«Если там ещё осталось что-нибудь, к чему можно вернуться», — подумал Ваэлин.

Сеорда приставили сопровождающих к каждому полку. Первый полк вёл Дракиль, с ним те общались только скупыми жестами: идите туда или стойте здесь. Казалось, Гера ещё неохотнее терпел рядом с собой Аль-Сорну, чем прежде. Он избегал его взгляда и говорил лишь на родном языке, что принуждало Дарену переводить. «Это из-за волка, — догадался Ваэлин. — Им неприятно чувствовать себя чужаками в собственном лесу».

Вождь сеорда привёл их на прогалину около мелкого ручья, где можно было разбить лагерь на ночь. Выполняя приказ Ваэлина, костры никто не разжигал. Наскоро перекусив холодным вяленым мясом, люди поплотнее завернулись в свои плащи. Не слышно было песен, почти никто не разговаривал. Солдаты то и дело вздрагивали, слыша звуки ночного леса.

— А чего это? — шёпотом спросил Ультин, когда из мрака донёсся жалобный плач.

— Лесной кот, — пояснила Дарена. — Самку зовёт.

Гера Дракиль сидел на небольшом валуне посередине ручья. Ручей был неглубок, но плеск воды предупредил сеорда о приближении гостя. Разобрав, что это Аль-Сорна, вождь глянул на него исподлобья и молча снял тетиву с лука, плоского, с толстой,

обмотанной кожей рукоятью. У стрел были странные, тускло поблёскивавшие наконечники, не похожие на железо.

— А броню они пробивают? — спросил Ваэлин.

Дракиль вынул одну из стрел и поднял её, поймав наконечником лунный луч. Ваэлин заметил, что он сделан из чего-то, напоминавшего скорее стекло, чем кремень.

— Привезён из горной страны, — сказал сеорда. — Отобран у лонаков. Режет всё что угодно.

— А это? — Ваэлин кивнул на палицу, лежавшую тут же.

Она была около ярда длиной, изогнутая, подобно топорищу, с насечками на рукояти, а грубое навершие напоминало искривлённый конец мотыги. Тонкий десятидюймовый шип, всего на

дюйм короче навершия, торчал в сторону.

— Эта штука выдержит удар меча?

— Желаешь испытать? — Сеорда смерил его с головы до пят. — А меча-то у тебя и нет.

Вождь отложил лук, поднял дубинку и протянул Ваэлину. Палица оказалась в меру увесистой, рукоять — ухватистой, древесина была незнакомой, тёмной и настолько гладкой, что волокна почти не ощущались под пальцами. Аль-Сорна сделал несколько взмахов.

— Дерево особое, с чёрной сердцевиной, — объяснил Гера. — Режется легко, но закали его в огне, — и оно станет крепче железа. Нет, она не сломается, Бераль-Шак-Ур.

— Ты так и не спросил, что мне сказала слепая. — Ваэлин с поклоном вернул палицу хозяину.

— Она сказала, что мы должны присоединиться к тебе. Её видения хорошо знакомы сеорда.

— И всё же ты собирался отречься от её слов.

— У вашего народа, как и у моего, нет богов. Слепая жила много веков назад и провидела будущее. Большинство её видений исполнилось, некоторые — нет. Она направляет нас, но мы ей не поклоняемся.

— А чему же тогда вы поклоняетесь?

Впервые веселье проявилось на лице сеорда, он улыбнулся.

— Тому, где ты сейчас стоишь, Бераль-Шак-Ур! Вы именуете это место Великим лесом, мы же зовём его — Сеорда, ибо мы — это он, а он — это мы.

— Но, чтобы сразиться с врагом, вам придётся покинуть его.

— Мне уже приходилось это делать, когда я вместе с прежним владыкой башни отправился взглянуть на твою страну. Я видел там много вещей, и все они были отвратительны.

— То, что ты увидишь сейчас, будет ещё отвратительней.

— Знаю. — Сеорда положил палицу на место, лёг на камень и закрыл глаза. — Так оно и будет.

— Она опять здесь! Вы её видите? — закричала Мюрель, тыча пальцем в волны. Девушка кинулась на нос, и лодка опасно накренилась.

Лирна с отвращением посмотрела на море. Огромный плавник вынырнул на поверхность и тут же ушёл в глубину. «Они вечно голодны».

