Она приподнимает брови. — С каких это пор любой из нас танцует?

— Мы всегда танцевали, — протянув ей руку, я поднимаю ее на ноги.

— Но наши танцы намного отличаются от их танцев, — она указывает пальцем на площадку, где люди медленно танцуют. — Вероятно, мы покалечим их невинные умы.

— Давай же, Элла Мэй, потанцуй со мной, — ослепляя ее своей наиболее заманчивой улыбкой, я продолжаю протягивать руку, надеясь, что она примет ее.

Вздыхая, она переплетает свои пальцы с моими, и я поднимаю ее на ноги. Когда мы достигаем центра танцплощадки, я кручу ее и прижимаю к себе. Улыбка дергается на ее губах, когда я кладу руки на ее бедра. Притягиваю ее ближе, а она обнимает меня руками за шею.

Пока мы танцуем под музыку, я приближаю губы к ее ушку и пою вместе с текстом.

Она отклоняется назад, чтобы посмотреть мне в глаза. — Откуда ты знаешь слова «The Story»? Большинство парней не слушают Брэнди Карлайл.

— Шшш... никому не говори, — я подмигиваю ей и прижимаю ближе. — И ты слушала эту песню постоянно. Как я мог не знать слова?

Она вцепляется в меня, когда я продолжаю петь. Ее голова лежит на моем плече, и я больше не боюсь говорить ей, что чувствую. Я хочу, чтобы она знала - мне необходимо, чтобы она поняла, потому что держать это в себе дольше, больше не было вариантом.

— Я люблю тебя, Элла Мэй, — шепчу я, целуя ее в щеку. — И однажды я хочу делать то же самое на нашей свадьбе.

Элла

«The Story» Брэнди Карлайл разносится по комнате, мягкий текст, который рассказывает историю, поражающую меня прямо в сердце. Миша заглядывает мне в глаза и выигрывает мое сердце еще больше, чем у него уже есть.

Потом он говорит мне, что хочет делать то же самое на нашей свадьбе, и мои легкие сжимаются. Я хочу убежать и спрятаться, но я борюсь, чтобы удержать свой рассудок.

— Миша, я...

Он кладет палец мне на губы. — Ничего не говори, хорошо? Просто подумай немного об этом. Я не говорю именно об этой секунде. Я просто хочу, чтобы ты знала то, что я чувствую.

Я убираю его палец в сторону. — Я должна сказать, потому что ты должен знать, что я чувствую. Я не могу сделать это прямо сейчас. — Его лицо опускается, пока я продолжаю. — Но когда-нибудь, да. Сначала я должна взять себя в руки. Я должна быть в ладу с собой, прежде чем отдам тебе все свое сердце.

Он изучает мое лицо. — Я не совсем понял, что ты сказала.

— Я говорю, что думаю, что мы должны быть друзьями, пока я не пойму, как снова взять себя в руки, — объясняю я. — Не хочу ничего сделать, чтобы ранить тебя, и прямо сейчас я не знаю, могу ли сделать это.

Он приподнимает бровь. — Ты хочешь быть друзьями? Потому что я не уверен, что это возможно.

— Мы должны, и затем, возможно в один прекрасный день в будущем, после того, я разберусь со всем своим дерьмом, мы сможем быть кем-то большим друг другу, но только если ты все еще будешь этого хотеть. — Я делаю глубокий вдох, мои внутренности болят, пока я добавляю: — Вдруг появится кто-то лучше, и я не хочу, чтобы ты сомневался из-за меня.

— Никто не может быть лучше тебя, — говорит он, и я начинаю открывать рот, чтобы протестовать, но он опережает меня. — Но если это то, что тебе нужно, тогда я это сделаю. Мы можем быть друзьями... некоторое время.

Он не полностью поддерживает меня, но я и не ожидаю, что будет. Он самый решительный человек, которого я знаю.

Я целую его в щеку, а затем кладу голову ему на плечо, вдыхая его успокаивающий запах, пока мы синхронно двигаемся под музыку, держась вместе, но, все еще позволяя уйти.

Миша

Прошло лишь несколько дней, как мы с Эллой разъехались после свадьбы, но казалось, будто прошли месяцы. Мы разговариваем по телефону по нескольку раз в день, но все между нами не так, и я скучаю по ощущению быть с ней.

