Глава 11
Последняя ночь моей вампирской жизни
Ночь, когда мое сердце остановилось, началась с круассанов, тирамису, кофе латте и большой подарочной коробки, перевязанной алой лентой.
— У меня такое впечатление, будто настал мой день рождения, — пробормотала я, глядя на Аристарха, вошедшего в комнату с подносом в одной руке и подарком в другой. Еще более удивительным было то, что на нем был смокинг с розочкой в лацкане.
— Это еще не все! — Поставив поднос на столик, он вышел в коридор и принес еще одну коробку — поменьше размером.
Я потянула за ленточку первого подарка.
— Э нет! — Аристрах шутливо хлопнул меня по руке. — Сначала кофе и круассаны. А то остынут!
— Только не говори, что сам варил и пек. — Сгорая от любопытства, я отвернулась от подарков и взяла в руки теплый круассан.
— Не я. Лучший повар Парижа.
— М–м–м, — я проглотила кусочек, — охотно верю!
Пока я опустошала поднос, украдкой наблюдала за Аристархом. Вопреки моим опасениям, вид у него был не траурный, а скорее торжественный. Смокинг, роза в лацкане, до блеска начищенные туфли, тонкий аромат парфюма — он выглядел как жених в день свадьбы. При этом в его жестах и речи не было и тени волнения или намека на суетливость. Аристарх держался с большим достоинством, как и подобает старейшине. Пусть даже и разжалованному. Вот только глаза, запавшие, лихорадочно блестящие, выдавали его истинное состояние.
— А теперь — открывай!
Стоило отодвинуть в сторону поднос, как Аристарх уже протягивает мне коробки. Как будто ему еще больше, чем мне, не терпится, чтобы я их скорее открыла.
— Сначала большую, — командует он.
Я развязываю бант, снимаю крышку и замираю от восторга, выпуская на волю волну алого, как роза в кармане Аристарха, шелка. Пена кружева выплескивается наружу, растекается по моим коленям, льнет к пальцам.
— Какое великолепие! — зачарованно шепчу я, вынимая из коробки платье принцессы. С тугим корсетом, открытыми плечами и пышной юбкой, оно создано для сказочных балов, головокружительных вальсов, признаний в любви и поцелуев на летней террасе. Оно само совершенство. Чудо, созданное руками…
— Оскар де ла Рента? — не веря своим глазам, шепчу я, глядя на ярлычок. Эти платья носят арабские принцессы, самые богатые невесты мира надевают их на свадьбу, а кинозвезды блистают в них на церемонии вручения премии «Оскар».
— Тебе нравится? — с волнением спрашивает Аристарх.
Нравится ли оно мне? Платье от Оскара де ла Рента было моим самым заветным из самых несбыточных желаний. И вот мечта осуществилась — да только я не восточная принцесса, не счастливая невеста, ни кинозвезда на красной ковровой дорожке, а заключенная, которая ждет своей казни. Платье, которое обычно сопутствует самым счастливым моментам в жизни, станет свидетелем моих последних минут…
— Спасибо, — проглотив горечь, шепчу я Аристарху, благодарная за его щедрый порыв. — Это лучший подарок, который мне делали в жизни.
— Там еще туфли. — Он кивает на коробку поменьше.
Я замираю, держа платье на вытянутых руках — не в силах расстаться с ним ни на минуту, не в праве положить его на продавленный диван, и выворачиваю шею: что там, в другой коробке?
Аристарх понимает мои мучения и снимает крышку. Алые туфли, ослепительный лак, умопомрачительная шпилька, фирменная красная подметка. «Кристиан Лабутен»! Еще один символ роскоши и красивой жизни, о котором я всегда мечтала. И вот мечта сбылась, да только жить уже некогда…
С трудом отрываю взгляд от туфельного совершенства. Невыносимо расстаться с платьем — но кладу его в нутро коробки.
— Пожалуйста, верни их в магазин. А деньги отдай в первый детский дом, какой попадется на глаза.
— Тебе не нравится? — оторопело спрашивает Аристарх.
— Они стоят целое состояние! Я как–нибудь проживу и без этого. Тем более и жить–то осталось всего ничего. А кого–то эти деньги могут спасти.
— Ты сейчас же наденешь это, — твердо говорит Аристарх и добавляет, предупреждая мои возражения: — Это не обсуждается. Они только для тебя. И я обещаю, что детский дом до конца моих дней будет регулярно получать пожертвования от твоего имени.
