Когда он ничего не ответил, я удержалась и не нахмурилась.

— Тебе не нравится? Я думала, что у меня хорошо получается.

— Ван, это... — он склонился чуть ближе к рисунку. — Это потрясающе. Тебе платят за то, что ты это делаешь?

— Ага, — я посмотрела на Медузу, и мне пришлось с ним согласиться. Она была чертовски потрясающей. — Я знаю парня в Остине, он делает татуировки. Иногда кто-то просит определенный стиль, в котором он не очень хорош, и, если никто из тех, с кем он работает, этого сделать не может, он обращается ко мне. У меня отлично получается выводить линии, — я снова посмотрела на него и улыбнулась. — Мои акварели тоже не слишком убогие. Я женщина многих талантов.

Пока кто-то не просил у меня портрет, в противном случае я притворялась спящей, чтобы не признаваться, что они у меня получаются не очень.

— Я никогда не задумывался о татуировке, но, возможно, я подумаю о том, чтобы ты нарисовала одну для меня, — ответил он отстраненно.

— Я могу сделать тебе отличного клоуна. Все, что тебе нужно сделать, это попросить, — пошутила я, забирая рисунок.

Ага, у него на лице появилась большая искренняя улыбка, отчего в моей душе появилась брешь.

— Мы впятером собираемся на ужин. Сделай перерыв и приходи.

Мне не нужно было смотреть на рисунок, чтобы знать, что я поработала над ним столько, сколько смогла. Я давно усвоила, что, когда рисую, мне нужно обращать больше внимания на свои пределы, в противном случае я начинаю двигаться по наклонной. И, вероятно, это произошло минут пятнадцать назад, когда мои пальцы свело судорогой.

— Хорошо, — я потянулась через стол и взяла коробку, в которую обычно убирала свои карандаши. — Дай мне десять минут, чтобы переодеться.

Эйден кивнул.

Я знала, Эйден не собирался надевать что-то нарядное, и не пойдет туда, где нужно надеть что-то лучше, чем джинсы. Поэтому я надела узкие джинсы, которые всегда сушу при высокой температуре, чтобы они хорошо на мне сидели, красную футболку с V-образным вырезом и рукавами до локтей и черные туфли на каблуках, которые я не надевала с тех пор, как ходила в последний раз на свидание много месяцев назад.

Не удивительно, что парни ждали внизу. Я знала, они планировали уехать уже завтра. Мне пришлось медленно спускаться по лестнице, и я морщилась на каждой ступеньке — мышцы, о существовании которых я и не подозревала, отвечали болью из-за вчерашней пробежки. Я задумалась над тем, чтобы спуститься вниз на чем-то, но быстро откинула в сторону эту возможность.

Первым меня заметил Зак, и на его лице расцвела большая, глупая улыбка.

— Не говори ничего, — пробормотала я до того, как он заставил бы меня улыбнуться.

На это он только рассмеялся.

Я должна была подумать о том, чтобы надеть вместо туфель кроссовки.

— Я бы понес тебя на спине, но я сам еле хожу, — извинился он, когда я застонала у подножия лестницы.

Я в шутку улыбнулась Эйдену, который стоял около Зака, и захлопала ресницами.

Виннипегская Стена сделал то, что сделал бы Виннипегская Стена, и просто покачал головой.

— Ты не можешь идти в этом. Завтра будешь чувствовать себя еще хуже.

Сукин сын. Я хихикнула, затем фыркнула, наблюдая, как на его лице появилось выражение неуверенности, а потом мои силы иссякли, и я облокотилась рукой на плечо Зака, чтобы мне было за что держаться.

Знала ли я, что он говорил мне правду? Конечно. Я чуть ранее растягивалась и при этом рыдала. Никакого стыда в моей игре.

Но разве он не должен быть моим рыцарем? Моим рыцарем в блестящих доспехах, который будет носить меня на руках, чтобы спасти от боли?

Конечно, нет. Эйден сказал бы мне то, что лучше сделать, даже если от этого чертовски больно.

И серьезно, я не могла любить его еще сильнее. Даже капельку. И я не могла сказать ему об этом.

— Почему ты смеешься? — спросил он.

Мне пришлось снять очки и вытереть ладонью слезы, не заботясь о том, что макияж, который я нанесла чуть ранее, мог стереться вместе со слезами.

