Наконец за воротами послышались шаги и голос Гекамеды:

— Кто здесь?

— Начальник стражи.

— Что тебе нужно от Гекамеды Тенедосской?

— Царь приказал доставить ее в покои Идея.

— Он с тобой? — Голос Гекамеды звучал спокойно и твердо — вопросы следовали один за другим, словно от обвинителя в суде.

— Кто — царь Приам? — недоуменно осведомился начальник стражи.

— Нет, Идей.

— Я здесь, — ответил я вместо него.

— Вот как? И ты дал согласие на это жестокое деяние?

— Более того — я попросил о нем, — ответил я, полагая, что, если сделан первый шаг, лучше смело двигаться дальше.

— Хорошо, я иду, — спокойно отозвалась Гекамеда. Ворота открылись, и она шагнула к нам.

Из темноты послышался голос Елены:

— Это насилие! Я не ожидала от тебя такого, Идей!

— Я беру лишь то, что мне принадлежит, — ответил я, собрав всю свою решимость. Не тратя времени на дальнейшие разговоры, я взял Гекамеду за руку и повел ее во дворец в сопровождении стражи.

Расстояние казалось мне слишком коротким, ибо я со страхом ожидал того момента, когда мне придется остаться наедине с Гекамедой в моих покоях. Я не мог обращаться с ней как с рабыней — мои действия полностью зависели от ее поведения. Эта головоломка была для меня чересчур сложной.

Как она себя поведет? Начнет сразу же бунтовать, предпочитая невольничий рынок пребыванию со мной?

Вздохнув, я перестал об этом думать, так как мы подошли к внешним воротам дворца и начальник стражи удалился, почтительно отсалютовав.

Гекамеда и я бок о бок поднимались по широкой лестнице. Она не произнесла ни слова с тех пор, как мы покинули дом Париса. Когда мы подошли к двери моих покоев, я шагнул в сторону, пропуская ее вперед, потом последовал за ней в комнату и направился к подставке из черного дерева, чтобы зажечь светильник.

Повернувшись, я увидел, что Гекамеда стоит посреди комнаты, опустив руки и глядя перед собой, как солдат, занявший стойку «смирно».

— Это твой дом, — сказал я, стараясь говорить как можно более естественным тоном. — Что ты о нем думаешь? Пройдись по комнатам.

Гекамеда не двинулась с места.

— Ты ошибаешься, — ответила она. — Это моя тюрьма.

Я подошел к ней и взял ее за руку — она молча позволила отвести себя к мраморной скамье в нише окна, выходящего во двор.

— Умоляю тебя, Гекамеда, — заговорил я, садясь рядом с ней, — оставь свою враждебность. Это вовсе не тюрьма — ты заключена в моем сердце. Не стану повторять, что я люблю тебя, — ты отлично это знаешь. У меня честные намерения — могу ли я доказать это лучше, чем попросив тебя стать моей женой?

— Я твоя рабыня, — не поворачивая головы, бесстрастно отозвалась Гекамеда. — Как я могу быть твоей женой?

— Это всего лишь игра словами.

— Нет. — Она впервые посмотрела мне в глаза. — Выслушай меня, Идей. Ты унизил и опозорил меня в глазах Трои. За это я ненавижу тебя и всегда буду ненавидеть. Ты забрал меня из дома Елены, чтобы сделать своей рабыней, — да будет так. Но я скорее выйду замуж за твоего слугу-эфиопа или за бездомного пса, чем за мужчину, которого глубоко презираю!

— Лучше выбирай слова! — вскричал я. — Если ты моя рабыня, не забывай, что в моей власти наказать тебя плетью!

— Незачем напоминать мне об этом, — спокойно сказала Гекамеда, но я заметил, как по ее телу пробежала дрожь. — Такого обращения и следовало ожидать от труса вроде тебя!

При этих словах я вскочил, охваченный яростью, но, с трудом сдержавшись, остановился, глядя на нее сверху вниз.

— Это была всего лишь пустая угроза, Гекамеда. — Мой голос стал хриплым от волнения. — Ее произнес мой гнев, а не я. Твои белые плечи не созданы для троянской плети, да и я не смог бы смотреть, как тебя наказывают. Твои речи слишком дерзки, но слова не ломают кости. Знай: я не собирался и не собираюсь оскорблять тебя или причинять тебе вред. Напротив — я буду защищать тебя даже против твоей воли. Я не сделал ничего, что могло бы заставить тебя ненавидеть и презирать меня, — твои слова исходят из твоего черствого, не умеющего прощать сердца.

Я умолк. Гекамеда молчала. Какой же прекрасной она выглядела с накинутым на плечи покрывалом, вздымающейся грудью и гневно сверкающими глазами! Слова мольбы вертелись у меня на языке, но я сдержал их, поклявшись, что если она и станет моей, то только по собственной воле.

Поэтому я удалился, сославшись на обязанности, которыми пренебрегал несколько дней. Гекамеда даже не подняла взгляд, но, подойдя к двери, я внезапно услышал ее голос:

— Ты не сказал мне, что я должна делать.

— Что ты должна делать? — недоуменно переспросил я.

— Да. Разве я не твоя рабыня? Твое приобретение окажется неудачным, если я буду праздной. В чем состоят мои обязанности?

Я невольно улыбнулся:

— Твои обязанности — развлекаться и беречь свою красоту. Я привез тебя в Трою не ради твоего усердия, а ради твоих больших глаз, белых рук и стройной фигуры. Служанок хватает с лихвой — я хочу, чтобы ты не готовила мне пищу и постель, а делила их со мной.

Я был доволен своими последними словами, видя, что напугал ее, и нисколько о том не жалея. Выйдя из комнаты, направился в просторное помещение в задней части дворца на том же этаже, что и мои покои, где хранились царские архивы.

Именно там мне нанесла визит Елена в день моего введения в должность вестника.

Но менее чем через пять минут я ощутил жгучее желание вернуться к Гекамеде. Желание это было явно нелепым, и я посмеялся над собой, думая о том, какой радушный прием меня бы ожидал. Стараясь отвлечь себя работой, я отнес кипу пергаментов на стол из слоновой кости и начал разворачивать один свиток за другим, но никак не мог сосредоточиться.

Наконец я оставил тщетные попытки и задумался о собственных делах.

Похоже, я окончательно запутался в отношениях с Гекамедой. Что же мне делать? Обращаться с ней как с настоящей рабыней? Но в таком случае я навсегда потеряю надежду завоевать ее любовь — хотя именно этого она от меня и ожидает. Впрочем, сама мысль об этом вызывала у меня отвращение — я никогда не понимал, какое удовольствие может получать мужчина от близости с женщиной, которая навязана ей силой.