Не узнала, не вспомнила…

Познакомились заново. Обмен приветствиями превратился в словесный поединок. Она не хотела пускать его в дом, пришлось войти самому. Не предложила тапочек, не проводила в комнату. Каждый ее сердитый взгляд, адресованный ему, кричал: «Уходи!» А он дерзил и еще больше выводил ее из себя, лишь бы ни она, ни Глеб не догадались, что, глядя на нее, он вспоминал вкус ее податливых губ и никак не мог сосредоточиться на деле.

Смотреть, как Глеб собственнически обнимает ее, было невыносимо. Хотелось разбить мальчишке нос, вышвырнуть вон из квартиры и затащить ее в постель… Пока Глеб торопливо рассказывал Жанне придуманный ими план по поимке убийцы, который мог напасть на нее, Вацлав раздевал ее глазами.

— Если я правильно понимаю, вы намерены использовать меня как наживку, — вспылила Жанна и с вызовом уставилась на него.

Как хорошо, что она новичок и не может прочитать его мысли…

Он спокойно встретил ее взгляд и ответил:

— Не бойся. Тебе ничего не грозит. Если он попробует напасть, я поймаю его раньше, чем он тебя коснется.

— Значит, будешь моим телохранителем? — насмешливо бросила Жанна.

— Телохранителем будет Глеб, — в той же манере ответил он, — а я буду твоей тенью.

А что ему еще остается? Похоже, ему предстоит одно из самых сложных заданий за всю его работу Гончим: смотри, мечтай, наблюдай, как ее лапает другой, терпи, не вздумай выдать себя и продолжай делать свое дело.

Однако все оказалось проще. Стоило занять позицию наблюдателя, отстраниться, как наваждение проходило. Объект желания превращался в объект слежки, и все прочее отступало на второй план. Он мог собой гордиться — профессионализм превыше всего. Надо сказать, объект для слежки ему попался весьма легкомысленный. Одни магазины на уме. А уследить за ней в магазинной толчее, да еще так, чтобы его присутствие не обнаружил убийца, задачка не из легких. К концу пятого дня он сам был готов придушить Жанну, которая бабочкой порхала из одного бутика в другой, и в то же время злорадно поглядывал на Глеба, с покорностью пажа носившего ее покупки. А потом он заметил того, точнее, ту, кто так же неотрывно следовала по пятам за Жанной и Глебом, и события закрутились с бешеной скоростью.

Слежку вела подруга Жанны, Саша, обеспокоенная тем, что та внезапно уволилась с работы, отдалилась от нее и стала вести себя странно. Но Вацлав даже не успел огорчиться своей неудаче, как Саша уверенно описала приметы девушки, напавшей на Жанну несколько дней тому назад. Ею оказалась вампирша Нэнси, которая, не зная о родственных узах между Аристархом и Жанной, приревновала его к новенькой.

С чистосердечным признанием суд был коротким. Исполнять приговор Вацлаву было не впервой, но как на него, уходя, смотрела Жанна, присутствовавшая при вынесении приговора… Если в первую их встречу он был Серым Волком, в ту ночь он превратился для нее в настоящего монстра. Она умоляла смягчить приговор, пощадить Нэнси, которая несколькими днями раньше едва не убила ее.

— Проваливай, Жанна, — вырвалось тогда у него, — не нагнетай обстановку. И без тебя хреново.

Если прежде между ними была только пропасть, то в ту ночь разверзся целый Великий Каньон. Тот, кто никогда не убивал, никогда не сможет понять и оправдать убийство. Для Жанны он всегда будет убийцей, безжалостно несущим смерть. И она уже никогда не сможет довериться его рукам и целовать его так горячо, как тогда, в подъезде…

В ту же ночь убили Глеба. Вацлав пришел, чтобы сказать ей это. Жанна открыла дверь — сонная, растрепанная, потерянная, такая желанная. Белый банный халат, спутанные кольца волос, темная родинка на шее… Он должен был сообщить ей о смерти ее парня, а сам пялился на эту родинку и больше всего на свете мечтал снова коснуться ее губами.

— Глеба нет, — буркнула она.

— Я знаю.

