– После первого перестаешь считать.

– Вы не боитесь смерти?

Гримстер улыбнулся:

– Я хотел бы жить долго.

– Вы знаете, что я посоветовала бы вам?

– Знаю, но, боюсь, не смогу последовать вашему совету.

Миссис Хэрроуэй пожала плечами и удалилась. Через несколько минут в комнату вошла Лили.

– Джонни, – сказала она и обняла его.

Чуть отстранив девушку, Гримстер произнес:

– Я должен уехать в Девон на несколько дней. Ты останешься с миссис Хэрроуэй.

– Хоть какая-то перемена после сельской местности. Но, Джонни, я буду скучать, не уезжай надолго. – Через его плечо Лили увидела чемоданчик Диллинга на столе. – Это он, да?

– Да. Миссис Хэрроуэй позаботится о нем, пока я улажу дела с Департаментом.

Лили подошла и положила руку на чемодан.

– Точно, как я помню. Дорогая вещь?

– Достаточно.

– Знаешь, Джонни… тогда… когда мы в первый раз… Я ведь не из-за этого. – Лили покосилась на чемоданчик. – Все было взаправду. Ты ведь знаешь? Я хочу сказать, ты тоже это чувствовал?

Гримстер улыбнулся, взял ее за плечи и поцеловал.

– Разумеется. Ты вовсе не такая.

– Что бы там ни примешивалось, любовь главней всего. – Лили улыбнулась и торопливо продолжила: – «Люби меня ради любви, / И сколько б еще ни любил, / Пусть вечною будет любовь». Элизабет Баррет Браунинг, 1806–1861. И это правда, Джонни, чистая правда. Все остальное не важно. Только одно… любить ради любви. Разве это не прекрасно?

Гримстер выслушал ее и поцеловал на прощание. Выйдя на улицу, он уже точно знал, что она будет делать после его ухода. Вернется в комнату и, глядя на чемоданчик, будет грезить наяву… видеть розовые сны. Миссис Хэрроуэй права. Лили повезло.

Из квартиры он отправился в Департамент. У кабинета сэра Джона он оставил секретарше конверт с непроявленной пленкой – у себя в квартире он переснял все бумаги Диллинга – и письмо, где объяснял, что оригиналы находятся у миссис Хэрроуэй, которая и будет вести переговоры от имени Лили. Потом Гримстер пошел в свой кабинет, взял четыре фальшивых паспорта, которые когда-то изготовил для профессиональных нужд в частном порядке. Из сейфа он вынул заначку денег и пистолет. В банках за границей у него денег предостаточно. Потом он позвонил в Хай-Грейндж и поговорил с Крэнстоном – объяснил, что должен задержаться в Лондоне до завтрашнего утра, так что появится в Хай-Грейндже только после обеда.

Было четыре часа. Гримстер сел за стол и начал вязать муху на лосося – она называлась Королевский Соверен, с милостивого одобрения Королевы, – сверяясь по рыболовному журналу на столе. Но руки и глаза работали машинально. С Лили он попрощался, пленка и письмо ждут преемника сэра Джона – скорее всего Коппельстоуна, который, несмотря на отвращение к Департаменту и некоторые профессиональные минусы, был не лишен амбиций; Гримстер был свободен и думал только о своих планах. Гаррисон в львином загоне не послушал искреннего предупреждения, потому что не поверил. Чтобы убить такого человека, как сэр Джон, необходимо не попадать в ситуацию, где можно пропустить хоть тень предупреждения. Они с сэром Джоном мыслили одинаково, инстинкты вели их сходными запутанными тропами. Гримстер знал, что сэр Джон постоянно будет ждать малейших знаков, малейших изменений поведения с его стороны. Малейший знак, вроде легчайшего движения травинки, – сэр Джон отнесется к нему со всем вниманием. Сэр Джон не допустит ни малейшего риска. Не должен допустить и Гримстер. Даже то, что сэр Джон уехал на осеннюю рыбалку в Девон, а не ждет в Лондоне доклада по делу Диллинга – может, это не значит ничего, а может, он решил провести встречу на своей территории. А есть ли место лучше Хай-Грейнджа? Наматывая аккуратные золотые витки на муху, Гримстер понимал, что сам должен выбирать место. Все в Хай-Грейндже ждут его завтра после обеда. Но он поедет ночью. Сэр Джон не останавливается в Хай-Грейндже, а всегда снимает комнату в «Лисе и гончих», дальше по реке, и его утренние привычки практически неизменны. Он поднимется рано, проедет по Барнстейпл-роуд до стоянки у железнодорожного переезда, оставит машину, дойдет до реки и час будет рыбачить. Затем вернется к машине, поедет в Хай-Грейндж, где позавтракает, а потом час будет заниматься делами. Когда завтра в половине восьмого сэр Джон подъедет к стоянке у железной дороги, Гримстер будет его поджидать. Если повезет, тело не обнаружат пару часов – больше ему и не нужно. Как у всех его коллег, у Гримстера были контакты и маршруты, неизвестные Департаменту – в случае провала одного из известных адресов или контактов, опасно не иметь своих собственных. Через шесть часов он покинет страну. А дальше – сложная задача выживания; нужно слиться с фоном, когда пятна леопарда становятся игрой света и теней в лесу…

