Он уже успел пожалеть, что пошел на поводу у своей лени и не отправился в обход, как увидел в беседке по правую руку от себя трех кшатриев, одетых как гвардейцы повелителя. Киммериец мгновенно принял решение и повернул к ним.

— Доброго вам дня, — обратился он к вендийцам.

Те прервали свой разговор и обратили взоры к подошедшему иноземцу.

— И тебе того же, — сказали они почти хором.

— Вам известно имя Тхан? — спросил киммериец.

— Зачем он тебе нужен? — поинтересовался самый старший из тройки кшатриев.

— Я помогал ему расследовать дело о резне во дворцах браминов, — соврал Конан. — Он сказал, что я могу обращаться к нему, если потребуется помощь.

— Ты из той туранской сотни, откуда был убийца? — спросил кшатрий.

— Я их сотник, — на этот раз киммериец сказал правду. Пусть попытаются совместить несовместимое. — Так вы поможете мне?

— Ты точно знаком с Тханом? — решил еще раз удостовериться вендиец.

— Высокий, смуглый, с густыми черными усами, — описал киммериец Тхана. — Он?

— Ладно, мы тебя проводим, — смилостивился кшатрий. — А то пока тебя к нему пропустят, целый день пройдет.

Оставшиеся двое вендийцев живо закивали головами.

— Спасибо, — поблагодарил киммериец. — Если что, можете на меня рассчитывать.

— Договорились, — улыбнулся гвардеец. — Встречным будем говорить, что ты важный свидетель по делу о резне, раз уж ты в курсе обстоятельств.

Конан в сопровождении троицы гвардейцев продолжил путь к дворцу стражей повелителя.

Его слегка насторожило то, как легко откликнулись вендийцы на его просьбу. Но сделанного было не воротить. Конан приготовился к тому, что на месте его могут ждать крупные неприятности. Оставалось надеяться, что знакомство с Тханом поможет ему выпутаться.

Но киммериец ошибся.

Проблемы начались еще в саду. Навстречу Конану и кшатриям шел тот самый десятник, который отказывался пускать киммерийца в дом первого убитого брамина. Судя по его довольной улыбке, оказался он здесь неспроста.

Киммериец потянулся за саблей, и в этот момент один из гвардейцев сунул Конану под нос щепотку какого-то порошка.

В глазах сразу же помутнело, ноги начали подкашиваться.

Другой гвардеец ударил Конана по голове эфесом сабли, и тогда северянин потерял сознание.

Вид у Конана был настолько мрачный, что все без исключения старались обходить его стороной. Но сам киммериец этого не замечал. Мысли его занимали совсем другие вещи.

Как могло получиться, что он не уследил за Хамаром?

Искал убийцу, строил предположения, подозревал чуть ли не заговор государственного масштаба, а преступник все это время находился у него под боком.

Прямо киммерийца никто не обвинял, даже Шеймасаи. Но наверняка все думали, что сотник обязан был знать все про своих солдат, а значит, сколько-то жизней и на его совести тоже. Во всяком случае, сам Конан придерживался именно такой точки зрения.

Судилище над Хамаром должно было начаться через полколокола. Киммерийцу этот отрезок времени представлялся равным вечности, но надо было выдержать, дотерпеть.

Киммерийцу вспомнилось то утро после последнего убийства, когда Хамар, весь в крови, вошел в комнату, где сидели Конан, четверо десятников и еще несколько солдат. Он уставился на сотника совершенно пустыми глазами и спросил: «Что случилось?»

Тут же в комнате повисла гробовая тишина. Никто еще не успел сопоставить необычный вид Хамара с тем зверством, что творилось в домах семи браминов, но все почувствовали, что этим утром основам их мира суждено пошатнуться. И постепенно начало приходить понимание, вспомнились слова дежуривших этой ночью солдат о странном поведении Хамара, ходившие по Айодхье слухи о том, что убийца якобы туранец. Хамар же все так и стоял с ошарашенным лицом и повторял свой вопрос.

Хасан, наверное, спас парню жизнь, оглушив его ударом чернильницы по голове. Конан уже был готов самолично расправиться с убийцей, не думая о возможных проблемах. И, скорее всего, не он один. Но прикончить Хамара, когда тот потерял сознание, ни у кого рука не поднялась.

