— Что ты рассказала ему о нашей семье? Энтони мне сказал, что ты с ним уже была знакома?

Как ни странно, в голове Черити гораздо чётче отпечатались все робберы вчерашней игры — до последней взятки, нежели разговоры с графом, но она уверенно покачала головой.

— Нет, знакомы мы не были, просто я его видела у миссис Флинн незадолго до отъезда из Бата — он привёз письмо кузена Селентайна. Когда я услышала, что к леди Рэнделл приехали некие Клэверинги, я не знала, что это именно они, и только в воскресение на службе поняла, что это те же самые люди. Но я очень удивилась, что мистер Клэверинг вчера узнал меня, ведь он с сестрой пробыл в доме тётушки Марджери не больше пяти минут.

— И он интересовался нашей семьёй? — жадно спросила леди Дороти.

Черити нахмурилась, пытаясь вспомнить.

— Мне кажется, он много слышал о нас от кузена Селентайна, по крайней мере, тот говорил ему, что у него две кузины, и милорд спрашивал меня о мисс Хейвуд, и…

— Он спрашивал о Вирджинии? — переспросила леди Хейвуд.

Черити кивнула: она помнила, как указывала его сиятельству на кузину, и как тот обернулся на неё.

— Да, но он не мог подойти ни к ней, ни к мисс Сесили.

— Почему?

— Но… как же? — Черити растерялась. — Леди Рэнделл ведь сказала ему о том, что Вирджиния помолвлена. Это же не держалось в секрете, и все знали об этом. И что Сесили должна выйти замуж за моего кузена Винсента — про это тоже говорили. Даже слуги болтали, и Энтони говорил.

— Хорошо, — лицо леди Дороти просветлело, — пора завтракать. Их сегодняшний визит не продлится больше четверти часа, ты должна быть любезна с мистером Клэверингом — вчера он очень отличил тебя.

— Ну, он же видел, что лучших разобрали, — улыбнулась Черити и, заметив улыбку леди Дороти, поняла, что мир с тётушкой восстановлен. — А я не могла бы после завтрака прогуляться?

— Конечно, малышка, только около двух будь дома.

Позавтракав, Черити собралась к пастору, но едва вышла из дома, её окликнула Лиззи.

— Мисс, говорят, вчера милорд танцевал только с вами, а на этих гордячек мисс Джин и мисс Сесили даже и не глянул? — глаза Лиззи горели мстительным и торжествующим блеском: она не любила капризы мисс Хейвуд, да и мисс Кассиди явно не жаловала.

— Да нет, же, Лиззи, он же знал, что одна просватана, и другая скоро будет помолвлена.

— Подумаешь, кого это останавливало?

Черити развела руками, кивнула Лиззи, и пошла к Стэнбриджам, по дороге размышляя, сколько времени идёт письмо до Бата и как быстро ей ответит мисс Стивенс.

Черити миновала Фортесонхилл, на этот раз едва удостоив его взглядом, спустилась в ложбину и вдруг замерла.

В синем весеннем небе за кустами шиповника и тёрна парил воздушный змей. Черити запрокинула голову и с замиранием сердца следила за его полётом. Для неё змей был подлинно «причастен жизни».

Это было одно из немногих воспоминаний об отце. Она словно чувствовала, что её кто-то тянет за локоть, ощущала дрожь и волнение — когда разматывала верёвку своего змея. Тот поднимался вверх и парил среди облаков, а груз детских страхов и надежд взлетал вместе с ним. Змей и сейчас оставался частью её лучших воспоминаний, казался ей «весёлым детищем стихий», товарищем детских игр, близнецом самых ранних радостей.

Она, миновав кусты на склоне, была немало удивлена: змея запускал его сиятельство милорд Клэверинг. Он был в одной рубашке, без сюртука, штаны для верховой езды, заправленные в высокие сапоги, были основательно перепачканы, но лицо его горело одушевлением. Он сидел на траве и, напрягая руки, заставлял змея трепетать на ветру.

— О, мисс Вишенка, — Клэверинг издали заметил её. — Вам тоже по душе эта забава? — Он поднялся с травы и спустил змея ближе к земле, укоротив верёвку.

— Да, но я не ожидала, что она нравится вам, милорд.

