В Московском Клубе к Гончим было довольно неоднозначное отношение. Их считали странными и нелюдимыми. Гончие обычно игнорировали многочисленные вечеринки и не стремились поддерживать дружбу с обычными вампирами. Они были стаей, которая держалась вокруг вожака — Вацлава.

А еще Гончих презрительно называли отморозками — за то, что они питались кровью людей–преступников, которых ловили, выпивая их досуха. Вина маньяков, насильников, убийц, неоднократно совершавших преступления, была доказана Гончими. Аристарх как–то проговорился, что на каждого преступника, когда–либо истребленного Гончими, существует досье с набором улик. И каждый такой случай проходит тщательную проверку у старейшин, которые контролируют работу Ордена Гончих, дабы не допустить смертей невиновных. Считалось, что из–за того, что Гончие пьют кровь преступников, они сами отчасти уподобляются им, перенимая их агрессию, нервозность и ненависть к людям. Однако я, общаясь с Вацлавом, ничего подобного не замечала. Да, Вацлав мог быть довольно жестким. Да, он умел настоять на своем. Но нервы у него были как стальные канаты. Большую часть времени он был спокоен и невозмутим, как Будда. Однако подозреваю, если его довести, мало не покажется… Глеб предостерегал меня, чтобы я держалась подальше от Гончего, говорил, что тот сгоряча может наломать дров. Но я видела Вацлава таким только однажды: когда он ворвался в зал, где меня должны были казнить, и бросил на стол перед старейшинами решение Высшего суда об отсрочке.

— Что ты будешь есть? — Вацлав взглянул на меня поверх меню, и меня вдруг прошиб озноб при воспоминании о мужчине, машину которого он угнал в Праге.

— Скажи, что стало с тем водителем? — выпалила я, с ужасом ожидая ответа.

На лице Вацлава не дрогнул ни один мускул.

— С ним все в порядке, — ровным тоном ответил он.

— Так он жив? — радостно воскликнула я.

— Главное, что ты жива, — холодно подчеркнул Вацлав, и я с дрожью подумала, что ему нет никакого дела до того человека. Даже если бы водитель тогда умер, Гончему было бы совершенно все равно. Он, наверное, и лица его не запомнил. Для него имела значение только кровь, которая была спасением для нас обоих.

— Он точно не пострадал сильно? — уточнила я. — Ты же ведь тоже его…

— Я выпил мало, — невозмутимо сказал он и добавил, заметив, что я не решаюсь задать вопрос: — Ты — еще меньше. Успокойся, кровь как глинтвейн. Достаточно бокала, чтобы согреться и побороть простуду. Конечно, для человека и такая потеря крови ощутима, и несколько дней ему придется провести в постели.

— Но с ним все будет в порядке?

— Даже не сомневайся. — Губы Вацлава насмешливо изогнулись. Должно быть, такое беспокойство о случайной жертве его искренне забавляло. Я старалась не думать о том, сколько человек побывало в его руках за двести лет, прежде чем он стал относиться к ним с таким равнодушием. — Смертельной является потеря крови выше сорока процентов, мы забрали вдвое меньше. А теперь давай все–таки определимся с ужином.

Раскрыв меню, я на несколько минут выпала из жизни, изучая перечень блюд с названиями, перевод которых мог шокировать туриста, впервые попавшего в английский ресторан. То есть меня.

— «Кровавая сосиска», «Бульканье и визг»… — Я пробежалась глазами по списку. — Это точно обычный человеческий ресторан, а не вампирский?

— А как тебе понравится «Жаба в яме»? — усмехнулся Вацлав.

— Скорее уж я соглашусь на овсянку из улиток, — фыркнула я. — Или на мороженое с копченым беконом и яйцом.

— Прекрасный выбор, — одобрил Вацлав.

И по его виду я не поняла, шутит он или говорит всерьез.

В результате я остановилась на ростбифе на горячее и йоркширском пудинге на десерт. Вацлав заказал бифштекс и пирог с почками.

