также и в нашей семье, они начинались с падения. И с яблока.

Господин Лексов говорил тихо, уставившись взглядом на свою чашку. Стало темнеть, и

мы зажгли лампу с соломенным абажуром, которая свисала над кухонным столом. Однажды

ночью, сказал господин Лексов и вздохнул над своим молоком, после очень жаркого и

удушливого дня, он решил прогуляться, и совсем неслучайно его путь вёл мимо дома

Деельватеров.

Дом был погружен во тьму. Учитель медленно прошёл через въезд во двор, прошёл

мимо дома и сарая к фруктовому саду. Вдруг ему стало очень стыдно, что он крадётся по

чужим владениям, и мужчина решил пройти до конца сада и там перелезть через забор на

соседнее пастбище, пересечь его, и снова оказаться на пути к шлюзу. Проходя под яблонями

с густой листвой, Лексов вдруг вскрикнул. Что-то твёрдое угодило ему чуть выше левого

глаза. Не такое твёрдое, как камень, но мокрое, и после удара о висок оно развалилось на

куски.

Яблоко.

Вернее огрызок. Нижняя часть яблока была съедена, а верхняя со стебельком лежала у

его ботинка, распавшись на два, куска. Лексов остановился, его дыхание участилось и стало

прерывистым. На дереве зашуршало. Он напряжённо вглядывался сквозь листья наверху, но

было слишком темно. Карстену показалось что-то большое и белое, казалось, оно лишь

мерцает сквозь листву. Наверху снова зашуршало, и сучья дерева затряслись. Когда с дерева

спрыгнула девушка, Карстен не смог разглядеть лица, так близко к нему она была. Её лицо

еще приблизилось, и она поцеловала Карстена в губы. Карстен закрыл глаза, губы были

тёплыми и со вкусом яблока. Сорта "Боскоп". Со вкусом горького миндаля. Он на всю жизнь

запомнил этот вкус. Прежде чем мужчина успел что-то сказать, губы девушки снова

поцеловали губы Карстена, и он не смог устоять, а тоже поцеловал её, и оба опустились на

траву у яблоневого дерева, не дыша срывая одежду с тел непослушными пальцами. На

древесной нимфе Карстена была лишь ночная рубашка, так что было не так уж и сложно от

неё освободиться, но когда двое пытаются одновременно раздеться и сорвать одежду друг с

друга, при этом покрывая поцелуями и ни на секунду не выпуская из объятий, то всё

намного усложняется, к тому же оба делали всё то, что делали, в первый раз. Но они сделали

это и не раз, и земля вокруг них пылала, так, что яблоня, под которой лежали эти двое, хотя

уже и был июнь, второй раз в год распустила бутоны цветов.

Господин Лексов, конечно же, не рассказывал подробностей любовных ласк под

яблоней, и я была тому очень рада, но его негромкие и в то же время эмоциональные слова,

взгляд, который он не сводил с чашки, разбудили в моём воображении картины, которые

были мне очень знакомы, как будто кто-то мне уже рассказывал об этом, как будто будучи

ребёнком я уже слышала эту историю, может из тайно подслушанного взрослого разговора,

который я только сейчас смогла понять. Так история Карстена Лексова стала частью моей

собственной истории, и частью моего рассказа об истории моей бабушки об истории тёти

Анны.

Выкрикнул ли Карстен Лексов в пылу страсти имя Берты и девушка тут же

освободившись из его объятий убежала, или же он, лаская её округлую грудь, заметил

путаницу и отстранился, или же они оба делали до самого конца вид, как будто ничего не

заметили, и, в конечном счёте, молча разошлись, чтобы никогда больше не встречаться,

этого я не знала и уже, наверное, никогда не узнаю.

