На костях выпало «шесть» и «четыре».

— Эрлик! — воскликнул Армас.

Уже второй раз подряд у них с сотником выпадала одинаковая сумма. А на кону стояло целых тридцать серебряных монет.

— Поделим? — предложил киммериец.

В последней игре изначально участвовало десять солдат, и если двое оставшихся разделили бы между собой ставки неудачников, то выигрыш всё равно оказался бы приличным.

— Нет! — одновременно крикнули самое меньшее пять воинов царя Илдиза, выбывших из игры.

Обидно им было потерять деньги да еще лишиться возможности наблюдать дальнейшее развитие поединка между Конаном и Армасом. Некоторые солдаты даже успели сделать ставки, будет ли еще раз равенство или нет.

Армас с обидой посмотрел на товарищей, словно предчувствовал, что именно он окажется проигравшим. Нетрудно было понять по его виду, что сам бы он с радостью поделил тридцать монет, но общественное мнение над ним довлело.

Игра продолжалась.

Конан взял в руки ступку, положил туда кости и начал трясти. Как обычно, делал он это молча, никаких богов на помощь не призывал и амулетов в кулак не зажимал.

Бросок.

«Двойка» и «тройка».

Криков радости и недовольных вздохов среди солдат было где-то поровну. Может, расстроившихся оказалось чуть больше.

Армас тоже особо довольным не выглядел. Помянув Эрлика, он метнул кости.

«Двойка» и «тройка».

Результат этот встретили с восторгом даже те, кто ставил на то, что кон окажется решающим.

— Сотник! — в залу буквально влетел Халил.

Вид у молодого туранца был взволнованно-обескураженный.

— Что произошло? — спросил Конан, поднимаясь на ноги.

Киммериец не мог знать, каким будет ответ на его вопрос, но в том, что он подпадет под определение «неприятности», не сомневался.

Называется, решил устроить себе свободный от забот вечер, отдохнуть, развлечься! И не в компании жадных до мужской ласки жриц, где, предаваясь любви, только и думаешь о том, как бы получше дальнейшую беседу выстроить, чтоб сведений нужных раздобыть.

Конан собирался на сегодня выбросить из головы все свои миссии тайные и явные, поиграть с солдатами в кости, напиться вином и пойти искать доступных представительниц слабого пола.

И сейчас, глядя на запыхавшегося туранца, киммериец с тоской понял, что мечты так и останутся мечтами.

— В пяти кварталах полуночнее убили брамина, — сказал Халил, — и всю его семью. Жена, дети, внуки — все погибли. Подробностей пока никто не знает. У дворца брамина сейчас не протолкнуться от кшатриев.

— Армас, забирай выигрыш, — велел Конан солдату. Тот собрался спорить, но киммериец его остановил. — Я не шучу. Подчиняйся. Халил, пойдешь вместе со мной, проведешь к дому, где было совершено убийство. Масул, отправишься со своим десятком к Телиде. Остальным из казармы никуда не высовываться, в любой момент можете понадобиться. Хасан, будешь старшим над всеми десятками. Если что, разрешаю действовать по обстановке, но чтобы резерв людей в казарме оставался.

— Понял, — ответил Хасан. Этот полноватый туранец был самым возрастным воином в отряде. На вид ему можно было дать лет сорок-пятьдесят, на самом же деле он несколько месяцев назад отпраздновал свой шестьдесят первый день рождения.

— Что это убийство может означать? — спросил молодой воин, из тех, что участвовали в последней игре.

Конан хотел осадить парня, но потом передумал.

— Самому хотелось бы знать. Вообще, в этой стране – всё, что угодно. Но нам с вами платят за то, что мы обеспечиваем безопасность подданных царя Илдиза, и надо сделать так, чтобы никакие интриги вендийцев не помешали нам выполнить свою задачу.

Солдаты согласно закивали головами.

