В коридоре он наткнулся на горничную. Та изумлённо охнула, вытаращив глаза. Закрыв дверь перед покрасневшей девушкой, Френтис начал одеваться. Странное покалывание не прекращалось. Сейчас у него появилась относительная свобода движений, и он смог провести пальцами по зудевшему месту. Там не нашлось ничего, кроме широкого рубца, идущего от бока к грудине. Хотя... Что-то было не так, какое-то едва заметное изменение в повреждённой коже: как будто она чуть-чуть разгладилась. На взгляд — никакой разницы, но пальцами он это почувствовал. «Неужели?.. Разве это в принципе можно вылечить?»

Он вспомнил её смятение, когда она увидела кровь старика на его лице, то, как она его связала. Увидел её глаза, ищущие признаки малейших изменений в его состоянии, услышал последние слова умирающего... «Семя прорастёт...»

Путы нетерпеливо задёргались, и он продолжил одеваться. Исчезают его шрамы или нет, путы покамест никуда не делись.

Они отправились в порт и сели на небольшое торговое судно, направлявшееся в сторону Двенадцати Сестёр. Капитан, старый морской волк, довольно подозрительно покосился на Френтиса и что-то пробурчал. Женщина рассмеялась и сказала Френтису на воларском:

— Он говорит, что ты похож на северянина.

Затем обратилась к капитану, уже на альпиранском. её объяснение, похоже, полностью его удовлетворило. Он указал им маленький пятачок на палубе, не занятый клетками с курами и бочонками специй. Не прошло и часа, как судно покинуло гавань, развернуло паруса и поймало северо-западный ветер.

— Ненавижу моря, моряков и их посудины. — Женщина с отвращением посмотрела на волны. — Однажды, чтобы попасть на Дальний Запад, мне довелось пересечь океан. Бесконечные дни на одном корабле с идиотами-хозяевами и их рабами. Пришлось сдерживаться из всех сил, чтобы не поубивать их к середине путешествия.

Раздался крик. Молодой матрос показывал рукой куда-то по правому борту и возбуждённо вопил. Они подошли к лееру, где уже толпился гомонивший на альпиранском экипаж. Сначала Френтис не заметил ничего, что могло бы вызвать подобный интерес, но потом примерно в двухстах ярдах от судна заметил какое-то клокотанье. Мелькнул большой хвост, напоминающий парус. Кит! Френтис уже видел китов на ренфаэльском побережье — животное, что и говорить, впечатляло, но вряд ли это такое уж необыкновенное зрелище для бывалого моряка.

Бурление в море усилилось, в брызгах мелькнуло что-то красное. Из пены поднялась огромная заострённая голова, в ней открылась пасть, обнажая ряды блестящих зубов. В следующее мгновенье бестия ушла под воду, и показался здоровенный хвост более сорока футов длиной. Кожа блестела на солнце: снизу молочно-белая, сверху розовые полосы на тёмно-сером фоне. Хвост напоследок шлёпнул по воде и исчез. Море успокоилось: пятно крови на поверхности воды колебалось только от пузырей, поднимающихся из глубины.

— Красная акула, — пояснила женщина. — Удивительно, что она подошла так близко к берегу.

Обрадованная команда ещё немного погомонила и разошлась. Видно, акула была хорошей приметой.

— Они говорят, что бог моря Ольбисс послал акуле кита, чтобы насытить её голод, поэтому нам теперь ничего не угрожает. — Женщина отвернулась, скрывая презрительную гримасу. — Увы, чтобы насытить мой голод, потребуется нечто большее, чем кит.

Четверо суток спустя в утренней дымке показалась высокая гора. Она была неестественно тёмной, но по мере того, как ветер гнал судно вперёд, Френтис понял, что гора сплошь поросла лесом. Эта женщина снова притащила его в джунгли.

Судно пришвартовалось к узкому причалу в гавани на южной оконечности острова. По словам женщины, остров назывался Ульпенна и был самым восточным из архипелага Двенадцати Сестёр — своеобразной цепочки между континентами. Они пошли вдоль причала к большому поселению, состоявшему сплошь из деревянных домов. В отличие от затрапезного рынка рабов на воларском берегу, этот город смотрелся солидно, даже изысканно, что указывало на долгие годы мирного, безмятежного существования. Дома в большинстве своём были двухэтажными, с резными статуями на верандах, ни одна из которых не повторялась.

