Кто-то скажет, что это чистейшая паранойя. Однако, решётка на крошечном окне в моей камере красноречиво говорит об обратном.

Кстати, почему именно театр Каргиняна? Нет ли здесь намёка? Или просто совпадение?

Окно в моей уютной камере такое узкое и расположено так высоко, что рассмотреть из него, что находится снаружи невозможно. Лишь кусок старой кирпичной кладки видно. Попытка «простучать» соседей тоже оказалась безрезультатной, никто не ответил, поэтому до того, как раздался скрежет засова, я даже приблизительного понятия не имел, куда попал и кто меня выкрал.

Тюремщик однако своим появлением никакой ясности не внёс, наоборот ещё больше запутал. Судя по военной форме – старший сержант внутренних войск, по крайней мере, петлицы красного цвета и лычки присутствуют, однако какое-то несоответствие чувствуется. Костяшки пальцев с набитыми мозолями прямо намекают, что товарищ увлекается боевыми единоборствами, причём профессионально и с редкостным фанатизмом. Такие костяные мозоли я только несколько раз встречал у бойцов на ринге – обычно это признак чрезмерной упорности в тренировках. Нормальные люди все же берегут свои конечности, и не допускают их превращения в нечто похожее на боевую лопату. Это надо часами долбить кулаками в ведро с песком, до крови, до изнеможения, чтобы получить такие крюки-убийцы.

О том, что конвоир – профессиональный рукопашник свидетельствует и походка, и особая плавность движений, и то, как он контролирует ситуацию и положение в пространстве. Очень серьёзный боец – с таким я лишь однажды после попадания в прошлое встречался. Весьма неприятный тип, который мне гранату в УАЗ подложил при первом знакомстве. Тот самый «ликвидатор» от смежников из военной разведки.

Нет ли здесь зацепки? Главное разведывательное управление Генштаба СССР – очень даже подходит на роль конторы, способной бросить вызов лично Председателю КГБ.

В моей ситуации автоматически замечаешь любые мелочи. Коридор чистый, пол выметен, но присутствует запах сырости и затхлости – на стенах старая краска, побелка на потолке давно стала серой. Похоже, тюрьма не используется по назначению, а моя персона в данный момент – единственный постоялец. Размеры коридора тоже намекают, что это явно не Лефортово, а какое-то скромное цивильное учреждение, оборудованное номерами пониженной комфортности в подвале и с решетками на окнах.

Прямо-таки дежавю какое-то. Не прошло и полгода, а я снова в похожей камере.

Ещё заметил, что форма у конвоира новенькая, даже не глаженая ни разу, похоже, и одна петлица пришита не слишком аккуратно. Что даёт мне это знание – пока не знаю, но такая небрежность выбивается из образа. Или это специально сделано, чтобы мне голову заморочить? Да ну на! Нафига такие заморочки? Отпускать меня никто не собирается, поскольку прекрасно понимают, что никто им этого похищения не простит.

Шли мы недолго, метров двадцать всего. За это время насчитал четыре камеры по правую руку, без явных признаков жизни. Пятая по счёту дверь оказалась нужной нам, за ней обнаружился кабинет, точная копия моей камеры, только вместо топчана в центре обнаружился стол с табуреткой для допрашиваемого и мягкий стул для начальства. Скромно и без излишеств. Зато теперь я точно знаю, что это не бандиты и не урки. Не в их стиле. Одним вариантом меньше.

Через минуту появился следователь. Грузный седой мужик в сером костюме, с фигурой борца и характерными сломанными ушами.

– Полковник Гогоберидзе. Комитет государственной безопасности СССР. Занимаюсь вашим делом, гражданин Морозов, – гость говорил резкими рубленными фразами, с сильным грузинским акцентом, который не спутаешь ни с каким другим. Насколько я знаю, избавится от такого акцента невозможно, даже если ты многие десятилетия живёшь в России. Как объяснял мне в свое время знакомый ЛОР-врач, кавказец, кстати: грузинская речь физически немного изменяет строение гортани и речевых связок. Поверить в это трудно, но акцент действительно почти невозможно убрать.

– Уже гражданин? Позвольте уточнить, а решение суда о моем аресте у вас есть?