Допрашивать по общему молчаливому согласию Хамара не стали, все понимали, что закончится это расправой. Киммериец послал Халила за кшатриями и стал ждать.

И теперь он этим только и занимался: ждал. Все три последних дня. Сегодня, наконец, хоть что-то должно было решиться. Конан не сомневался, что Хамара приговорят к смерти, но все-таки страстно желал поскорее выслушать решение судьи и закрыть эту черную страницу своей жизни.

— Добрый день, сотник, — один человек все-таки осмелился подойти к Конану. – Хотя не знаю, можно ли его считать добрым.

Киммериец поднял глаза.

Перед ним стоял Тхан – кшатрий, что показывал им с Шеймасаи дом первого убитого брамина.

— По мне, довольно отвратительный, — признался сотник. — Я был бы рад, если бы он поскорее закончился.

— Я вас понимаю, — сказал Тхан.

— Серьезно? — усмехнулся киммериец.

— Вполне, — ответил вендиец. — До суда еще много времени, нечего здесь сидеть. Давайте лучше пройдемся, осмотрим дворец, а заодно и поговорим.

— Как вам будет угодно, — все с той же грустной усмешкой произнес Конан.

На самом деле, он был рад обществу кшатрия. Одиночество и самокопание начинали сводить с ума.

Киммериец поднялся с мягкого кресла, в котором он просидел последний колокол. Здесь, перед дверьми той залы, где должно было состояться судилище, он ждал, когда же, наконец, кшатрии из касты законников начнут решать судьбу Хамара.

Комната эта была хоть и обширной с множеством таких же кресел и диванчиков, но проходной, и народ постоянно сновал туда-сюда.

Тхан был прав: не самое лучше место, чтобы скоротать время.

— Куда направимся? — осведомился киммериец уже более вежливо.

— Не знаю, — развел руками кшатрий. — Предлагаю просто побродить. Я здесь бывал только три раза и никогда достаточно долго. В городской страже Айодхьи мне служить не пришлось, я вообще родом не из столицы.

— А откуда? — поинтересовался Конан. Не из любопытства, а просто, чтобы поддержать разговор.

Следующая на пути их следования комната напоминала ту, где сидел Конан, как сестра-близнец. Даже мебель была расставлена одинаковым образом.

— Из Джамму, — охотно ответил Тхан. — Это средних размеров городок у полуночной границы. Мой отец — его раджа.

— Значит, вы — принц? — спросил киммериец.

— Да. Правда, не наследный, — сказал кшатрий. — У меня есть пятеро старших братьев. Отцу повезло, редко у кого в Вендии бывает столько сыновей. Я тоже доволен своей долей. Сначала возглавлял стражей у себя в Джамму, потом меня взял под покровительство один из родственников и устроил на службу к повелителю. Мне нравится здесь работать. Лучше хорошо ловить преступников, чем плохо править городом.

— А вы их хорошо ловите? — не без доли сарказма произнес Конан.

— Это первый мой серьезный промах, — Тхан не стал снимать с себя вины за то, что не смог своевременно отыскать убийцу браминов.

Киммериец тут же устыдился своих слов, сказанных сгоряча.

— Простите, не хотел вас обидеть, — извинился перед кшатрием Конан. — Если уж кто и должен каяться, так это я.

Тхан вытянул руку и указал на одно из окон, выходящих на Рехар.

— Давайте, выйдем на ту террасу, — предложил вендиец. Действительно, у самой реки была обустроена небольшая прямоугольная площадка с декоративной оградой высотой в три локтя. От солнца террасу защищала крыша. В части ближней к Рехару стояло несколько кресел, где можно было отдохнуть, но людей там сейчас не было. — Сомневаюсь, что внутри дворца мы даем столь спокойное местечко.

— Хорошо, — согласился Конан.

Они немного поплутали по комнатам дворца городской стражи прежде, чем отыскали ту, из которой можно было выйти на террасу. Вот только дверь туда оказалась заперта. Тхан подмигнул киммерийцу, достал из кошеля отмычку и без особых хлопот расправился с замком.