Дарья Савельевна повела носом, желая всхлипнуть, и не успев в этом, удалилась в свою комнату.

Вася оглядел полутемный зал.

Предки с изумлением смотрели из своих золотых рам на развевающиеся за окном красные флаги.

Строй, созданный столетиями, разрушился в несколько дней.

Недели через две после начала революции, когда все понемногу утихло, Вася отправился с Францем Марковичем на прогулку.

Был ясный мартовский день, солнце сияло над Москвой, и по голубому небу плыли большие белые облака. По улицам текли ручьи, и, еще голые, деревья садов отражались в огромных лужах. Франц Маркович беспокойно оглядывался по сторонам. Навстречу попалась толпа каких-то мастеровых, они шли с красными флагами и пели марсельезу. Франц Маркович несколько успокоился, услыхав свой национальный гимн, но все-таки он, повидимому, чувствовал себя не в полной безопасности на московских улицах.

На Арбатской площади Вася увидал группу людей, толпившихся у памятника Гоголя. Какой-то человек, прицепившись к памятнику, говорил речь; Васе очень захотелось подойти послушать, но Франц Маркович решительно воспротивился.

Но судьба благоприятствовала Васе. Какой-то мальчишка, с необыкновенно большой головой, выскочил из переулка и со всего размаха налетел на Франца Марковича, больно ударив его головой прямо в живот, Франц Маркович согнулся, вскрикнул от неожиданности и дал мальчишке подзатыльник. Тот мгновенно отскочил от Франца Марковича и помчался дальше. Инстинктивно француз схватился за карман. Часов не было! Испустив вопль негодования, размахивая палкой, бросился он вслед за мальчишкой.

Вася, воспользовавшись случаем, втерся в толпу и постарался, как можно ближе, пробраться к памятнику.

Толпа была самая разношерстная. Тут были и мастеровые, и кухарки, и хорошо одетые молодые люди, и солидные господа в меховых шубах и бобровых шапках.

— Итак, граждане, — кричал оратор, — вы видите, что мы должны довести войну до победного конца и что наша святая обязанность всячески поддерживать Временное Правительство, наш лозунг — война до победного конца!

Какой-то господин, стоявший рядом с Васей, крикнул:

— Браво, браво!

Толпа зашумела, загудела, но внезапно на смену первому оратору на памятнике появился другой, — с очень суровым лицом и нахмуренными бровями.

— Товарищи, — крикнул он, — не верьте, война нужна только тем, у кого есть текущие счета в банках, им война приносит доход, они высасывают из народа последние соки. Сотни тысяч рабочих и крестьян погибают в окопах для того, чтобы фабрикантам и банкирам легче было устраивать свои делишки.

— Довольно, — крикнул господин в богатой шубе, стоявший рядом с Васей, и махнул тросточкой с золотым набалдашником.

— Нет, пусть говорит, — раздались другие голоса.

— Товарищи, — крикнул оратор, — пока власть не перейдет всецело к Совету Рабочих и Солдатских Депутатов...

Толпа загудела. «Долой, долой», кричали одни; «верно, товарищ», — кричали другие. Крик толпы заглушал голос оратора.

Вася услыхал новое слово, повторяемое всеми — «большевик, большевик».

Шум все усиливался. Оратор вдруг собрал все силы и крикнул, заглушая гул толпы:

— Долой войну!

Этот крик был подхвачен очень многими. Вася вдруг почувствовал, как его охватывает восторг толпы, он словно растворился в ней и ощутил себя маленькой частицей какого-то огромного механизма.

— Долой войну! — кричал он, размахивая руками.

Господин в богатой шубе сердито застучал палкой по талому снегу и крикнул Васе.

— Стыдитесь, молодой человек, судя по платью, принадлежите к приличной семье, а ведете себя, как хулиган!

Вася хотел было что-то крикнуть в ответ, но кто-то ударил его по плечу. Это был Федор. Он весь так и сиял, словно расцвел на весеннем солнце после своего долгого заключения на чердаке.