— У каждого дома — свой божок, — объяснила женщина, снова прочитав его мысли. — У каждой семьи — собственный хранитель.

Зайдя в таверну, она заказала тушёную курицу, оказавшуюся чересчур острой от специй. Женщина завела разговор со слугой, подававшим еду. Френтис почти не знал альпиранского, но уловил слова «закон» и «дом».

— Даже охраны не держит, — заметила она, когда они остались вдвоём. — Надо же, какой доверчивый судья. К тому же, судя по всему, он пользуется тут популярностью. Не совсем те качества, которые ожидаешь обнаружить в законнике.

Они просидели в таверне почти до вечера, затем двинулись по единственной дороге, ведущей прочь из города, — колее в сухой глинистой почве, карабкающейся вверх по лесистому склону горы. Через час женщина свернула на тропинку, бегущую прямиком в лес. Она привела их к большому дому — впечатляющее трёхэтажное здание возвышалось на краю горного уступа, ставни на окнах распахнуты навстречу морскому бризу.

— Прикончишь только судью, — сказала Френтису женщина, пока тот раздевался и натирал кожу землёй. — У него, кажется, есть жена и трое ребятишек... Так вот, они — не твоя забота. — Она легонько потянула его за нос. — Я ужасно добра, правда? Ну, давай! Вперёд, любовь моя.

Слуга в трактире не соврал, охраны действительно не было. Один из слуг возился в саду позади дома, другой зажигал фонари на крыльце. Френтис прополз по густому подлеску и залёг в двадцати футах южнее стены. До ночи он неподвижно лежал в густой траве, а затем легко перелез через стену, цепляясь за многочисленные украшения, которые так любили здешние архитекторы.

Подтянувшись на руках, он взобрался на верхний этаж веранды, нашёл открытую дверь. Там на широкой кровати спал ребёнок — маленький неясный силуэт под покрывалом. Френтис на цыпочках пересёк комнату и оказался в коридоре, куда выходили две двери. За ними также спали дети. Спустился вниз. Ещё две комнаты, одна — заполненная книгами, Френтис решил, что это кабинет, сейчас он пустовал. Вторая комната была спальней: покрывала на кровати, аккуратно отогнутые, ожидали хозяев. Снизу послышались голоса, Френтис вернулся на лестничную площадку.

Он спустился на первый этаж. Скрипнула ступенька, но его шаги были легки и не привлекли ничьего внимания. Голоса доносились из передней части дома, за закрытой дверью разговаривали двое: мужчина и женщина. Френтис нашёл уголок потемнее и притаился там.

Его удивляло, что зуд сегодня усилился и уже причинял ощутимый дискомфорт. Путы позволяли ему почёсываться, но толку от этого было мало. Ему снова показалось, что рубец меняется: пальцы нащупали новый участок гладкой кожи...

Дверь распахнулась, и Френтис вжал голову в плечи. На пороге показалась женщина. Она обернулась и что-то произнесла, улыбнувшись. На её лицо упал свет из комнаты. Красавица, лет за сорок, в бледно-голубом шёлковом платье, светлые волосы стянуты в узел на затылке. Ей ответил мужской голос. Женщина коротко рассмеялась и поднялась по лестнице, так и не заметив притаившегося Френтиса.

Тот подождал, пока она не вошла в спальню, потом выбрался из своего укрытия. Дверь в комнату оставалась приоткрытой, и Френтис увидел мужчину: тот сидел за столом лицом к окну, за окном виднелось море. Мурлыкая что-то себе под нос, судья читал свиток. Среднего роста, довольно полный, в седых редеющих волосах ещё оставались чёрные пряди. «Интересно, как его зовут?» — подумал Френтис, доставая кинжал из ножен.

— Всего один удар, — заметила женщина, когда они поднимались в гору.

До утра они просидели в лесу, наблюдая за домом. Дождавшись отчаянных криков судейской жены, они пошли вверх по склону, держась в стороне от дороги, а также от городка, где наверняка начнут интересоваться приезжими, едва обо всём станет известно.