— Открывай!
— Момент! — крикнул в ответ унтер, но открывать шлагбаум не стал, а снял с пояса какую-то хреновину и сказал в нее:
— Ваше благородие, тут рота советских десантников. Пропустить?
Вакуленко, в принципе, мог бы разозлиться или насторожиться, но мужик он по натуре был не злой и не подозрительный. Докладывают по начальству — все правильно, порядок есть порядок.
Хреновина (эх, нам бы такие!) прогундела в ответ что-то трехсложное и солдатик, нахально улыбнувшись, повернулся к капитану и посмотрел ему прямо в глаза.
— Запрещено пускать, ваше благородие, ТОВАРИЩ капитан, — сказал он. — Wait a bit.
Только тут капитан Вакуленко приметил, что пушки всех трех танков нацелены на машины его роты и почувствовал себя неуютно.
— Позови своего командира, — сказал он сердито — с этим недоумком разобраться можно и потом, а начать лучше сразу с главного.
— Момент, — отозвался унтер, снова включил свою хреновину и сказал:
— Товарищ капитан требует господина подполковника, сэр.
Хреновина опять прогундела что-то, переданное дежурным как
— Обождите, сейчас они придут.
Они действительно пришли — трое коренастых офицеров в серой форме. Один из них, шевелюра которого сверкала на солнце, как моток медной проволоки, вышел вперед и сказал:
— Подполковник русской армии Брайан Огилви. С кем имею честь?
Капитан Вакуленко, уже слегка заведенный, ответил довольно резко:
— Капитан СОВЕТСКОЙ армии Петр Вакуленко. Вы что это себе позволяете?
— Цель вашего прибытия? — спросил наглый нерусский офицер русской армии.
— Что за допрос, ёк-макарёк? — разозлился Вакуленко. — Сдавай быстрее мне свой полк, вот я за чем прибыл.
Двое младших офицеров за спиной подполковника расхохотались, тот укоризненно посмотрел на них через плечо, после чего снова воззрился на Вакуленко. Капитан не выдержал взгляда, едкого и синего, как медный купорос. Он отвел глаза и тут только понял, что влип.
— Вы хотите взять нас в плен? — уточнил рыжий подполковник. — Капитан, вы считать умеете? Пересчитайте мои танки и прикиньте, кто кому тут должен сдаваться в плен.
Танки уже разворачивались в линию за спиной рыжего. Строй БМД стоял перед ними как мишень для новичка-стажера, в первый раз выехавшего на учебные стрельбы.
— Вы что, охренели тут все? — севшим голосом спросил Вакуленко. — Вы драться будете?
— Если вы поведете себя разумно — не будем, — заверил его Огилви. — Сложите оружие и сдайтесь.
Вакуленко прикинул шансы. Если он не подчинится, их раскатают в плоский блин. Белякам даже стрелять не придется: восьмитонную БМД танк сомнет, как козу бык.
— Хер с вами, сдаемся, — сказал он.
Тот же день, Москва, 2035
Ниночка собралась замуж. Не ахти, какое событие в масштабах страны: миллионы девушек ежегодно выходят замуж с большим или меньшим успехом. Но Ниночка была потерей не для двух-трех парней, вздыхавших о ней со школьной скамьи, о нет! Ее замужество будут оплакивать толпы мужчин — с южных гор до северных морей. Все те, кто каждый вечер прикипал к экранам телевизоров в ожидании программы «Время», будут вздыхать о ней, безвременно покинувшей голубые экраны. И не потому, что так хочет муж, а потому, что ей, Ниночке, работа на ЦТ осточертела окончательно.
Ниночка правила бал. Уже было заказано свадебное платье, уже заканчивались оговоренные Законом два месяца, которые она обязана была отработать после заявления об уходе, уже сданы были в ЗАГС паспорта.
Сегодняшний день был днем последнего Ниночкиного эфира.
В связи с этим девушка чувствовала себя несколько раскованно.
Была и еще одна причина — ее жених являлся сыном не кого-нибудь, а члена Политбюро, не будем говорить кого.
Вот это и послужило собственно, причиной странного инцидента…
Чтобы взбодриться перед эфиром, Ниночка решила перехватить кофе. Заехала к себе домой, велела таксисту ждать, на скорую руку вскипятила кружку воды, насыпала в чашку бразильского, супердефицитного растворимого кофе, налила воды, как любила — немного. Чтоб крепко было, густо. И присела — дать отдых гудящим ногам.