На предложение Гончего выпить по бокалу вина за успешный поход к ювелиру я ответила решительным отказом. Слишком живы были в памяти зеленые черти, резвящиеся в пивной. Здесь, к счастью, ничего подобного не наблюдалось: публики было мало, и все сплошь респектабельные люди, которых в пьянстве заподозрить сложно. А от бокала вина за ужином чертям, видимо, никакого раздолья, вот и обходят заведение стороной. И все же от алкоголя меня после Праги отвратило, так что я выбрала яблочный фреш. Вацлав последовал моему примеру и попросил принести сразу кувшин сока.

После того как официант, едва не отвешивая нам поклоны, принял заказ и удалился, Вацлав достал эскиз. С одной стороны была карта, нарисованная Жаном, поверх которой была нанесена разметка кулонов. С другой — россыпь букв латиницей, по одной на каждый кулон. Как только Вацлав расправил эскиз на столе картой вверх, я вытащила серебряный кулон и стала искать его место на рисунке. Приложив его к границам нужного пазла, я восхитилась:

— Идеальное совпадение.

— Недаром Жан требовал от ювелира полного соблюдения линий и границ, — напомнил Вацлав, — и заставил его переделывать работу, когда тот решил проявить фантазию. И что ты обо всем этом думаешь?

— Не хочу тебя огорчать, — я медленно подняла глаза от карты, — но думаю, что нам ее все равно не расшифровать.

— Да это и ни к чему, — задумчиво заметил Вацлав, разглаживая край бумаги. — Фабиола получила эскиз две недели назад, когда мы еще находились в Париже и ты была под обвинением. У твоих кровных сестричек было достаточно времени, чтобы разгадать головоломку Жана и добраться до тайника.

— И ты думаешь, они смогли бы сохранить это втайне? — засомневалась я. — Что–то я не припомню никаких мировых катастроф и политических переворотов за последние две недели. Я, конечно, отстала от жизни, сидя под надзором парижских Гончих, но не думаю, что такие известия бы до меня не дошли. Сам подумай, что хорошего им мог оставить Жан? Притом что последний год перед смертью он был одержим идеей господства над миром и собирал по всему свету Серебряные Слезы? Я не удивлюсь, если он оставил своим девочкам кнопку от ядерной бомбы или какую–нибудь пробирку с сибирской язвой, чтобы они шантажом и угрозами могли добиться своего.

— Подготовка любого переворота требует времени, — серьезно возразил Вацлав. — Возможно, они еще не решили, как распорядиться наследством Жана. Кроме того, их слишком много для того, чтобы быстро прийти к единому мнению. Наверняка найдутся несогласные, которые выступят против большинства, и дело застопорится.

Судя по его уверенному тону, он знал, о чем говорит. Ведь Эвелина рассказала мне, что Вацлав возглавлял оппозицию и готовил переворот, призванный вывести вампиров из тени и сосредоточить власть в их руках, сделав людей полностью зависимыми от них. До осуществления задуманного оставалось совсем немного, когда погибла Эвелина, и Вацлав, бросив все, уехал из Праги. А оппозиция, лишившись лидера, не смогла довести дело до конца. Интересно, если бы Эвелина тогда не умерла, если бы Вацлав совершил задуманное, как бы мир жил сейчас? Истребили бы люди вампиров, узнав об их существовании? Или бы продолжали жить в состоянии постоянной войны? Или под руководством вампиров человечество бы уже давно пришло к благодатной и счастливой жизни? А скорее всего все осталось бы точно так же, как сейчас. Только президентами становились бы вампиры с безупречной двухсотлетней и более репутацией. В Голливуде бы снимали апокалиптические фильмы о том, как вампиры перегрызли друг друга после того, как на Земле умер последний человек. А в телешоу с пеной у рта обсуждали бы, возможна ли любовь между вампиром и человеком. В моде был бы красный как наименее маркий для вампиров. А в «Космополитане» публиковались бы статьи из серии «10 способов соблазнить вампира» и советы по макияжу для белокожих вампирш…

— Так, получается, карта нам ничего не дает? — спохватилась я, заметив, что Вацлав молча разглядывает эскиз.

— Карта — нет. — Вацлав отодвинул ее в сторону. — Зато у нас есть некая Мэри Саливан, заходившая к Филу вместе с Фабиолой и заказавшая серьги из белого золота с бриллиантами и изумрудами с доставкой по адресу в Нью–Йорке.