— Может, мы ей просто понравились? — предположил разбойник со шрамами на щеках. Мужика звали Харвин, по его рассказам, он когда-то был предводителем шайки из тридцати головорезов. А погорел только потому, что изменил одной прекрасной, благородной даме, по уши в него влюблённой. Слушая эту историю, Илтис лишь презрительно хмыкал.

— Скорее всего, дешёвка из какой-нибудь таверны, где ты забыл заплатить, — хохотнул брат.

Эти двое постоянно ссорились, едва не до драки. Лирна уже отказалась от попыток их усмирить — решила, если один из них прибьёт другого, то хоть еды останется побольше.

— Протаранив корабль, эта акула до смерти влюбилась в прекрасное лицо нашего почтенного брата, — продолжал издеваться Харвин. — И теперь просто не может покинуть любимого.

— Ах ты мразь непотребная! — взвился Илтис.

Ссора вновь покатилась по проторённой дорожке, Лирна отвернулась и стала глядеть на море, высматривая жуткий плавник. Они дрейфовали уже четыре дня, и красная акула стала их постоянной спутницей. Лирну удивляло, что та до сих пор не перевернула лодку и не сожрала их. Если чудовище с лёгкостью потопило корабль, что для неё жалкая лодчонка? Между тем её мысли постоянно возвращались к Фермину, его угасающей улыбке и окровавленным губам, которые шептали: «Я сделал всё, что мог...»

Сидевшая рядом с ней Мюрель вздрогнула, когда в волнах снова мелькнул плавник, и прижала кончики покрытых коростой пальцев ко рту. На сей раз чудовище подплыло ближе, плавно огибая их в своём движении по волнам. Мюрель зажмурилась и забормотала «Катехизис Веры». Лирна обняла девушку за плечи. Плавник казался просто огромным. Илтис и Харвин прекратили собачиться. Акула вильнула в сторону, не доплыв до лодки каких-то двадцати футов: из воды проступило краснополосое тело, мелькнул громадный чёрный глаз. Мюрель приоткрыла веки, ойкнула и вновь зажмурилась. Акула всплеснула хвостом и ушла в глубину.

— Вот и всё, она уплыла, — сказала Лирна всхлипывающей Мюрель. — Можешь сама посмотреть.

Девушка кивнула и внезапно тяжело осела на дно лодки, уткнув голову в колени Лирны: она совершенно обессилела от страха.

Лирна скептически оглядела своё крошечное плавучее королевство, населённое пятью голодными подданными, и ей в очередной раз подумалось, что куда милосерднее было бы оставить их в трюме. Им удалось выловить немного припасов из бочек, плававших на месте кораблекрушения, в основном солёную рыбу, от которой Лирну чуть не стошнило, когда она в первый раз попробовала сие яство. Однако вскоре голод внёс поправки в её вкусы. Больше всего пугало отсутствие пресной воды, но после того, как на лодку обрушился ливень, грозя её затопить, страх исчез. Зарядили ежедневные дожди. Им постоянно приходилось вычерпывать из лодки воду, зато и от жажды они не страдали. Вёслами служили две короткие доски — обломки злосчастного корабля. В первый день разбойник и Илтис усердно гребли на запад, как им казалось, но с наступлением вечера Бентен, молодой варинсхолдский рыбак и единственный среди них моряк, разобрал по звёздам, что они находятся на пятьдесят миль восточнее того места, откуда начали свой путь предыдущей ночью.

— Похоже, нас отнесло к югу от Варинсхолда, — сказал Бентен. — В этих широтах Бораэлин пересекают сильные западные течения. Так что гребите сколько влезет, но толку от этого не будет.

«Нас несёт на восток». Это означало, что они попадут прямиком в Воларию. Если, конечно, запасов еды хватит на весь путь, что маловероятно. Лирна прочла массу морских историй и знала, на что идут вконец оголодавшие люди. Особенно ей запомнился рассказ о «Морском призраке». Это был лучший военный корабль её отца, обошедшийся короне в кругленькую сумму. Говорили, что «Призрак» — самое красивое судно, вышедшее из доков Королевства. На втором десятилетии правления Януса корабль во время шторма исчез где-то у северного побережья, а через несколько месяцев дрейфующий «Призрак» обнаружили на юге ренфаэльские рыбаки. На борту остался один-единственный член команды — повредившийся в уме матрос, жадно глодавший человеческую бедренную кость, а на палубе сложена была аккуратная пирамидка из черепов. Король приказал тогда поджечь и затопить «Призрак», чтобы никто не мог больше плавать на этой проклятой посудине.