Киммерийцу было неприятно их обманывать. Он никак не мог связать убийство брамина с потенциальной опасностью для Телиды или Шеймасаи, но надо же было как-то объяснить собственный интерес к этому делу. Все свое свободное время после прибытия в Айодхью киммериец тратил на то, что искал ниточки, ведущие к тайне гибели посла Турана. Пытался понять, кому его смерть могла быть выгодна, интересовался, не было ли сходных случаев с кем-нибудь из вендийских чиновников. Но всякий раз его усилия оказывались тщетными. Теперь же убийство брамина и его семьи могло навести киммерийца на след врагов туранского трона.

Конан махнул Халилу, чтобы он следовал за ним, и направился к выходу. Туранец, чтобы поспеть за идущим размашистой походкой киммерийцем, был вынужден то и дело переходить на бег. Только на улице сотник обратил внимание на мучения своего подчиненного и чуть-чуть сбавил шаг.

— Откуда ты узнал про убийство?

— Возвращался от Гиры…

— Кто она такая?

— Моя любовница, вендийка. Она как раз на этой улице живет. Увидел у дворца брамина кшатриев, решил узнать, что их взволновало, благо зевак там тоже собралось прилично. Они мне и рассказали про резню.

— Почему именно про резню? Известно, как брамина убили?

— Своими глазами, сам понимаешь, не видел, но говорят, что всех, кто был в доме, мечом порубили.

— А охрана что?

— Тоже мертвы. Никого в живых не осталось.

Если верить слухам – то, что произошло в пяти кварталах полуночнее, не имело ничего общего с убийством посла. Разнилось и количество жертв, и способ препровождения несчастных на Серые Равнины. Но как бы там ни было, случай с брамином заслуживал того, чтобы уделить ему внимание.

Про скопление народа Халил не соврал. Еще задолго до дворца сотнику и его товарищу стали попадаться группы людей, оживленно что-то обсуждающих и указывающих при этом на полночь. Чем ближе к дворцу, тем больше было вокруг любопытствующих представителей низших каст. Вообще подобное поведение вендийцев представлялось Конану весьма необычным. Смерть здесь почиталась за явление вполне заурядное и нездорового интереса не вызывала. Те же прилюдные казни, столь популярные в остальных частях Хайбории, в Вендии практически не проводились.

— Первый раз такое вижу, — сказал Халил.

— Послушать бы, о чем говорят, — мечтательно произнес Конан. До него долетали лишь бессмысленные обрывки фраз.

— Можно подойти и спросить, — на всякий случай предложил молодой туранец.

— Ничего дельного они нам не скажут, — разочаровал его сотник. — Их не смерть брамина взволновала, а возможная ее связь с культом одного из богов. А на эту тему они не станут откровенничать с представителями не своей касты, а уж тем более с чужаками.

— Быстро ты со здешними нравами освоился, сотник.

— Ты тоже время не теряешь. Ребята все больше в веселые дома ходят, а ты уже постоянную любовницу завел. Хорошенькая?

— Мне нравится, — расплывчато ответил Халил.

Конан первый раз после игры в кости улыбнулся.

В квартале, где жил покойный брамин, чтобы продвинуться дальше, воинам Илдиза приходилось чуть ли не протискиваться сквозь толпу. Настроение у вендийцев, как разобрал Конан, было мрачное. Не было видно ни одной злорадной ухмылки, никто не спешил порадоваться чужому несчастью. Непривычных к Вендии Конана и Халила это и настораживало, и пугало.

На подходах к дворцу цепочкой выстроились кшатрии, принадлежащие к страже повелителя и подчиненные непосредственно ему, а не радже Нараину, властителю Айодхьи. Одно это могло стать предметом для пересудов. Стражей повелителя привлекали к расследованию только в тех случаях, когда затронутыми оказывались интересы всего вендийского государства.

Конан при виде кшатриев неодобрительно поморщился.

Среди городской стражи у него имелось несколько знакомых, которые могли поделиться с ним обстоятельствами дела и поспособствовать проникновению внутрь дворца. Шансов же договориться с этими молодчиками было значительно меньше. Стражи повелителя слыли людьми суровыми, что приказа ни при каких обстоятельствах не нарушат. Они, к слову сказать, даже в такую жару, как сейчас, кольчуг не снимали.