— Война, Лирна... — Яростный взгляд смягчается, делаясь умоляющим. — ...Королевская гвардия разгромлена, казна опустела... Только ты сумеешь все исправить, восстановить, стать спасительницей отечества. Только ты...

Её охватывает отвращение, кожа как будто горит под его пальцами. Она резко выдёргивает запястье и пятится, а он продолжает умолять, и кровь уже потоком льётся из его рта.

— Пожалуйста, Лирна... только ты... — булькает он.

Она молча смотрит, как мечется старик, пока наконец, еле заметно подёргиваясь, тот не замирает без движения. Кажется, что вся его кровь вытекла из тела на простыни, слова больше не вылетают из этого мерзкого рта. Девушка нервно сглатывает и продолжает молча стоять и ждать. Его глаза закрываются, а грудь поднимается до того незаметно, что дыхание напоминает лёгкую дрожь.

— Сюда, господа! — зовёт она, стараясь, чтобы голос звучал взволнованно. — На помощь королю!

Вбегают встревоженные лекари в развевающихся балахонах, они окружают кровать, будто воронье слетелось к павшей лошади.

— Сделайте же что-нибудь! Умоляю! — всхлипывает она.

Ещё полчаса утомительной суеты. Наконец один из целителей выступает вперёд и низко склоняется перед ней.

— Ну что? — со слезами на глазах спрашивает она.

— Он видит свой последний сон, ваше высочество. Король воссоединится с Ушедшими ещё до рассвета. — Лекарь опускается перед ней на одно колено, остальные следуют его примеру.

Она закрывает глаза, позволяя вытечь единственной слезинке: она точно знает, что оплакивает отца в первый и последний раз.

— Благодарю вас. Позаботьтесь о нем, — говорит она, берет свиток и выходит из королевских покоев.

Альпиранский посол находится там, где она его оставила, — на скамейке в главном дворе замка. В небе висит полная луна, в её свете мраморный пол отливает бледно-голубым, а колонны отбрасывают глубокие тени.

— Лорд Вельсус, — окликает она посла. Высокий чернокожий мужчина в простой бело-голубой мантии встаёт и кланяется ей.

— Каков ответ короля, ваше высочество?

Она изо всех сил стискивает свиток, чувствуя, как рвётся тонкий пергамент и прекрасная каллиграфия превращается в труху.

— Король Янус Аль-Ниэрен находит ваши условия приемлемыми.

Она знает, что все это ей только снится: и пронзительно-голубая луна, и насмешливый взгляд лорда Вельсуса, когда тот сгибается в поклоне, а затем резко бросается вперёд и зажимает ей рот рукой...

Она проснулась внезапно, крик замирает на губах под ладонью, прижатой ко рту. Глаза Давоки смотрят прямо на неё, в руке дикарки блестит нож. 

— Ты — свободный гражданин среднего достатка, я — твоя супруга, мы молодожёны. Сейчас направляемся к границе Альпиранской империи, где ты получил место ученика у заводчика рабов. — Женщина переоделась в серое платье более свободного покроя и теперь инструктировала Френтиса, как ему правильно носить свой подобный наряд. — Детей у нас нет. Моя мать была настроена против тебя, но я её не послушалась. Если и эта твоя авантюра потерпит неудачу, помяни моё слово, я подам прошение о расторжении брака! — Она со сварливой гримаской погрозила ему пальцем.

Они стояли во дворе её дома, куда слуги этим утром уже привели телегу и пони. Хорвек показал ей потайной ящик над осью, где был спрятан целый арсенал всякого оружия и ядов. Она осмотрела каждый кинжал, меч и пузырёк, после чего удовлетворённо кивнула.

— Может пройти целый год, прежде чем я вернусь, — сказала она куритаю, забираясь в повозку. — Присмотри тут за всем.

— Будет исполнено, госпожа.

— Тогда трогаемся, мой неудачливый муженёк, — со смехом сказала она Френтису. — Надеюсь, мне понравится моя роль.

Френтис взял пони под уздцы и повёл их через двор к выходу на площадь. Там несколько рабов усердно намывали конную статую. Женщина не сводила глаз с бронзовой фигуры, пока они не завернули за угол, по направлению к южным воротам.

