— Баронесса…

— Для вас — Ирэн…

Не будь она такой дурой, а заодно — герцогской племянницей… Впрочем, для служанки Ирэн — слишком худа. И хорошо — меньше некоему Алану Эдингему будут лезть мысли о беседке!

Ну зачем она носит такие яркие платья? Разве незамужним девам не положено розовенькое, голубенькое, кружева там разные?.. И, во имя Темного — зачем ей такое глубокое декольте⁈

У Алана просто давно не было женщины, вот и всё. Нужно будет навестить заведение тетушки Терезы… Сегодня же вечером!

— Ирэн…

Надо вернуться к заданию Ревинтера! И уходить отсюда. А на завтра подыскать себе срочные дела.

А у нее действительно красивые глаза. И губы сочные — это еще с прошлого раза запомнилось…

Змеи!

— Жаль, я не могу нанести вам визит. В одиноком и пустом особняке вы, наверное, так же одиноки, как и я… в чужом доме, где я живу.

— О, что вы — вовсе не одинока! — немедленно клюнула на наживку Ирэн. Да и с чего не клюнуть? — Ко мне приехали кузины и кузен. Соланж, Софи, Констанс и тетя Одетта.

Каждое имя сопровождалось чувствительным вздохом. А беседка неотвратимо приближается. Может, юная дева всё же побоится лишиться репутации? Раз уж больше ей терять давно нечего.

— Какая прелесть! — баронесса восторженно (опять!) уставилась — на сей раз на кустище белого шиповника.

Да что у нее за вкусы⁈ В следующий раз Ирэн вообще чертополох понадобится! Или крапива.

Алан уже понял, что упрямую ветку выдирать придется. Поглубже вздохнул, набираясь храбрости. Когда вдруг баронесса, неожиданно обернувшись к кавалеру, нежными ручками обвила его шею. И прильнула к губам — резким, требовательным поцелуем.

Эдингем так остолбенел, что даже не сразу ответил. И потому успел краем глаза заметить шагающего к эриковскому особняку светловолосого офицера. «Влюбленную парочку» отделяло от гостя шагов пятьдесят — так что Алан узнал его без труда. Навестить жену отсутствующего в Лютене Ормхеймского Бастарда явился князь Словеонский и Старградский Всеслав!

Более неподходящего момента для выражения нежных чувств баронесса найти не могла. Но теперь уже поздно. Остается надеяться, что знающий Алана в лицо Всеслав с затылка его не признает.

А целоваться с красивой, пусть и недостаточно пышнотелой девицей, пока словеонский князь идет через двор, — не самое неприятное занятие.

Худа? Да не то, чтобы слишком…

Да вовсе нет! И грудь у нее на месте, и…

3

Баронесса опомнилась первой. Причем — раньше, чем они оказались возле позолоченной скамьи с пуфиками. И куда раньше, чем хотелось Алану!

— Вы с ума сошли, сударь? — проворковала Ирэн.

И Эдингем готов поклясться — даже не покраснела. Впрочем ее лица не видно. Куда интереснее декольте! Самое глубокое из всех Алисиных дам. И оно никак не желает рваться дальше…

— Сударь! — У хрупкой, худенькой Ирэн — неожиданно жесткие пальцы. И отнюдь не слабые ручки. Мало того, что природа не скупясь отмерила герцогской племяннице фамильной силы Тенмаров, так девушка еще и тяжелым крестьянским трудом занималась! В монастыре, наверное.

Все многочисленные… ладно — немногочисленные любовницы-недворянки Эдингема берегли руки. А у баронессы Вегрэ под нежной кожей — затвердевшие мозоли матерого фехтовальщика. И осиная талия — сильная, как у танцовщицы, сплошные мышцы. И без корсета, вдобавок. Он ей вообще не нужен. Нечего утягивать.

— Сударь, мы еще не женаты, — Ирэн, ловко вывернувшись из его рук, скромно потупила красивые глазки.

Гибкая, стремительная… Действительно танцовщица? Темный бы побрал этих южанок! Даже у самой тощей из бывших подружек Алана было за что приятно ущипнуть. А Ирэн Вегрэ — сама, без всяких корсетов — сплошь из китового уса и железа.

— Сударь, что будет с моей репутацией?