Он шагнул за порог, споткнулся о стоящие у порога пакеты со вчерашними покупками и с досадой пнул их. Чертова ведьма, что она с ним творит?! В ней ведь нет ничего особенного, у него были женщины куда шикарнее — та же Беата, например. Что же с ним происходит? Он смотрел на Жанну и пытался отыскать в ней изъяны: ветер в голове, одни шмотки на уме…

Он не знал, как ей сказать о Глебе, а она дерзила и показывала, что ему не рада. Он пришел с печальным известием, а мечтает затащить ее в постель.

Видно, что–то полыхнуло в его глазах, потому что Жанна вдруг ощетинилась, как потревоженный ежик:

— Только не надо меня запугивать спецэффектами. Напрасная трата времени. Я теперь в курсе своих истинных возможностей и сумею за себя постоять.

Огонь желания в его глазах она приняла за угрозу. И он вдруг потерял контроль, выдернул ее из–за стола и прижал к стене, мысленно срывая с нее халат. Ладони сжали ее шею, и от поцелуя их отделяла доля секунды, когда Жанна вдруг полупридушенно пропищала:

— Пусти…

Что же он творит–то? Он в смятении разжал пальцы. Жанна закашлялась, с испугом глядя на него. Стараясь не выдать себя, он отпрянул и прорычал хриплым голосом, молясь, чтобы она приняла страсть за гнев:

— Ты — ничто. И если кровь Жана вскружит тебе голову, я сам позабочусь о том, чтобы ты успокоилась навсегда. Понятно?

Откуда только взялись эти слова, сказанные ему Аристархом после экстренного совещания старейшин в ту ночь, когда Жан обратил новенькую? Глеб должен был стать ее контролером. Вацлаву в случае угрозы поручили незамедлительно избавиться от проблемы. Он еще тогда и понятия не имел, что у проблемы самые желанные губы на свете и восхитительная родинка на шее…

А потом Жанна рыдала, скорчившись на полу, пряча лицо в свитер Глеба, и его сердце разрывалось одновременно от ревности к убитому и от боли, потому что больно было ей…

— Исключено, — отрезал он, услышав просьбу Жанны участвовать в поисках убийцы. Невыносимо будет видеть ее каждый день, чувствовать запах ее кожи и оставаться внешне безразличным. С каждой их встречей ему все сложнее сдерживаться. Он пойдет на все, лишь бы вынудить ее отказаться от своей затеи… Но он даже не мог представить, что она напомнит ему об Эвелине.

— Я не знаю, кем была тебе та светловолосая девушка, которую ты потерял, — выкрикнула она ему вслед, — но я могу понять твою боль…

Откуда она могла узнать? Он не рассказывал об этом никому. Эвелина была его страшной тайной, его смертельной раной, поселившейся в сердце много лет назад. И сейчас слова Жанны ударили по этой ране, как свинец снайпера, точно выверив место для выстрела.

И был только один способ спастись, не дать этой боли выплеснуться наружу, запечатать вскрытую рану. В глазах Жанны мелькнул испуг: она решила, что он ее ударит, но он лишь рывком привлек ее к себе, вобрал всем телом ее спасительное тепло, вдохнул полной грудью живительный аромат ее волос. И остановившееся было сердце вновь забилось–застучало, грозя вот–вот вырваться из груди.

— Извини, — пробормотал он.

А когда Жанна повторила свою просьбу, он уже не смог ей отказать.

На следующий вечер они сидели в офисе Гончих. На столе лежали досье на убитых вампиров, заключения экспертизы, опросы свидетелей. А Вацлав видел только темную родинку в расстегнутом воротничке ее черной рубашки и тонкие пальцы, скользящие по листам бумаги, как когда–то скользили по его телу… Больше не было смысла утаивать ту страничку ее памяти, которая запечатлела их первую встречу, связанную с гибелью Софии, и он позволил ей вспомнить. Глаза Жанны широко раскрылись, а потом она скривилась — вспомнив, как он заставил ее пить кровь того мальчишки, и взглянула на него так, что он почувствовал себя последним мерзавцем. Но кое–что он от нее утаил — их неистовые поцелуи в подъезде. Показалось неуместным напоминать о них сейчас, когда она оплакивала смерть Глеба.

Пока Жанна изучала документы, Вацлав читал ее мысли — желание понять, что она думает о нем, оказалось куда сильнее чувства стыда. Читал и мрачнел с каждой минутой — все ее мысли занимал убитый Глеб, все ее стремления сводились к поиску убийцы.