— Это почему? — риторически возразил он, явно не ожидая ответа. — В юности мы стремимся повзрослеть, а в зрелости жаждем подобрать игрушки, радовавшие нас в беспечном детстве. — Он осторожно сворачивал змея, опуская его всё ниже. — В детстве мать водила меня в сад в Лондонском предместье. Хожу ли я туда теперь? Нет, сад заброшен, но я открываю шкатулку памяти, и накатывает воспоминание, словно покрытое сахарной пудрой и украшенное праздничной мишурой. Клумбы шпорника, оправленные в золото ноготки, вокруг которых жужжат пчелы, посыпанные гравием дорожки, продавец сладостей, — мне кажется, будто я и сейчас гляжу на них сияющим взором. Все цветы, что я видел потом, кажутся мне повторением того сада, побегами и черенками, украденными с клумбы памяти.

Тут он прервал себя.

— Но я заболтался. А куда это вы собрались в такую рань, мисс Фейри?

— Миссис Кассандра Стэнбридж вчера пригласила меня зайти.

— Миссис Кассандра Стэнбридж? Это такая высокая леди с глазами сивиллы? Жена пастора? Я ещё не всех тут запомнил. Вы помните моё предостережение насчёт её сына?

— Да, но мне хотелось бы знать, на чём оно основано? — поинтересовалась Черити.

— На услышанном мною разговоре. Ваш кузен, какой-то пучеглазый господин и мистер Стэнбридж обсуждали вас, и мистер Стэнбридж счёл вас лёгкой добычей, а ваш кузен отнюдь не противоречил ему. Я вспомнил рассказ Селентайна и понял, что вступиться за вас некому. Но мне не хотелось бы, чтобы сестра моего друга Флинна попала в беду.

Черити нахмурилась и вздохнула. Сказанное графом подтверждалось явной ложью Энтони, но неужели даже кузен ей совсем не друг? Думать ей об этом не хотелось.

Она сменила тему.

— Говорят, вы жили в Италии и Франции, почему решили обосноваться в наших краях?

— Вас это удивляет? Плутарх в своем трактате «Об изгнании» сравнивает тех, кто не в силах жить вдали от родины, с глупцами, которые считают, что луна в Афинах прекраснее, чем в Коринфе. Но я так не считаю, хоть она красива над Стоунхенджем.

Черити рассмеялась, тоже вспомнив былую шалость.

— Я однажды была там ночью — в детстве, — неожиданно для себя самой заговорила она. — Мы пошли туда с кузеном Льюисом. Была такая ночь, когда луна воет на волков, и такая тишина, что если бы дышали мёртвые в гробах, я слышала бы их дыхание. Луна была ущербная, маленькая и красновато-жёлтая, вся в каких-то червоточинах и прожилках, клочковато оборванная, точно обгрызенная с одного края мышами. Я тогда поняла, что Шекспир писал про макбетовых ведьм именно такой ночью… Однако простите, я тоже заболталась, а мне пора, — опомнилась она.

Он улыбнулся и приложил пальцы к волосам, словно снимая несуществующую шляпу.

Черити перешла через мост и вскоре оказалась рядом с домом Стэнбриджей, но не вошла, а присела на скамью за кустами самшита и задумалась.

Милорд Клэверинг при ближайшем знакомстве оказался человеком неглупым и интересным, живым и свободным. И сегодня его глаза снова не были стеклянными. Но что тогда могло напугать в нём мисс Флору Стивенс? А ведь она была не просто испугана, но потрясена и убита встречей с ним. Письмо в Бат Черити отправила последней почтой в воскресение. Если мисс Стивенс откликнется немедленно — ответное письмо должно прийти завтра или послезавтра.

«Зеркало показывает нам наше отражение, но не позволяет видеть его собственные глубины… и упаси нас Бог разбить эти стекла, Черити. Они изрежут в кровь…» — снова вспомнила Черити слова мисс Стивенс. Что она имела в виду?

Но верить ли словам его сиятельства о Стэнбридже? Черити поверила. Поверила потому, что в ней неосознанно проступило понимание, что едва ли Стэнбридж может быть намного возвышенней душой, чем его друг мистер Крайтон, а Энтони, раз они дружны и члены одной компании, такой же, как они. Ей просто польстило, что мистер Стэнбридж обратил на ней внимание, вот она вообразила невесть что.

При этом было странно, что пастор Энджел, человек приличный и учащих их добродетели, не научил сына должному.

Черити вздохнула и пошла к дому пастора.

Миссис Кассандра сидела одна — пастор с сыном были в храме.