– Вы собираетесь ехать со своим… мужем?

– Да, но позднее.

Мерсер выбросил окурок. Очень хотелось, чтобы все это было правдой, но он не мог избавиться от ощущения, будто между Учелло и графом Бориа есть нечто такое, о чем Адриана не знает. А если узнает, то не поверит. Такие, как она, до конца жизни верят в невиновность своих возлюбленных, приговоренных к смертной казни за убийство.

– Что вы теперь намерены делать? – устало спросила она.

– Наверное, нужно уезжать.

Мерсер не успел закончить фразу, как сзади послышался шум осыпающихся камней. Он оглянулся. К ним направлялся Гуфо, только что перелезший через низкую стену. Сзади шел Моретто. Толстый дерн упруго пружинил под их ногами. Увидев головорезов, Адриана побледнела. Мерсер выскочил из лодки, чтобы оттолкнуть ее, но поздно. Грубая рука опустилась ему на плечо.

– Не надо спешить, синьор. У нас к вам разговор. – Гуфо говорил мягко, почти нежно, но его губы были напряжены.

Моретто оттолкнул ногой лодку и крикнул вслед:

– Когда мы закончим, можете вернуться сюда, синьорина!

Гуфо убрал руку и кивнул в сторону руин военного наблюдательного пункта:

– Пойдемте туда, синьор.

– Никуда я не пойду. Если хотите что-то сказать, говорите здесь.

Гуфо пожал плечами и, не оборачиваясь, буркнул:

– Моретто.

Тот сразу, без подготовки ударил Мерсера в область под правым глазом. Короткий сильный удар опрокинул его на грязные камни. Лежа с закрытыми глазами, он услышал злое бормотание Гуфо:

– Я же тебя предупреждал, скотина, не бить по лицу.

Мерсер поднялся, и он продолжил:

– Давайте все же пройдемся по берегу до того здания, синьор.

Мерсер повиновался. Гуфо и Моретто последовали за ним, очень близко, дыша в затылок.

– Поймите нас, синьор. Мы на работе. Поскольку вы доказали, что деньги для вас ничего не значат, нас попросили уговорить вас по-другому. А на что вы надеялись, сойдя с поезда? – Все это было произнесено дружелюбным тоном.

– Я и сам не понимаю.

Он вошел в каркас, который прежде был дверью. Крыша с этого строения давно исчезла, стены и даже часть пола поросли вьюнами. По углам валялась бумага и высохшие экскременты. На стене перед ним крупными красными буквами было написано: «Христос был первым коммунистом. Почему же священники всегда на стороне хозяев?» Ниже нарисован большой серп и молот и надпись: «Да здавствует Тольятти!» Стена справа отсутствовала, и можно было видеть ровную серую поверхность лагуны с маленьким островком Сан-Франческо на горизонте. Мерсер поежился, чувствуя себя животным, загнанным в угол. Он резко развернулся. Моретто оказался ближе и получил удар в челюсть, который опрокинул его навзничь. Он захрипел от злости и боли. Мерсер прыгнул на него, но Гуфо был начеку и ловко ударил ногой в промежность. Мерсер согнулся, старясь унять боль, но тут Моретто всадил ему ногу в бок. Он чудом удержался от падения и нанес серию ударов Моретто, которые тот принял с завидным равнодушием. Следующий сокрушительный удар ногой послал Мерсера в нокаут. Падая, он слышал, как рушится со стены отколовшаяся штукатурка.

А дальше они на нем отыгрались по полной. Моретто бил с тупой свирепостью, Гуфо – улыбаясь. Мерсер молчал, стиснув зубы, прикрывая руками голову. Но они ее не трогали, били по корпусу сильно и избирательно, стараясь причинить больше страданий.

Гуфо снова предупредил напарника: «Только не по лицу», и они продолжили свое занятие. Странно, но Мерсер видел слюну в углах рта Моретто, яркий треугольник галстука Гуфо, желтую траву, проросшую в щелях разрушенных стен, слово «Христос», написанное кроваво-красной краской… Вскоре способность воспринимать реальность притупилась. Он услышал, как Гуфо сказал, наклонившись:

– Хватит. Он отключился.

Гуфо развернулся и двинулся к выходу из разрушенного дома. Моретто похромал за ним.