— Мужик, ты должен заботиться о своей женщине, — это сказал Дрю. — Помоги ей выйти.

От этого я только сильнее рассмеялась.

— Ох, Эйден, — я посмотрела на мужчину и улыбнулась. — Я в порядке. Я могу идти. Обещаю. Ты прав.

— Я знаю, что я прав, — он протянул мне руку. — Пошли.

Я проснулась утром, и моя рука находилась у Эйдена в штанах.

В его боксерах, если точно.

Тыльная сторона моей ладони была прижата к его теплой ягодице. Колено касалось его подколенного сухожилия. Его спина находилась в паре миллиметров от моего рта. Другая моя рука онемела от того, что я лежала на ней.

Но больше всего меня беспокоила рука в его нижнем белье.

Простыни и одеяло, что накрывали нас, не позволяли мне увидеть много, но что тут нужно видеть, когда ты точно знаешь, к чему прикасаешься? Ничего.

Медленно я попыталась вытащить свою руку. Я уже вытащила большой палец и пыталась освободить остальные, когда Эйден сонно посмотрел на меня через плечо.

— Ты закончила щупать меня? — спросил он хриплым голосом.

Со звуком, который я не хотела рассматривать как шипение, я вытащила свою руку из теплого кокона мужской плоти и нижнего белья, и прижала ее к своей груди.

— Я не щупала тебя, — прошептала я. — Я просто... проверяла, что никто из парней не пробрался в комнату и не попытался забрать тебя.

Его сонные глаза распахнулись шире.

— Поэтому ты держала меня всю ночь?

— Нет, не держала!

— Да, держала, — заявил мужчина, который никогда не врет.

Я закрыла рот.

— Правда?

Он кивнул, перевернулся на спину и вытянул свои мускулистые руки над головой, и это песня сирен для моих глаз.

— Тогда мне жаль, — мой взгляд опустился на волосы на его подмышках, которые странным образом показались мне привлекательными. — Нет.

Эйден опустил руки, на его привлекательном лице, покрытом щетиной, было выражение веселья.

У меня в горле образовался знакомый болезненный узел, пока я смотрела на черты, на которые мне так нравилось смотреть: на его шрам, который тянулся вдоль линии волос, и на золотую цепочку, которая выглядывала из-под футболки; и то, что это означало.

Я, правда, любила его, а он уезжал на два месяца. Не уверена, из-за того ли, что в прошлом произошло с моей семьей, или из-за того, что я собственница с правильным — или, как в данном случае, с неправильным — человеком, но я не хотела, чтобы он уезжал. И я никак не могла попросить его остаться.

Потянувшись, я коснулась бугорка под его футболкой, там, где был медальон, и сказала так много, как могла:

— Я буду скучать по тебе, — призналась я.

Своей большой рукой он убрал мои волосы с лица очень, очень, очень нежно, длинными пальцами он поймал несколько мягких розовых прядок. Медленно он сместился на кровати, наклонился ко мне и прижался своим лбом к моему, а я закрыла глаза, впитывая тепло его тела и мягкость этого жеста.

Я не могла дышать. Не могла двигаться. Просто лежала там и наслаждалась моментом.

— Я буду очень сильно по тебе скучать, — сказала я ему, чтобы он знал, что скучать по нему — это для меня не обычно.

Рукой он глубже скользнул в мои волосы, касаясь кожи, удерживая в своих сильных пальцах больше моих волос. Он выдохнул, и его вздох коснулся моего подбородка.

Он не сказал в ответ, что будет скучать по мне. Вместо этого Эйден губами коснулся моего подбородка, затем впадинки между ним и моими губами. Его дыхание было горячим, а рот влажным, пока он поднимался чуть выше. Но это я сократила расстояние между нами. И это я прикусила его губу.

Но это он начал действовать. Эйден слегка повернул голову и соединил наши губы, и за секунду поцелуй превратился из целомудренного в голодный. Он двигался в одну сторону, а я в другую, наши языки инстинктивно сталкивались. Боролись и погружались. Эйден поглощал мои губы, а я позволяла ему. Мы целовались и целовались. Наши языки снова и снова терлись друг о друга, и этого было недостаточно.