Черити никогда не сочувствовала сердечной склонности кузена и сейчас вздохнула. Говорят, что деньги — корень всякого зла. Но то же можно сказать и о безденежье. Рано поняв, на какой мизер она может рассчитывать в жизни, Черити именно на него и рассчитывала. Ничтожность притязаний одарила её душевным спокойствием и безмятежностью: не ожидая ничего от жизни, она не знала и разочарований от несбыточных мечтаний, и потому чрезмерные чужие амбиции скорее изумляли её, чем раздражали.
Вирджиния после разочарования в мистере Крайтоне решила выйти за Филипа Кассиди, братца Сесили, и сумела вскружить ему голову. Отец Джин, сэр Тимоти, был в восторге: этот брак окончательно закреплял за ним место в обществе, снимал с него мерзкое клеймо выскочки, и он всячески поощрял увлечение дочери. Не менее радовал его и возможный брак Винсента с мисс Сесили.
Ожидаемая и столь желанная ему помолвка состоялась на следующий день в доме Кассиди.
Сэр Тимоти и леди Дороти, сэр Бенджамин и леди Изабелл, — все обменивались множеством приятных слов. Вирджиния была в восторге от подаренного ей женихом кольца и прекрасной диадемы из цейлонского сапфира, преподнесённого матерью жениха. Сам жених, Филип Кассиди, рослый юноша с профилем Веллингтона, унаследованным от отца, сильно волновался.
Черити внимательно разглядывала Филипа. Она долгие годы жила с ним рядом, виделась едва ли не каждый третий день, но едва ли знала его. Да и как познать человека? По словам? По поступкам? По лицу? Черити, как ни странно, больше верила последнему: словесные заявления мало чего стоили, поступки могли быть лицемерны, и лишь над выражением лица никто не властен. Лицо отражает неизменное состояние духа и говорит о том, что мы передумали и перечувствовали — и Черити больше полагалась на глаза, чем на уши.
Но Филип, если только не был взволнован какими-нибудь из ряда вон выходящим событием, казался полумёртвым. Он отличался недюжинной физической силой, но редко проявлял её. Иногда бывал остроумен, но без воодушевления. Был способен на благородные поступки, но в каждом его движении сквозила вялая лень. Лицо же, хоть и с крупными значительными чертами, выглядело апатичным.
Однако сейчас Филип очень похорошел, на щеках проступил румянец, он въявь гордился своей красавицей-невестой, с которой не сводил влюблённых глаз, и Черити впервые подумала, что он недурён собой, хоть раньше никогда не казался ей красивым.
Леди Изабелл сказала, что пригласила Джона Стендера — писать портреты молодых. С завтрашнего дня позировать будет Вирджиния, потом он напишет портрет Филипа. Все пришли в восторг: Стендер считался в городе первоклассным живописцем. Какие бы чувства ни обуревали Винсента Хейвуда, он тоже выглядел вполне счастливым, стоял рядом с мисс Сесили и улыбался.
Энтони Хейвуд и Черити тоже улыбались — так принято.
После обеда в гостиной, где дамы пили чай, Вирджиния не слушала разговоры, а, отставив руку, разглядывала кольцо, показывала перстень Сесили и что-то тихо шептала ей на ухо, потом достала зеркало и долго любовалась чудесным сиянием сапфира в диадеме. Мать дважды обратилась к ней, прежде чем она услышала.
Черити, безучастно глядя на кузину, снова подумала, что, несмотря на то, что она выросла рядом с Вирджинией и, в отличие от многих, имела возможность наблюдать за ней в те минуты, когда та была собой, она совершенно её не понимает. Вирджиния — самовлюблённая и эгоистичная, но разве это вся её суть? Однако ничего больше Черити не видела. Джин была не глупа, однако умной её назвать было трудно. Она была не жадна — но и щедростью не отличалась. Не была честна. Однако лживой тоже быть не удостаивала. В ней не было великих пороков. Но не было и особых добродетелей.
Было и ещё одно странное обстоятельство, о котором Черити предпочла бы забыть. В прошлом году на конной прогулке она порвала уздечку, и зашла в городские конюшни к знакомому шорнику. Пока тот возился с новой упряжью, совсем стемнело. Возвращалась она домой верхом и возле Крайтон-мэнор вдруг заметила кузину Вирджинию и мистера Крайтона. Джин накрыла голову шляпкой и торопливо побежала к дому. Черити, однако, опередила её на несколько минут, получила нагоняй от тёти за позднее возвращение, и тут появилась мисс Хейвуд, сказавшая, что задержалась у модистки. Черити до сих пор не знала, что и подумать о том странном случае.
