Он подписал заключение о смерти.

В обществе смерть молодого мистера Крайтона была воспринята с истинной скорбью. «Боже мой, такой молодой», не уставали повторять все. Скорбели по безвременно ушедшему семейство Арбетнотов, Марвеллы и Фортескью, венок прислали Хейвуды и Кассиди, леди же Хэрриет Рэнделл ограничилась коротким соболезнованием родным.

Вирджиния Хейвуд, когда услышала о смерти Фредерика Крайтона, наморщила лобик, не сразу поняв, о ком идёт речь. Наконец, уразумев, что умер тот самый Крайтон, кто не женился на ней, подумала, что так ему и надо и спустя четверть часа уже забыла о нём. Мисс Сесили Кассиди тоже не особенно интересовалась покойным, лишь пару раз в обществе выразив сожаление, что столь молодой человек покинул мир столь безвременно.

Пастор Стэнбридж принимал горячее участие в организации похорон. При этом только мисс Черити Тэннант-Росс заметила, что хоть руки священника во время отпевания покойного суетливо дёргались, голос отца Энджела звучал мощно, как храмовый орган, а глаза блестели слезой истинной благодарности Богу, услышавшего вопль несчастного отца и исполнившего все его молитвы.

Сынок же пастора, Остин Стэнбридж, был ошеломлён и даже испуган внезапной смертью Фредерика Крайтона. Он знал, что тот болен язвой, но язва была и у старшего Арбетнота, а тот и не думал умирать. Как же так? Отец в ризнице сказал ему, что это просто зримый пример кары Господней за распутную жизнь, и Остин, хоть всегда воспринимал слова отца в штыки, на сей раз не стал возражать, просто промолчав.

При этом его самого особенно удивило, что спустя всего пару дней после похорон мистера Крайтона в свете перестали вспоминать вовсе, точно его и не было никогда.

Никто не отменил из-за его смерти не только светского раута, но даже партии в бридж. Не отменили бала и в доме Хейвудов.

Но если мистер Крайтон был достаточно быстро забыт, то куда более долговечной оказалась обида. Бенджамин Кассиди из-за расторжения помолвки заявил, что не примет никаких приглашений в дом Хейвудов и другим того не советует. И не то, чтобы соседи особо прислушивались к мнению сэра Бенджамина, но исключительно из любви к приличиям, к которой, возможно, примешивалось и желание досадить «этим выскочкам, возомнившим о себе невесть что», но в субботу на званый ужин к Хейвудам практически никто не приехал.

И это — несмотря на то, что там ожидался его сиятельство милорд Клэверинг.

Впрочем, «никто» — это сильно сказано. Пожаловали Марвеллы, приехали кое-кто из Фортескью, была среди гостей и супруга пастора, извинившаяся, что мистер Стэнбридж занят в соборе.

Черити, решив лишний раз не мелькать в свете, осталась было у себя в комнате, но вынуждена была по настойчивой просьбе леди Дороти одеться и выйти к гостям, ибо не только среди танцующих, но и за столом из-за остракизма соседей образовались трудно устранимые бреши.

Когда в залу вступил его сиятельство милорд Клэверинг, он, казалось, немало удивился полупустой гостиной и даже, вынув часы и щёлкнув крышкой, в недоумении поглядел на циферблат. Поняв, что приехал вовремя, чуть пожал плечами и поприветствовал хозяев.

Черити заметила, что милорд скрупулёзно выполняет данное ей обещание и никак не выделяет её среди других девиц. У него завязалась беседа с хозяином дома, оживлённая и непринуждённая.

Сэр Тимоти был совсем неглупым человеком, много повидавшим на своём веку и умевшим забавно поведать об увиденном. Граф же заметил в их большой гостиной комод с инкрустацией латунью и мраморной столешницей, а также бюро красного дерева с декоративными панно из черепахового панциря.

— Это Франция? — заинтересовано спросил он.

— О, да, — уверенно кивнул Хейвуд, — это настоящий Анри-Огюст Фурдинуа, а бюро создано Франсуа-Оноре Жакобом-Демальте. Он работал для самого императора. Практически такой же он сделал для кабинета Наполеона в Компьене.