— Слышал? — спросил он у Васи.

— Слышал, — отвечал Вася.

— Хорошо, брат, свободно, и, помяни мое слово, скоро все солдаты с фронта побегут. А как же это тебя одного-то отпустили?

— Я от француза убежал, — с гордостью ответил Вася.

— Ну, убежал, так айда со мной, я тебя в одно местечко сведу. Ох, уж и речи там говорят! Небу жарко!

Вася с восторгом согласился.

Они пробились сквозь толпу на тротуаре и зашагали через площадь по направлению к Воздвиженке. Но внезапно перед ними выросла фигура Франца Марковича. Он был красен, как рак, и сердито вытирал платком потное лицо.

— Куда ты пропал, негодяй? — крикнул он Васе, — я тебя запирать буду в комнате!

Федор смерил француза презрительным взглядом и произнес:

— Теперь не такое время, чтобы запирать!

— А ты кто такой! — яростно воскликнул Франц Маркович.

— Я большевик, — отвечал Федор, повидимому, не совсем ясно сознавая значение этого слова.

Но на француза это произвело страшное впечатление, он отскочил в сторону, схватил Васю за руку и рысцой пустился с ним прочь от Федора.

— Я еще за тобой приду, — крикнул Федор вслед Васе.

— Ладно, — крикнул ему в ответ Вася.

Восторг, охвативший его в толпе, продолжал волновать его, и он с радостью чувствовал, что уже совершенно не боится толстого француза.

В госпитале при одной из Киевских тюрем имелся изолятор, куда обычно клали только самых важных преступников, осужденных на одиночное заключение.

В этом изоляторе уже месяца три лежал молодой солдат, присланный с Юго-Западного фронта с очень тяжелыми ранениями. При нем была сопроводительная бумага на имя коменданта тюрьмы следующего содержания:

Бумага эта весьма заинтересовала коменданта. Он несколько раз заходил в изолятор, чтобы послушать, о чем бредит солдат, но тот уже очевидно находился на пути к выздоровлению, так как все время или спал, или просто лежал неподвижно.

Комендант тюрьмы вызвал к себе врача, заведывавшего госпиталем, и сказал ему:

— Как только тот раненый — знаете, который лежит в изоляторе, — вполне придет в себя, немедленно сообщите мне, нам нужно получить от него некоторые сведения.

— Да он уж отвечает на вопросы, — ответил врач, — только почему-то не желает говорить своего имени, вообще удивительно упрямый малый.

Комендант тюрьмы дал знать в охранное отделение, согласно полученному предписанию, и вечером в изоляторе появился маленький человечек в очках и с общипанной бороденкой.

— Имейте в виду, — сказал он, садясь возле койки раненого, — что вы должны правдиво отвечать на все вопросы, иначе вы можете очень повредить себе. Как ваша фамилия?

При этих словах человечек вынул записную книжку и приготовился записывать.

Раненый усмехнулся.

— Фамилия моя Узнавай-Неузнаешь.

— Что за вздор, таких фамилий не бывает.

Человечек недовольно почесал карандашом переносицу.

— Ну, а имя?

— Так без имени и живу, крестить крестили, а имя дать забыли.

Сыщик пожал плечами и пометил что-то в книжечке.

— Где родился?

— На земле.

— Чем занимались до войны?

— Ветер мешком ловил.

Сыщик встал.

— Больше вы мне ничего не скажете? Еще раз напоминаю вам, что вы себе очень вредите.

Тогда раненый приподнялся на локте и сказал с расстановкой:

— Пошел вон, шпик проклятый!

Человечек пожал плечами и вышел.

— Посмотрите, какую ерунду он мне наболтал, — сказал он коменданту тюрьмы.

— Ничего, — отвечал комендант, — посидит в одиночке — образумится, а будет упрямиться мы его в «мешок» запрячем, тогда небось станет посговорчивее.