Гримстер закончил муху, упаковал чемоданчик и пошел в пункт связи. Предупредил дежурного: если придет сообщение из Хай-Грейнджа, то пусть отправят посыльного к нему на квартиру – до половины восьмого, когда он отправится в Девон.

Дежурный кивнул и спросил:

– Вы ведь знали Гаррисона?

– Да.

– Только что пришла информация: его опознали в человеке, убитом вчера ночью львом в Вуберне.

Гримстер изобразил изумление:

– Гаррисон? Зачем он туда полез?

Дежурный рассмеялся:

– Не знаю. Но точно не за женщиной.

Через полчаса Гримстер ехал на запад. По радио тихо играла музыка. Пепельница еще была наполовину полна окурков с отметинами помады Лили; то и дело в теплом воздухе машины проплывал ее аромат. Лили и Гарри, потом Лили и Джонни, а в будущем – Лили и многие другие? Она будет любить всех – многих или немногих, а может, одного-единственного. Будь жив Диллинг, он оставил бы ее в конце концов – его тело было столь же неугомонным, как и мозг. Хитроумный, блестящий и практичный Диллинг. Доверял лишь немногим и даже им оставил проблемы. Он был прав. И миссис Хэрроуэй была права. Мир стал серым насквозь. Он сам стал серым. Холодным и серым – лишь однажды его коснулись тепло и цвет, с Вальдой. Сэр Джон допустил ошибку с Вальдой. Но даже лучшие люди ошибаются. В других обстоятельствах он сам поступил бы так же. Сейчас он собирался убить сэра Джона. Простой акт холодной мести. Это необходимо сделать, потому что, освободившись от Лили, надо освободиться от сэра Джона и жить дальше – пусть эта страница памяти побуреет и чернила поблекнут.

Гримстер поужинал в придорожном кафе; меняя в полночь в Тонтоне арендованную машину, он поймал себя на том, что думает о Гаррисоне – снова вспоминал, уже без эмоций, момент львиного прыжка. Гаррисон любил женщин. Возможно, чересчур. Интересно, была ли в его жизни одна, особая… Мысли вернулись к дням в Веллингтоне, к каникулам, которые они проводили вместе. Гаррисон знал своих родителей; обоих ненавидел и отвергал. Гримстер никогда не знал отца и давно уже потерял желание знать. Они с Гаррисоном были странной парой – ни в чем не схожие, они что-то давали друг другу. Что? Комфорт странных отношений, общее отвращение к работе, которой занимаются? Гримстер сухо улыбнулся, вспомнив, как впервые попал к сэру Джону в качестве кандидата в Департамент. Господи, тот Гримстер совсем не похож на этого, который собирается убить сэра Джона, на хладнокровное разумное животное. Да, сэр Джон прекрасно его выдрессировал, превратил в то, кто он сейчас…

Погруженный в мысли, Гримстер не заметил в зеркале заднего вида полицейский автомобиль. Тот внезапно обогнал его, мигая огнями, и рука из окошка велела ему затормозить. В этот поздний час других машин не было.

Гримстер заглушил мотор и сидел, ожидая. Двое полицейских вышли из патрульного автомобиля и пошли к нему. Один, высокий, остановился перед машиной и пригнулся, проверяя номер. Второй подошел к двери. Гримстер опустил стекло.

– Добрый вечер.

Полицейский улыбнулся и кивнул:

– Добрый вечер, сэр. Обычная проверка. Назовите, пожалуйста, номер машины.

Гримстер обратил внимание, что клапан левого верхнего кармана у полицейского не застегнут. Он назвал регистрационный номер.