоре и отзовется. Торольв же об этом и слышать не хотел и твердил, что только Господу известно, куда ступит левая нога человека, а куда правая – иной раз человек не хочет идти, а идет, человеку смолчать бы, а он говорит себе во вред. Что здесь правит человеком?.. Воля Господня! Если б не она, то не переплетались бы человеческие судьбы, а разбегались бы друг or друга и рассеивались подобно тому, как рассеивается пыль. И чем больше проходило бы лет, тем дальше становился бы человек от человека. И одичали бы в пустынях, забыв слово «брат»!

А еще отец Торольв рассказал игрецу и Эйрику о коварстве Рагнара. Сказал, что едва только скейд достиг Царьграда и миновал таможню, как заблудшая паства оставила своего пастыря – побросав весы и гирьки, забыв о Боге и святых местах, паства извлекла из тайников оружие и нанялась служить безбожнику Сарапионасу Так оказалось, что товар, весы и священник – не более чем уловка хитрого Рагнара, обман для таможни. Торольв сказал, что не умер с голоду только потому, что в Царьграде нашлось несколько варягов, истинных христиан, щедрых на подаяния. Но чтобы не жить милостыней, священнику пришлось сменить ризы на мирскую одежду. Старик Гёде, слушая эту речь, все усмехался и подмигивал то Эйрику, то Бересту, а потом сказал, что кюриос Сарапионас терпеть не может священников и потому не хотел брать Торольва к себе на службу. Оттого и пришлось попу сменить ризы на грубое платье воина.

Так Эйрик и Берест соединились с дружиной Рагнара. Имея это в виду, отец Торольв сказал, что о них позаботился сам Всевышний – Он не дал им разминуться на перепутье и не обрушил на их головы новых испытаний, а вверил их судьбы заботам друзей. Отец Торольв назвал Эйрика и игреца счастливчиками и посоветовал им впредь крепче держаться за пояс Рагнара. Тот хоть и не любит попов и поповских наставлений, а слывет человеком надежным и, видно, с Богом в ладах, потому что повсюду удача сопутствует ему, деньги же сами плывут в руки. Такой человек, как Рагнар, не даст спуску сильному, не обидит слабого, а голодного накормит и никогда этим не попрекнет. Выслушав новые речи Торольва, Эйрик выразил удивление – то, по словам священника, Рагнар коварен, а поступки его – поступки дрянной заблудшей овцы, то он добр, разумен и светел. Каков же?! Отец Торольв ответил, что в каждом человеке присутствует дьявол и присутствует Бог, поэтому всякий из людей достоин порицания и поощрения одновременно. Если человек болен или пьян, или замыслил недоброе, в нем пересиливает дьявол, если человек любит – в нем пересиливает Бог. Все время идет борьба за человека.

Мало-помалу Эйрик и Берест во многом разобрались и согласились с Торольвом – есть в добром Рагнаре дьявол, и немалый. Ловкий, умный дьявол! Иной раз сделает что-то Рагнар или скажет какие-нибудь слова – и тем самым большое дело развернет с выгодой для себя. Все же, кто был при этом, не задумываются: сделал – так сделал, сказал – так сказал. Наперед не предвидят; где дело поворачивается – не понимают. И лишь много спустя начинают догадываться: вот в чем загвоздка! вот к чему были те самые слова! И удивляются: ох, хитер Рагнар!.. Во всем полагались на него, на дьявола, и даже самые своенравные и упрямые берсерки, как Гуго, например, – подчинялись ему. Даже Гёде Датчанин не мог соперничать с Рагнаром. Мудр был старик, как сам Квасир[28], но мало в нем было дьявола. И последнее слово всегда уступал Рагнару.

Однажды кюриос Сарапионас указал Рагнару на торгующего зерном человека. Того человека звали Филиппас. Сарапионас всем запретил продавать зерно, а Филиппас продавал и тем самым отбивал покупателей у Сарапионаса и мешал поднять цены. Поэтому люди Рагнара за немалый куш развалили лавку Филиппаса, а зерно его вытряхнули из мешков и смешали с пылью. На этом как будто и делу конец – куш в кошеле, кюриос доволен. Но был в Рагнаре дьявол не прост! И намекнул Рагнар подавленному Филиппасу на то, что металл раздора не пахнет. Никто не придал значения этим словам, также и Филиппас. Но дня через два Филиппас отыскал Рагнара и сказал: «Не пахнет!» Потом купец вложил в руку Рагнара тяжелый кошель с монетами. Этой же ночью варяги громили другие лавки – лавки Сарапионаса… И сделав дело, спали спокойно, верили в дьявольскую хитрость Рагнара. Знали: сто лет проживет почтенный Сарапионас, но не догадается, что потерпел убытки от тех, кому сам платит.