Налюбовавшись и нашептавшись с подругой, Вирджиния тем временем протянула руку Черити и обернулась к ней.
— Как тебе, Черри?
Черити, привыкнув, что её не замечают, привычно погрузилась в свои мысли. Вопрос вывел её из задумчивости. Она из вежливости взглянула на украшения. Сапфиры были очень красивы и казались окаменевшей тайной: лучи погасавшего дня тонули в них, насыщая каменные глубины мистическим блеском. Но драгоценности оказались безжалостны: абсолютно чистые и идеально огранённые, они неожиданно оттенили пустоту взгляда Вирджинии, кукольное выражение лица и слабый подбородок.
Новое платье часто требует новых туфелек, просто потому, что новизна одной детали туалета сразу подчёркивает поношенность другой. Но здесь шутил и кривлялся другой контраст: холодная безукоризненность камня требовала безупречных черт, свойственных самому сапфиру: мудрости, глубины и тайны, всего того, чего у Вирджинии не было.
Но вслух Черити только восхитилась красотой свадебных подарков.
Вместе с леди Изабелл сидела её незамужняя сестра, мисс Коллинз, похожая на сестру фигурой, но резко отличная совиными глазами и густыми бровями. Она была молчалива, и только один раз выразила надежду на будущее счастье молодых и поздравила племянника. В глазах старой девы было что-то тягостное и мутное.
Когда все уже по три раза обговорили все детали предстоявшей свадьбы, Черити, выбрав время затишья в разговоре, осторожно спросила леди Изабелл, знает ли она, что за гости приехали с леди Ренделл? Она их видела? Та, поглощённая мыслями о помолвке молодых, небрежно ответила, что не видела, они приехали поздно, но заметила их экипаж — не иначе, от лучшего лондонского каретника. Эти Клэверинги…
Леди Кассиди не договорила, потому что в зале неожиданно раздался треск. Негромкий, словно треснула фарфоровая чашка. Все вздрогнули и огляделись. Но все чашки стояли на блюдцах совершенно целые, весь сервиз высился на чайном столике среди розеток с вареньем и хлебниц с выпечкой. Черити бросила удивлённый взгляд на диадему, но она по-прежнему сверкала в волосах Вирджинии. Сесили показалось, что треснула люстра, и она завела глаза в потолок. Леди Хейвуд оглядывала стёкла на окнах.
Вдруг Вирджиния издала испуганное восклицание и вскочила.
Оказалось, что треснуло зеркальце в золотой оправе с изящной ручкой, которое она везде носила с собой.
Это зеркало подарила Вирджинии на день рождения два года назад её мать, леди Дороти, куплено оно было на Пиккадилли в Лондоне. Черити хорошо запомнила день его покупки, потому что это была её первая поездка в Лондон, ей все было внове, и ювелирный магазин, куда они зашли за подарком Джин, поразил её воображение провинциалки. Вирджиния тогда пошла с отцом и братьями в Малый театр, а они с леди Дороти выбрали ей в подарок именно это зеркальце с гравировкой на золоте причудливых цветов, издали казавшихся диковинными порхающими птицами.
Тётя тогда предложила купить зеркало и для Черити, почти такое же, но серебряное, но Черити не любила зеркала и предпочла недорогой серебряный веер очень тонкой работы. Он стоил даже дешевле зеркала, и тётушка охотно купила ей его. Веер и сегодня, безупречно отполированный, был её любимым спутником.
Джин же подаренное матерью зеркало тоже понравилось, она практически никогда не расставалась с ним.
Черити сшила Джин сумочку, сделав в ней отделение для визитных карточек, вееров, пудреницы, карманчик для флакона с духами. В ней даже было место для театрального лорнета и нашатыря, изящных кружевных платочков и бальной книжки. Был и кармашек для зеркальца.
И вот именно это зеркальце, вынутое Вирджинией после прихода в гостиную из сумочки и лежавшее на столике возле неё, вдруг без всяких на то причин лопнуло. И не просто лопнуло, а разошлось по поверхности стекла сотней мелких трещин, образовавших, как удивлённо заметила Черити, чёткий узор: на стеклянной паутине огромный паук подползал к застрявшей в липких тенетах маленькой бабочке.