Адриана смачивала его лицо водой из банки, которую взяла в лодке. Мерсер чувствовал ее пальцы на затылке и запах духов от носового платка. Наконец он пришел в себя и сел, тяжело дыша. Потом с трудом поднялся, по привычке отряхнув одежду. Она пыталась помочь, Мерсер остановил ее, подняв руку. Они молча двинулись к лодке. Мерсер даже не замечал ее руки, которая поддерживала его за локоть и помогала сохранять равновесие.

Весь путь в город Мерсер сидел с закрытыми глазами, время от времени теряя сознание. Он совершенно не помнил, как вылез из лодки. Очнулся, только обнаружив, что лежит на диване в квартире Адрианы, без пиджака, в руке бокал с бренди. Адриана заклеивала пластырем ссадину под глазом.

– Вы знали, что это случится, и все равно позвали меня, – неожиданно произнес Мерсер.

Она вздрогнула:

– Нет. Клянусь вам. Джано не знал, что я решила поговорить с вами.

– Я вам не верю.

– Это правда.

– Не делайте из меня дурака.

Он направился к лоджии глотнуть свежего воздуха. Наклонился через перила. Ожесточенный, злой, униженный. Адриана последовала за ним.

– Вы должны мне поверить.

– Оставьте меня в покое.

Она встала рядом, но Мерсер не смотрел на нее, наклонившись вперед, пытаясь унять головокружение. Впереди были крыши, крыши, крыши, а где-то за ними площадь Святого Марка. Лучи закатного солнца освещали поросшие мхом плитки и вьюны.

– Вам нужен покой… и, наверное, следует показаться доктору. Пожалуйста, выпейте воды.

Он взял стакан, жадно выпил и шагнул в комнату. Надел пиджак и направился к двери. Адриана стояла посреди комнаты, наблюдая за ним.

Мерсер ушел не оборачиваясь.

В эту ночь Адриана так и не дождалась Учелло. В этом не было ничего необычного. Иногда они не виделись по несколько дней. Но тут было иное. Когда стало ясно, что он не придет, она почти обрадовалась. Такое случилось у нее в первый раз. И она знала почему. Из-за Мерсера. Она думала о нем много больше, чем о Джано. Его избили, унизили, и Адриана вместе с ним переживала его боль, не зная, как доказать, что она никак к этому не причастна. И во время бодрствования ей впервые пришло в голову, что, может быть, Мерсер прав, и она знает не все. Что Джано от нее что-то скрывает.

На следующий день, в пятницу, в полдень, она позвонила в отель «Адриатико», спросила Мерсера. Портье ответил, что синьор Мерсер расплатился и уехал утренним миланским поездом. Она почувствовала облегчение и одновременно странное разочарование.

Мерсер уехал рано утром. До вокзала добирался на водном трамвае. Заметил Гуфо и Моретто, которые держались поодаль, чтобы он их не увидел. Удивление вызвало появление уличного фотографа Кассана. Наверное, Спадони стало что-то известно об избиении, и он решил на всякий случай понаблюдать.

Мерсер сошел с поезда на первой остановке, в Местре, где сел на автобус, который довез его до площади Рома в Венеции. Здесь он нанял моторный катер и весь путь к дому Розы просидел на заднем сиденье в кабине.

– Мне нужно жилье, любое, лишь бы безопасное, – произнес Мерсер. – Конечно, с едой. Я уехал из Венеции сегодня утром на миланском поезде.

– На какой срок тебе нужна комната?

– Завтра в шесть часов у меня встреча. А потом как сложится.

Роза отвела его в мансарду наверху.

– Я никому не должна ничего говорить? Даже Бернардо?

– Даже ему.

– Хорошо, мой мальчик. Белье чистое, но тут будет немного шумно. Иногда девочки внизу веселятся. – Она протянула ему ключ. – Когда понадоблюсь тебе, звони. Вот кнопка.

– Спасибо, Роза.

После ее ухода Мерсер запер дверь, повалился на кровать и уснул. Когда он проснулся, часы показывали восемь. Он позвонил Розе, и вскоре она появилась с подносом. Там был холодный язык, салат, две бутылки пива и пачка сигарет. Мерсер улыбнулся.

– Что бы я без тебя делал?

Она грустно кивнула:

– Но, к сожалению, прошло время, когда мы были неразлучны. Уезжай из Италии, иначе закончишь плохо.