Эдингем помянул про себя ее репутацию — вместе с репутацией ее дяди и дядиного сына-изгнанника. С трудом поборол естественный вопрос, что еще способно повредить доброму имени семейной любовницы Тенмаров. И чуть не поинтересовался, кому именно Ирэн хранит верность: первому любовнику или последнему?

— Я готов сделать вам предложение в любой день и час! — жарко прошептал Алан. Старясь успокоить если не дыхание, то мысли!

А баронесса даже не покраснела. Опять…

— Вы… вы шутите! — чрезвычайно интересующая Ревинтера прелестная племянница покойного дядюшки нервно комкает в изящных пальцах кружевной платок. — Вы… не можете… после того, как я… чуть не позволила вам…

И что ответить? Что другим она позволяла не в пример больше? Что Алан Эдингем — не такой мерзавец, как пресыщенные развратники, рожденные под герцогской короной? Те, что передавали Ирэн из рук в руки!

Что Алан — не дряхлый, давно женатый герцог, затащивший брошенную любовницу сына в собственную, воняющую старческой немощью постель? Юную дурочку, которой деваться было некуда.

— Я не отказываюсь от своих слов.

Будь Ирэн Вегрэ законченной шлюхой — уж наедине-то стесняться бы не стала.

А Эйда потеряна навсегда…

Но первое, чем займется Эдингем после свадьбы, — попытается хоть немного откормить худющую баронессу!

От дальнейшего обдумывания планов на будущее, а заодно и девицу — от ответа, избавили приближающиеся голоса. Темный! Они — совсем рядом!

— Творец милосердный! — Ирэн в отчаянии стиснула в кулаки отнюдь, как выяснилось, не хрупкие ручки. А лихорадочный взгляд заметался по гладкому золоченому шелку стен.

Алан выругался вслух: один из голосов — точно Всеслава. Конечно, можно понадеяться, что словеонский князь пройдет мимо. А еще — что молния в лесу не ударит в самое высокое дерево.

— Если нас увидят — я объясню, что сделал вам предложение!

Всеслав — не девица Ирэн и не ее грустноглазая покровительница. Он-то точно сообразит, что здесь делает офицер Ревинтера! В любовь верят лишь женщины… и сам Эдингем — дурак наивный. А вот князья любят не чаще герцогов и министров-Регентов.

Кто вообще пустил Всеслава гулять тут по дорожкам? Темный побери, в словеонском особняке что, собственного сада не нашлось⁈ У Ревинтера бы никаких подозрительных князей дальше особняка не пропустили.

— Что обо мне будут говорить⁈ И так — сплетни… — Ирэн всхлипнула.

А Алан ощутил себя последней скотиной.

Ведь… правда. А женский язык — злее мужского. И своя добродетель не простит чужого греха. Особенно когда причина добродетели — ее ненужность никому. Или самим отчаянно хотелось, да трусость не позволила.

Хрупкая ручка жалобно стиснула широкое запястье Эдингема. Зловеще горит рубиновый огонь перстня. Чей подарок — отца или сына?

— Мы спасены! Портьера! — горячий шепот обжег ухо.

Спасительная створка бархата и впрямь скрывает нишу. И им двоим довольно места, если встать рядом… Если сжимать руку Ирэн… И не шевелиться, увы!

Неприятно укололо сердце — баронессе хорошо знакома беседка.

Нет, если б она уже прятала здесь предыдущего любовника — для страха не было бы причин вообще!

Глава восьмая.

Эвитан, Лютена.

1

— Здесь нам никто не помешает. — Всеслава принесла-таки нелегкая прямо в беседку. И чего ему дома не сиделось? — Присаживайтесь, сударыня.

И какую же дуру угораздило завести роман с женатым словеонским дикарем — пусть и князем?

— Благодарю вас, сударь… — Есть такие голоса — услышав их хоть раз, запоминаешь надолго. Если не навсегда. И узнаешь везде. Тихий голосок Алисы Ормхеймской — как раз из таких. — Я слушаю вас, князь.

И если речь пойдет о романе, то Алан Эдингем — прожженный политик хлеще Бертольда Ревинтера.

То ли Всеслав предпочел постоять, то ли Алиса разрешила ему сесть жестом, но ответил он незамедлительно:

— Я скажу вам здесь то же, что и в ваших покоях.

Как словеонец говорит в собственном доме с родной женой, Алан вряд ли когда услышит. Но вот разницу между врагами-Регентами и хрупкой герцогиней Алисой в голосе Всеслава заметить сложно.