Что ж, на такой компромисс нельзя не пойти.
— Ты не оставляешь мне выбора, — ворчу я, а пальцы уже тянутся к волшебному платью. — Выйди вон, мне надо переодеться.
Платье сказочное. Алое… Что ж, я рассматриваю себя в зеркале: в алом я ворвалась в Парижский Клуб, поправ вековой дресс–код, в алом все и закончится. Что ни говори, а цвет мне к лицу. Все портит только пожелтевший синяк от пальцев Андрея на открытом плече. Клеймо, низвергающее меня с пьедестала принцессы и выдающее во мне преступницу.
Я надеваю лодочки — «лабутены» и зову Аристарха. Он появляется на пороге с бутылкой шампанского «Вдова Клико» и двумя фужерами — как любовник, пришедший на романтическое свидание. Он доволен, засыпает меня комплиментами, чтобы скрыть свое смятение. Смятение отца, сделавшего подарок смертельно больному ребенку. Его руки дрожат, пытаясь открыть шампанское, а я отворачиваюсь, делая вид, что любуюсь собой в зеркале, а на самом деле не в силах смотреть в глаза самому родному вампиру на свете. Смерть — это не страшно. Самое страшное — это вот эти минуты, когда уже ничего нельзя изменить, когда с каждым мигом смерть подкрадывается все ближе. Мне легче, для меня скоро все закончится. У Аристарха самое мучительное впереди. На целую вечность. Не знаю, сколько веков понадобится, пока поблекнет перед его взором алый шелк моего платья, пока память сжалится над ним и сотрет из памяти этот день.
Распахивается дверь, впуская в комнату сквозняк, и в зеркале за моей спиной возникает Андрей. Его появление сопровождается выстрелом пробки от шампанского. Я с надеждой смотрю на Гончего — собранного, серьезного, строгого и немного обескураженного моим нарядным видом. Похоже, мои молитвы услышаны. Не будет томительных минут ожидания и мучительных взглядов. Все случится быстрее, чем я думала.
— Пора, — говорит его отражение в зеркале, и я поворачиваюсь.
— Но до полуночи еще несколько часов! — восклицает Аристарх, инстинктивно закрывая меня спиной.
— Все уже собрались, — равнодушно отвечает мой палач. — Нет смысла тянуть.
И я вижу нетерпение в его глазах.
— Но время еще есть! — Аристарх готов отстаивать эти драгоценные часы насмерть, но я перебиваю его, обращаясь к Гончему:
— Я готова.
Он коротко кивает и выходит в коридор, придерживая дверь.
За моей спиной Аристарх наполняет фужеры шампанским и протягивает мне.
В его взгляде столько отчаяния, но он находит в себе силы ободряюще улыбнуться
и сказать тост:
— За тебя!
Меньше всего мне сейчас хочется шампанского, но, не в силах отказать деду, я делаю глоток. Изысканное игристое вино, которое я всегда мечтала попробовать, кажется отравленным смертью, гниением и тленом, и, превозмогая тошноту, я залпом опрокидываю в себя бокал.
Под неусыпным надзором главного Гончего Аристарх галантно протягивает мне руку, я беру его под локоть, и мы выходим из комнаты навстречу моей гибели.
В зале на первом этаже, куда проводил нас Андрей, за дубовым столом сидят Василий Громов и Ипполит. Я оглядываюсь по сторонам и все еще не могу поверить: Вацлава нет. Он даже не пришел со мной проститься! Но мои телодвижения истолковывают неверно. Двое Гончих, чьих имен я так и не узнаю, остаются за дверью. Еще двое становятся у окон с зелеными бархатными шторами, всем своим видом демонстрируя, что живой я отсюда не выйду.
Ипполит окутывает меня своим плесневелым взглядом. Громов впивается в меня глазами, желая досыта испить моего страха, отчаяния, растерянности, и рассерженно хмурит брови, наталкиваясь на мое равнодушие. Мне теперь все равно. Вацлав не пришел. А все остальное неважно.
Аристарх стоит рядом, сжимая мою руку, как жених перед алтарем.
— Что ж, — нарушает молчание Ипполит, в отсутствие Пьера беря на себя главенство, и придвигает к себе пачку бумаг. — Согласно протоколу ментального допроса и показаниям…