А любимая кошка Мымра из-под нежных мест: «Вя-а-а-а!» А импортный кофе на кремовую юбку: л-ляп!
Мать-перемать!
А таксист ждет, а счетчик крутится, что надеть, черт его возьми, все или грязное, или мятое, или придется делать новый макияж…
Нет чумки на эту Мымру!
Правда есть новый брючный костюм.
А товарищ Лапин личным распоряжением запретил женщинам появляться на телевидении в брюках!
Правда, брюки-то весьма относительные. Брюки-юбка. То есть, в общем-то юбка, только сшитая между ног. Такой красивый костюм, и брюки-юбка из плиссированного кримплена, по щиколотку. Авось телевизионные менты и не поймут, что это брюки.
Надела. Выскочила на улицу, хлопнулась в такси (Боже, сколько накрутило!): гони!
Погнал, как мог, в московских пробках, подкатил к стеклобетонной Китайской стене Останкинского телекомплекса, содрал, скотина, пятерку, а на вопрос о сдаче так посмотрел, что Ниночка только рот открыла.
Это ее окончательно достало.
Повернулась пятой точкой к большому и равнодушному миру, пошла в двери, предъявила пропуск. А ушлые менты взяли и заметили брюки.
— Нина Сергеевна, в брюках, вы же знаете, нельзя.
Господи, да сколько можно: всю жизнь нельзя да нельзя!
— Значит, в брюках нельзя? А с голой жопой — можно?
Менты разулыбались: шутит известная телеведущая, да по-простому так шутит, по-народному!
— Насчет жопы, Нина Сергеевна, в приказе ничего не сказано!
— Ах, не сказано…
Вдохнула воздуха, как перед нырком в холодную воду, и сняла брюки!
Вестибюль остолбенел. Произошедшее было настолько невероятно, что никто не отреагировал. Даже менты стояли с раскрытыми варежками, пока Ниночка проходила к лифтам.
Хотя к лифту была очередь, в кабине Ниночка ехала одна.
Надела злосчастные брюки, подбодрила себя: а, что в самом деле, мне сделают? Не уволят же, в самом деле — сама ухожу! Единственное, что могут придумать — это оставить еще на две недели. Но это им и в голову не придет. Посадят на 15 суток? Смешно! Что скажет будущий свекр, член Политбюро (про себя Ниночка именовала его просто Член), узнав, что его невестку хотят посадить на 15 суток? Много чего интересного скажет, даже для тренированных ушей служителей закона.
Она вошла в студию, села в кресло гримера, и та профессионально-четкими движениями поправила ей грим.
В студии шушукались — видно, новость уже поднялась из вестибюля.
— Ну, Нинка, ты даешь, — бросил напарник, диктор-мужчина.
— Мне, Игорек, нечего терять, кроме своих цепей, — бравурно ответила Ниночка, хотя было ей, мягко говоря, не по себе.
И точно — в самый разгар эфира в студии появился товарищ Лапин, аж красный от злости. В священный ход эфира он вмешаться не мог, и поэтому все время слонялся за камерами, вне зоны видимости зрителя, но в зоне видимости Ниночки.
Чего добивается, старый дурак? — подумала Ниночка. — Хочет, чтобы я от волнения у китайского коммуниста Хай Жуя буквы перепутала? Наверное, таки хочет…
Когда она закончила чтение своего фрагмента (уже и забыла, о чем, профессиональное заболевание: через глаза к языку, минуя мозги, идут слова, и ты уже не воспринимаешь их смысла, только каким-то седьмым чувством фиксируешь: тут логическая пауза, тут некоторый напор, а тут, наоборот, приглушеннее…), пошла видеовставка, потом читать начал Игорь, и она, пользуясь тем, что глазок на ее камере погас, послала товарищу Лапину нежную улыбку. Не расслабляться! — по предварительной читке Ниночка помнила, что у ее напарника очень короткий фрагмент…
Она придвинула к себе очередной листок, мгновенно ухватила взглядом первый абзац, подняла глаза на вспыхнувшую красным камеру и, словно по памяти, начала:
— В зоне Восточного Средиземноморья продолжается военно-спортивный праздник «Весна»…