Они разговорились об антиквариате, знатоком которого был сэр Тимоти.

— Антиквариат вошёл в моду, — посетовал граф. — В результате подделывают абсолютно все — от ювелирных изделий и картин до мебели и фарфора. Вы способны их различить? — спросил он Хейвуда.

— Есть дешёвые, а есть качественные подделки, — кивнул баронет. — У дешёвых всегда дурно выполнены детали. Что же касается качественных подделок, много усилий тратится на то, чтобы скопировать тонкости стиля и имитировать старину. Их трудно отличить от оригинала. Но все выйдет наружу, когда Вы попытаетесь продать такой предмет.

— Разве высокая цена не является гарантией подлинности?

— Увы, нет, — улыбнулся сэр Тимоти. — Не нужно гнаться за модой и громкими именами, чаще всего подделывают именно известные марки. Не полагайтесь и на мнение экспертов: нередко они сами участвуют в изготовлении подделок. Солидный аукцион дорожит своей репутацией, старается проверять выставляемые лоты, но и он ненадёжен.

Клэверинг удивился.

— Господи, так как же поступаете вы, чтобы отличить подлинную вещь от стилизации?

— Я доверяю своему вкусу, — ответил Хейвуд. — основанному на знании истории. Детально изучив стили создания, вы легко определите подлинность вещи. Чем больше вы будете знать о предмете, тем труднее вас обмануть. Узнайте характеристики драгоценных камней. Изучите клейма на фарфоре и ювелирных изделиях. Будьте в курсе, может ли быть на предмете конкретного времени определённая проба. Необходимо всегда быть в курсе дела, интересоваться последними аукционами. Но все равно, мало кто знает более чем об одной области антиквариата, — горько улыбнулся Хейвуд. — Я сведущ в мебели и немного в живописи, но в литье и ювелирных изделиях почти профан.

Тут появилась дочь хозяйки в столь роскошном платье, что все почувствовали себя неловко. Марвеллы начали перешёптываться, а девицы Фортескью — фыркать. Так разодеться на обычном званом ужине? Граф, однако, заслышав музыку, тут же пригласил мисс Хейвуд на танец, а Винсент Хейвуд, под недоброжелательным взглядом брата Энтони — мисс Клэверинг, снова пришедшую в тёмном платье — на этот раз, винного оттенка.

Черити изумилась: этой девице шло всё. Она снова выглядела красавицей.

Но в итоге набралось жалких семь пар, причём девиц было больше, нежели кавалеров, а танцующих меньше, чем музыкантов, и об этом зло судачили Марвеллы и Фортескью.

Черити присела в углу, не собираясь танцевать. Вскоре к ней подошла миссис Стэнбридж и в разговоре сообщила, что Остин Стэнбридж уехал в Лондон за сестрой в пансион. Потом Черити выслушала её рассказ о последней выставке картин в местной галерее, которая имела большой успех. Особенное внимание публики вызвали натюрморты Вербрюггена-младшего, но Черити, которая вместе с тётушкой Марджери посетила эту выставку ещё в Бате, была не в восторге.

— Но почему, Черри, в «Ежеквартальном обозрении» была хвалебная статья, — удивилась миссис Стэнбридж.

Черити пожала плечами.

— Его картины слабы и претенциозны, а критика хвалит, следуя моде и прихоти, — отмахнулась она, не заметив, что музыка уже смолкла, и рядом с ней стоят леди Рэнделл и Клэверинги.

— Но почему, Черри? Там всё как живое, такое буйство красок…

— «Как живое» — это мёртвое, миссис Стэнбридж, — поморщилась Черити, вспомнив, как они с тётушкой потеряли два часа на вернисаже, — а искусство призвано создавать оживляющее нас вечное, и творить не искусственные цветы, а неувядающее впечатление от давно увядших цветов. А тут ничего этого нет и в помине. Помните шкатулку, в которой вы держите свечи? На ней неброский букет полевых цветов: васильки, маки, девясил да простые ромашки, но от этого букета и зимой тепло, а тут всё пахнет лаком, — Черри подняла глаза и, заметив Клэверингов и леди Рэнделл, сразу умолкла.