— Чувак, мне так скучно, — жалуется Итан, переключая каналы, его обувь на кофейном столике. — Почему мы не можем куда-нибудь сходить?

Я лежу на своей кровати, снова и снова перечитывая сообщение. Оно пришло вчера, от отца. В нем говорится, что ему надо увидеть меня, что он хочет что-то спросить. Я смотрю на него, решая, будет ли общение с ним хорошей идеей. Мы виделись два раза, и каждый раз был неудобным и болезненным, но мой разум не примет решение, пока я не узнаю, чего он хочет.

— Я не знаю... думаю, мы можем пойти перекусить. — Садясь, я скидываю ноги с кровати и пишу отцу, спрашивая, где он хочет встретиться.

Он отвечает мне быстрее, чем я предполагал, спрашивая меня, могу ли я встретиться с ним в пекарне на девятой улице в течение часа. Колеблясь, я, наконец, отвечаю, что могу.

— Планы изменились. Я не могу пойти. — Я надеваю черную толстовку и застегиваю молнию. — Мне надо кое с кем встретиться.

Он осуждающе смотрит на меня. — Девушка?

Я беру ключи от машины с комода. — Нет, просто тот, кого я когда-то знал.

На его лице отражается смятение. — Это не Наоми, правда? Потому что хочу посоветовать тебе, держаться подальше от неё - она сумасшедшая. Вчера она практически пыталась меня изнасиловать.

— Будто тебе это не понравилось.

— Эй, мне нравится женщины и все такое, но это немного слишком. Она прошла путь от бармена до какого-то чувака, который раздавал флайеры на улице, а потом добралась и до меня. Кроме того, мне кажется, она испытывает что-то по отношению к тебе.

— Знаю, — говорю я, засовывая бумажник в задний карман джинсов. — Ты был не единственным, кого она добивалась прошлой ночью.

— Вау. — Его глаза расширяются. — А я думал, что был плохим.

Я кладу телефон в карман толстовки. — Можешь сделать мне одолжение? Можешь сказать Дилану или Чейзу, когда они появятся (если они вообще появятся), что я могу не успеть на репетицию.

Он роется в очень скудном выборе еды в холодильнике. — Думаешь, они появятся? Я имею в виду, ты не видел никого, кроме Наоми с тех пор, как вернулся и никто из них не показался вчера на репетиции.

— И это я знаю. — Я открываю входную дверь и замечаю, что на улице дождливо. — Но, если они все-таки появятся, ты им скажешь?

Он пожимает плечами, беря пакет сока из холодильника. — Да, я скажу им... но тебе не кажется, что твоя группа разваливается?

— Типа того, — бормочу я и закрываю дверь. Стянув толстовку через голову, я бегу вниз по лестнице в дождь, шлепая по лужам, когда я иду по улице.

С момента маленького инцидента с Наоми, положение группы стало шатким. Началось с нее, не желающей быть рядом со мной, а затем Дилан и Чейз потеряли интерес, когда поняли, что могут заработать много денег барменами в этом, исключительно женском, клубе.

Сейчас, однако, я более обеспокоен тем, о чем иду поговорить со своим отцом.

* * *

Когда я приехал в пекарню и увидел, что мой отец сидит за столом, я почти испугался. Я с тревогой прижимаю руку к ноге, смотря на него через окно, пока дождь стекает по мне. Он читает газету и пьет кофе. Одет в серый костюм и красный галстук, портфель рядом с его ногами. Он выглядит как адвокат. Вдруг, я понимаю, что понятия не имею, что он делает или кто он такой. Он не больше чем незнакомец. Один из тех людей, которые прохдят мимо меня на улице.

Я собираюсь с духом и захожу в пекарню. Пахнет ванилью и это напоминает мне об Элле. Два столика из восьми заняты, девушка кассир за стойкой, наполненным кексами и печеньем, раздевает меня глазами.

Мой отец отрывается от кофе, и его голубые глаза расширяются. — О, Миша, ты пришел.

Я вытаскиваю стул и сажусь напротив отца. — Конечно, я пришел. Когда я говорю, что собираюсь где-то быть, я всегда прихожу. Такой я человек и тебе было бы это известно, если бы ты знал меня.

Он прочищает горло несколько раз, сглаживая невидимые складки на галстуке. — Слушай, Миша, я, правда, извиняюсь за то, что сделал. Что был дерьмовым отцом и не был с тобой.