– В СССР для задержания подозреваемого не нужно решение суда. Или вы хотите сразу признаться, что иностранный гражданин?

– И все-таки? Вы прокурор, дознаватель или следователь? Удостоверение вы не предъявили, постановления об аресте у вас нет, почему я должен верить вам на слово? У нас правовое государство или где?

– Вы обвиняетесь в государственной измене. Ваше дело рассматривается в особом уголовном порядке.

– Адвоката, так понимаю, не будет?

– Чистосердечное раскаяние и помощь следствию могут облегчить вашу участь, – вопрос об адвокате полковник проигнорировал. – Вы готовы сделать признание?

– Боюсь спросить, в чем именно? В том, что работаю на уругвайскую разведку?

– Для начала – кто вы такой, и где находится настоящий гражданин Морозов?

– Гк… хм, – меньше всего ожидал, что придётся доказывать, что я не верблюд. – Вы ничего не путаете? Откуда вообще такая безумная идея появилась? Что я – это не я?

– Согласно записи в личном деле военнослужащего, сержант Морозов имел осколочное ранение в области живота. На вашем теле шрамов и следов ранения не обнаружено. Чем вы это объясните?

– Ну… это… как бы… диагноз не настоящий. Должны были комиссовать после контузии, с головой непорядок, но пожалели, не стали жизнь портить. С «дуркой» в институт не взяли бы, даже ночным сторожем с таким диагнозом устроится проблема.

– Установлено, что вы прекрасно владеете английским, хорошо разговариваете на азербайджанском и фарси. Когда и где успели выучить столько языков?

– Музыку очень люблю. Слушал вражьи голоса по ночам, а там все по английски размовляют. Опять же, сосед по даче – азербайджанец, с детства дружим. Байрам, Новруз – все праздники вместе. Хочешь – не хочешь выучишь. Фарси в армии по словарю учил. Знаю слабо.

– Да? По заключению экспертов, вы долгое время проживали ща границей. Разговорный американский по учебникам не выучить.

– Эксперты тоже иногда ошибаются. Вместо маньяка Чикатило сначала осудили и расстреляли невиновного, и все благодаря ошибке криминалистов.

Разговор наш стал походить на спектакль абсурда. Мне задавали странные вопросы, я отвечал взаимностью, при этом полковник никак не реагировал на троллинг, видимо не знал значения этого слова. Между прочим, целый полковник, ведущий следствие – это нонсенс, так что это может быть кто-угодно, даже израильский пастор. Верить на слово, что он – сотрудник КГБ, я благоразумно не стал, о чем и сообщил «следователю».

– Ознакомьтесь, – невозмутимо достал и развернул корочку перед моим носом представитель «кровавой гребни».

– При нынешнем уровне полиграфии подделывают даже казначейские билеты Госбанка СССР, не то что это. Вдобавок у вас скрепки из нержавейки, а советские ржавеют быстро.

– Историю полка «Бранденбург» преподают в ЦРУ? – впервые усмехнулся липовый дознаватель.

– У Богомолова прочитал.

– Вы были в Испании или Латинской Америке? Откуда у вас такие подробные знания об особенностях национальной кухни и обычаях.

– Ирина настучала? Кулинарная энциклопедия стран мира вам в помощь. Издание 1979 года. Подшивка журнала «Вокруг света» за десять лет.

– Что вы тогда скажите об этом?

Гражданин полковник выложил на стол рядышком две фотографии. На первой оказалась упомянутая выше Ирина Викторовна Рамон-Гонсалес, а вот на второй обнаружилось нечто невероятное – Сальма Хайек собственной персоной. Правда, качество отвратительное, словно фото пропустили через убитый факс, и актриса слишком молодая – но перепутать трудно.

– Вот, зараза! – восхитился я от всего сердца и всей души. – Даже про это стуканула. Далеко пойдёт.

Дело в том, что я несколько раз случайно ляпнул в присутствии Ирины, что она очень похожа на знойную мексиканскую красавицу Сальму Хаек. Между прочим – это чистая правда, Сальма лишь немного ниже ростом, а грудь наоборот чуть больше. Сказал и забыл бы, но Ирина не успокоилась и несколько раз напоминала о ней, уточняя, насколько похожа и кто из них лучше.