— Мама, мама, а давай купим грибы у вот того симпатичного мальчика с золотыми кудряшками.

Из-за непрерывно движущихся вдоль прилавков толп народа самой обладательницы чудного голоса я не видел, однако сразу понял, что речь идет именно обо мне, поскольку других «симпатичных мальчиков с золотыми кудряшками» в ближайшем окружении не наблюдалось. И действительно, вскоре к моей торговой точке, состоящей из трех дощатых ящиков, подошла приятная дама лет едва за тридцать с одетой в нарядное платье девочкой моего возраста, точнее не моего, а моего юного реципиента. Означенную парочку сопровождал амбал-телохранитель таких выдающихся статей и с такой зверской физиономией, что прочие посетители рынка предпочитали держаться от него подальше. «Торговая точка» — это ящики, которые я взял в аренду за пятиалтынный у снующих по рынку вороватых цыганят, с непременным условием вернуть, сразу после реализации товара. Один я приспособил для сидения, два других в качестве импровизированного прилавка.

— Мальчик, в какую цену грибы? — спросила мамаша, тем временем, как её дочурка беззастенчиво рассматривала меня своими наглыми голубыми глазищами.

Пришлось сделать вид, что смущен столь пристальным вниманием. На самом деле, если уж иметь с кем-то дела амурные, так не с дочкой, а её мамашей. У-ух! Хороша! Росту среднего, девяносто, шестьдесят на девяносто, волосы под шляпкой каштановые слегка вьющиеся, лицом вылитая актриса Тамара Акулова в молодости. Дочке до своей мамки еще расти и расти и не факт, что подобие превзойдет оригинал. Потупив глазки, я озвучил цену:

— Кучка четвертак, берете две за сорок пять копеек отдам, три — за шестьдесят.

— А четыре? — стрельнула в меня глазами дочурка, похоже, разбушевавшиеся гормоны не дают малышке покоя.

— Четыре, пойдут за восемьдесят, юная барышня. — Предугадывая заранее её следующий вопрос, тут же выдал: — Пять отдам за рубль.

— Значит, десяток таких кучек обойдется мне в два рубля? — тут же подсчитала дама и, забрав продуктовую корзинку из лап телохранителя, сказала командным тоном: — Насыпай, мальчик!

Через пять минут троица направилась дальше по рынку. Я же, убирая два честно заработанных рублевика во внутренний карман куртки, услышал завистливый голос весьма дородной бабы, торгующей свежей зеленью и овощами:

— Вот опять к ему клиент, а нас обходють будто мы чумные.

— Дык баушка, — я решил потроллить женщину, — они же не за огурцами, луком и зеленкой на рынок пришли, а за грибами.

— Какая я тебе бабушка?! — обиделась торговка и отвратила от меня свою краснощекую физию с тремя подбородками. Ну и ладно, пусть дуется молча, меня уже достало её постоянное нытье.

Впрочем, очень скоро мне стало не до обиженной пейзанки. Клиент попер валом. К полудню разлетелись три корзины и половина заплечного туеса. Четвертое лукошко забрал вместе с тарой трактирный приказчик. Я просил поначалу семь рубликов, сошлись на шести. В общем, нормальная цена за пятнадцать килограммов грибов и за видавшую виды корзину. По моим подсчетам, еще где-то час и весь товар будет распродан. Успею пробежаться по местным аптекам и закупиться баночками для целительских мазей и примочек. По большому счету, именно это было моей главной целью посещения Калуги.

Несколько раз в пределах рынка появлялись компактные группы парней, облаченных в военную форму цвета хаки, с кобурами на поясных ремнях. При их появлении гул стихал, мельтешащие по рынку цыгане и какие-то мутные личности в мгновенье ока куда-то исчезали.

— Боярские гридни, — пояснил сидевший рядом всезнающий Глист, — смотрят за порядком, заодно мзду собирают со старшин. Как же без этого? Вот мы с тобой заплатили по гривенному за свои места, пятачок пойдет в боярскую казну.

— Откуда знаешь про пятачок, вьюнош? — поинтересовался какой-то дедок, торговавший неподалеку также, как и мы грибами.

— Братан сказывал, — надув щеки от собственной значимости, пояснил Василий, — он здесь в Калуге на боярской полотняной мануфактуре трудится старшим красильщиком. А-а-громенные деньжищи получает и знакомства всякие пользительные водит с нужными людями. Вот так-то, дед.