Зато в деревне любили рассказывать историю, которую я, Розмари и Мира часто

слышали, о старой яблоне сорта "Боскоп" во фруктовом саду у Деельватеров, которая

однажды в тёплую летнюю ночь снова зацвела, и на следующее утро казалась белым

снежным облаком. Но те волшебные цветы были недолговечны и в то же утро тихо

осыпались на землю как снег, огромными хлопьями. Все обитатели дома столпились полные

благоговения, подозрения, удивления и счастья около дерева. Лишь Анна Деельватер не

видела его, она немного простыла, у неё болело горло, поэтому девушка осталась в постели.

Анна осталась в постели, жар выжег нежные реснички её бронхов и продолжал полыхать в

теле, пока лёгкие не воспалились и, в конце концов, не перестали работать. Карстен Лексов

никогда больше не видел её, а спустя четыре недели после цветения яблони, она умерла.

Летальный случай пневмонии.

Господин Лексов посмотрел на часы и спросил, не должен ли он уйти. Я не знала,

который был час, и не знала, чем всё закончилось, ведь мы ни на шаг не приблизились к его

истории о Берте. Но, может быть, ему в самом деле пора идти? Увидев мои сомнения,

учитель сразу же поднялся.

— Пожалуйста, господин Лексов, мы не закончили.

— Нет, мы не закончили, но, наверное, на сегодня хватит.

— Возможно. Но только на сегодня. Вы придёте завтра вечером снова?

— Нет, у нас будет собрание общины, которое я не могу пропустить.

— Завтра после обеда зайдёте на кофе?

— Благодарю вас.

— Спасибо за суп. И за молоко. И за дом, за сад.

— Прошу вас, Ирис, не благодарите, вы же знаете, это я должен вас благодарить и

прошу у вас прощения.

— Вам совершенно не за что просить у меня прощения. За что? За то, что вы любили

мою бабушку до её кончины, или за смерть тёти Анны? Прошу вас.

— Нет, за это мне не зачем просить прощения у вас, — сказал он и дружелюбно

посмотрел на меня, и я поняла, почему моя тётя Анна была так влюблена в него.

— Только за то, что никто из вашей семьи не знал, что у меня есть ключ от вашего

дома, даже ваша тётя Инга не знает. Она думала, я просто иногда буду осматривать дом

снаружи, — он выудил из кармана брюк огромный латунный ключ от дома и вложил его мне

в руку. Я подумала, возможно, во многих отношениях у него были дубликаты ключей, и

положила согревшийся от руки металл на кухонный стол.

Я проводила старого учителя и любовника моей бабушки до двери.

— Значит, жду вас завтра на кофе?

Он коротко махнул рукой и тяжело ступая, спустился по лестнице, исчез за кустом роз,

потом свернул направо к своему велосипеду, который прислонил на въезде к стене дома. Я

услышала лязг велосипеда, потом тихое пение динамо, когда учитель проезжал за оградой по

мостовой. Я стянула носки, взяла ключ с крючка и вышла на улицу, чтобы запереть ворота.

Я подошла к саду, в тёмных углах которого ещё витал дух Берты. Её сад превратился в

подобие её вязаных гротесков, которые хранились в шкафу моей матери: зияющие дыры,

густые вязаные заросли и кое-где подобие узора.

Анна любила "Боскоп", Берта любила "Кокс оранжевый".

Что хотела тогда сказать Берта моей матери? Что она вспомнила, и чему позволила

кануть в небытие? Забытое никогда не исчезало бесследно, оно тайно притягивало внимание

на себя и свое убежище. Поцелуй девушки со вкусом яблока "Боскоп", сказал господин

Лексов.

В тот день, месяц спустя после чудесного летнего цветения яблони, когда Берта, рыдая,

бежала по саду, она увидела, что все кусты с красной смородиной побелели. Кусты с чёрной

смородиной остались с чёрными ягодами. Все остальные ягоды стали зеленовато-серо-

белыми, как зола. В том году, было много слёз и лучшее смородиновое желе.

Ночью я проснулась от того, что замёрзла. Оба окна и обе двери в комнате Кристы я