— Тебе стало любопытно, не так ли? — спросила она Френтиса, в то время как он тащил пони сквозь толпу. — Я имею в виду статую.

Он обернулся, но промолчал. Он был уверен, что ничем не выдал своего интереса, но у неё имелась странная способность угадывать невысказанные желания.

— Ну что ж, история эта длинная, однако я не прочь рассказать её. Правда, придётся подождать, пока мы не выедем на дорогу.

На то чтобы добраться до ворот, они потратили едва ли не вечность: улицы Миртеска были запружены толпами рабов и свободных граждан. Казалось, каждый стремился доставить окружающим как можно больше неудобств.

— С дороги, голодранец! — заорал на Френтиса одетый в серое толстяк и попытался отпихнуть его в сторону, стукнув пони по носу. Ментальные путы на мгновение ослабли, и Френтис двинул толстяка коленом в пах, оставив его корчиться на мостовой.

— Не терплю невеж, — услышал он голос своей попутчицы.

На одной из улиц внимание Френтиса привлекла странная сцена. Перед благополучным на вид домом стоял, понурив голову, человек лет сорока в потёртой одежде раба. На шее у него висела табличка с каким-то словом. За его спиной группа рабов под присмотром надзирателя выносила из дома мебель, картины и прочий скарб, а в небольшом дворике сидела женщина с двумя детьми и наблюдала за происходящим. Френтиса поразила незамутнённая ненависть, с которой женщина и старший мальчик лет пятнадцати смотрели на раба с табличкой на шее. Когда они проезжали мимо, надсмотрщик как раз протягивал женщине свиток, а один из рабов запирал дверь тяжёлым замком на цепи. Прежде чем эти люди остались позади, Френтис расслышал слово «расторжение».

— Наделал долгов, а расплатиться не смог, — пояснила сидящая в повозке женщина. — Такие не заслуживают ни семьи, ни дома, ни свободы.

За выход из города им пришлось заплатить привратнику три диска — и ещё один за проезд по дороге. Френтис подумал, что воларцы, как видно, большие любители всяких поборов, однако вынужден был признать, что дорога того стоила: гладкая, вымощенная плотно уложенными плитами песчаника, достаточно широкая для того, чтобы на ней могли без труда разминуться две тяжёлые повозки. Прямая, как стрела, она уходила далеко вперёд в туманную даль. Во всём Королевстве не было ни одной подобной дороги. Френтис с изумлением представил, с какой скоростью по ней могли бы передвигаться войска.

— Впечатляет, не так ли? — заметила женщина, вновь с поразительной точностью угадав его мысли. — Она построена около трёхсот лет назад тем самым человеком, статую которого ты видел.

Френтис подавил желание посмотреть на неё, хотя ему, конечно же, хотелось узнать обо всём этом больше.

— Его имя Саварек Авантир, — сказала она, когда по обочинам дороги потянулись аккуратные апельсиновые сады. — Советник, генерал, покоритель южных провинций и, вероятно, величайший военный ум империи, а может быть, и всего мира. Однако, дорогой муженёк, даже ему случалось познать горечь поражения. Его разгромили альпиранцы, как и вашего безумца-короля. Более десяти лет он пытался завоевать последнюю часть континента, не принадлежащую империи. За это время альпиранцы пролили море крови, сопротивляясь нам. Они терпели разгром за разгромом, теряли армию за армией, раздавленные гением Авантира, но собирали всё новые и новые войска. Их сила — в числе, а вовсе не в жалких выдуманных божках. Это был болезненный урок, один из тех, которые в итоге и привели Авантира к безумию и к смерти от ножа его убийцы. Он потребовал в Совете увеличить число призывников, чем натолкнул советников на мысль, что его военный гений превратился в обузу. Такое часто случается с великими людьми: они не замечают ненависти тех, кто живёт в их тени.

Она замолчала и до самого вечера не проронила больше ни слова. Проехав около тридцати миль к югу, они устроили привал. Причём она с удовольствием принялась играть роль ворчливой жёнушки. Ругала его на весь лагерь, требовала принести побольше дров для очага, где она стряпала еду, понося «никчёмного муженька» на чем свет стоит. В результате он получил немало насмешливых и сочувственных взглядов от других постояльцев лагеря. Свободных граждан, разумеется. Рабы ходили с опущенными глазами и безучастными лицами.