То, что у Глиста в Калуге имеется брат-красильщик мне было известно. Парень всякий раз по делу и без дела упоминал в своих байках этого легендарного человека. По его словам, выходило, что Тарас — личность едва ли не самая значимая после, разумеется, боярина Григория Фомича Андронова, патриарха местного боярского рода. Все мечты Василия были направлены на то, как по достижении шестнадцати лет он рванет в Калугу к брату, устроится в красильный цех и будет грести деньги едва ли не лопатой. На мои резонные замечания, что за просто так денег никто не платит, а красильное производство одно из самых вредных из-за использования при окраске тканей крепких кислот, он лишь отмахивался, мол ему никакие кислоты не страшны. Ну что ж, вольному воля. Лично я на его месте выбрал бы все-таки крестьянский труд, хоть тяжелый и менее прибыльный, но на свежем воздухе.

Несколько раз в пределах моей видимости мелькали какие-то подозрительные личности. В эти моменты внутри меня будто звоночки звенели и сердечко, подстегнутое адреналином, начинало постукивать значительно чаще. Особенно не понравился один чернявый парень лет двадцати с приблатненной внешностью, маячивший неподалеку во время сделки с трактирным приказчиком. Лузгая семечки, он четко просек момент передачи в мои руки приличной горсти серебряных монет разного достоинства. А еще он мимолетным взглядом оценил мои пустые корзины. При этом его наглые зеленые глазищи так и шарили по моей одежде в поисках вероятных ухоронок. М-да, крайне нежелательное внимание. Впрочем, подозрительная личность вскоре слиняла, надеюсь, навсегда.

В заплечном туесе оставалось грибов на донышке, когда мне ужасно приспичило отлить.

— Глист, — обратился я к приятелю, — не подскажешь, где тут туалет?

— Туалет? — непонимающе уставился на меня парень.

— Ну, уборная.

— А-а-а! Так бы сразу и сказал. Есть на рынке деревянное здание, но я бы туда не советовал соваться. Там такие кучи навалены и воняет страшно. К тому же нужно денежку платить. Ты, Ворон, лучше иди в парк на Купеческой, тут недалече. С рынка выйдешь, перейдешь дорогу и по этой самой Купеческой, саженей пятьдесят вдоль ограды. Там пролом в стене не заделанный. Если просто отлить, налево не ходи, там все засрано, иди направо в кусты сирени. Только смотри, чтобы легавые не увидали. Штраф сдерут, мало не покажется, а еще могут в кутузку упечь, там и вовсе без денег оставят.

Поблагодарив товарища за ценный совет, я рванул в означенном направлении.

* * *

Винту щупачу экстра-класса в этот день везло. С утра снял два лопатника с приезжих ротозеев, от кошелей тут же избавился, полторы сотни четвертными банкнотами спрятал в потайной карман от греха подальше, горсть экспроприированной мелочи высыпал в карман штанов. Затем подрезал сумочку какой-то расфранченной фифе и вытащил оттуда перстенек с красным камушком и пару червонных банковских билетов. Колечко, в самый раз для неприступной Алинки, может быть, этот подарок наконец-то растопит лед в сердце красавицы. Пошарил по гаманам сиволапой деревенщины, прибыток малый, но приятно, когда какой-нибудь бородатый мужик или толстенная баба начинали орать на весь рынок, мол, обокрали, последних грошей лишили. Но всё это так, ради развлекухи. Особо толстые «караси» проплывали мимо под бдительной охраной одаренных гридней. Туда лучше не пихать руки — мигом укоротят по самую шею и будут в своем праве.

Один горластый парнишка, торгующий грибами, здорово ему помог. Орал как оглашенный, отвлекая уважаемую публику от своих карманов. Рядом с его торговой точкой, Винт изрядно поживился, оставив без грошей одного солидного толстопуза, да еще дорогие «котлы» в серебряном корпусе с него срезал вместе с цепочкой.

Перед обедом, фарт как обрезало. Жирный клиент куда-то подевался. Остались либо сельские нищеброды, либо хорошо охраняемые персоны. На первых было жалко тратить времени. Ко вторым подкатывать было смертельно опасно. Если не кончат на месте, за повторный привод ему, как рецидивисту светит пожизненная каторга в холодной Сибири или на далекой Аляске, также холодной и неуютной, хотя в теплую Калифорнию вкалывать на хлопковых плантациях не очень-то тянет.