Или он ошибался, думая, что она способна стать трагической актрисой? Что за робость удерживала ее в амплуа милой кокетки, ведь она давно уже втайне искала глубины? Неужели она согласится навсегда остаться жеманной куклой, присыпанной рисовой пудрой, когда ей в уши уже кричат колдуньи «Макбета»? Пурвьанш звал ее вглубь и ввысь, а она выбрала спокойный солнечный пляж.

Да, приходится признать, она боялась мужчины, скрывавшегося — и так неудачно скрывавшегося — за спиной режиссера. Она страшилась его, мастера иллюзий, каждый спектакль которого был ловушкой. И когда, заключив ее в свой искусственный мир, он попытался ввести ее в то, что называл «черной глубиной», она отшатнулась. Однако она сознавала, что именно эта черная глубина и придает истинный смысл любой интриге, мешая ей выродиться в фальшь или самолюбование.

Внезапно Софи — благоразумная, осторожная Софи — поняла, что тот особенный гений Пурвьанша питался этими странными импульсами, которые она всегда считала только пороками. Превращая реальную жизнь в гигантские театральные подмостки, он получал средство опрокидывать безмятежное существование людей, вовлеченных в его орбиту, нарушать порядок вещей, и все для того, чтобы тут, на сцене, он мог наделить их высшим правдоподобием. Альберта дала ему не только обрывки своего словаря, он воплотил ее в «Черной комнате». Сошествие в ад Марии-Ангелины, ее падение позволило лучше расслышать стоны и хрипы Федры. И Софи задавалась вопросом: кем же была мадам Распай Жана Расина?

Утром мадемуазель Бонэр поняла, что следствием ее ночных метаний стал единственный вывод: любит она его или нет, она должна вырвать Пурвьанша из этого отчаяния и вернуть его в театр. И если он все еще хочет этого, она — с его помощью — станет настоящей актрисой!

Я получил известия о Пурвьанше несколько дней спустя. До этого мы безуспешно помогали Софи разыскивать его по всему Парижу. Его отвезли в Отель-Дьё, а так как он не назвал себя и при нем не было никаких документов, он оставался там безымянным до тех пор, пока не попросил сиделку мне позвонить. Быть может, мне стоило бы сразу предупредить мадемуазель Бонэр, но я решил отправиться к нему в одиночку.

Его поместили в общей палате — огромной комнате на двадцать человек. Состояние его немного улучшилось, но врач сообщил мне, что его организм совершенно изношен от истощения и злоупотребления алкоголем и наркотиками. Он методично разрушал себя уже несколько месяцев.

Его побрили, умыли и причесали, так что сначала мне даже показалось, что я вновь вижу того, кто когда-то был моим другом. Но вскоре, заметив его исхудалое лицо, слезящиеся глаза, а главное, худобу его тела, обрисовывавшегося под простыней, я понял, что человек, который лежит на этой кровати, уже почти мертвец. Не знаю, почувствовал ли он охвативший меня ужас, хотя я и постарался его скрыть. Он протянул мне свою руку — пергаментно-желтую, с бесконечно длинными пальцами. Из белых губ едва просочился глухой голос:

— Стена, в которую я кидал свои мячи… — На его восковом лице обозначилась слабая улыбка. — Помоги мне подняться.

Я поудобнее устроил его голову на подушке. Когда я приподнимал его, мне почудилось, что в руках у меня пустота: он показался мне почти невесомым. Я сел рядом.

— Комедия окончена, — выдохнул он. — По крайней мере, я дошел до конца.

— Вы выйдете отсюда! Мы вас вытащим! — бросил я глупо.

Он отрицательно покачал головой:

— Живыми нам никогда не выбраться.

Остановился, перевел дыхание и продолжил:

— Упасть на самое дно пропасти… Быть может, только там и есть свет…

Новая передышка. Глаза закрылись. Но вот опять прозвучал его голос:

— О! Совсем немного света… Но это — всегда так!

Глаза открылись и остановились на мне с внезапной требовательностью:

— А мадемуазель Бонэр? Она поступила в «Комеди Франсэз»?

Тогда я решился:

— Она ждет вас, чтобы играть Федру…

Казалось, он ушел в себя и долго молчал. Потом наконец прошептал:

— Она знает, что я здесь?

— Пока нет…

— Хорошо. Не надо. Знаешь, она — лучшее из того, что было в моей жизни… Но я не создан для счастья…

— «Черная комната» имела огромный успех! — воскликнул я. — Я знаю, что тогда вы были счастливы.

Снова наступило молчание, потом он произнес только одно слово:

— Мимолетно…

И кажется, задремал.

Дыхание его становилось ровным, послышалось слабое похрапывание. Я не заметил, когда вошла сиделка.

— Пора делать укол… Иначе он делается буйным, старается встать и пытается крушить все вокруг. Это — из-за наркотиков, ну, вы понимаете…

Отель-Дьё я покинул с тяжелым сердцем. Стоит ли предупреждать Софи Бонэр? Нат стыдился своего состояния, он не хотел этого, но надо ли сейчас обращать внимание на эту просьбу. Мы с Алисой поговорили о моих сомнениях. Она считала, что этот выбор не может принадлежать нам одним. Мы должны сообщить обо всем актрисе, сказать ей, где он находится, и предупредить, что Пурвьанш не желает ее видеть. Я согласился с Алисой и немного погодя уже сидел у Софи. Я рассказал ей всю правду.

Она была очень подавлена, узнав, что режиссер в таком тяжелом состоянии. Ее вновь стал мучить вопрос, который она задавала себе после того, как Нат оставил театр и сделался бродягой: быть может, это — ее вина?

— Я развенчала его миф. Прогнав его, как обычного пьяницу, я лишила его ореола того величия, какой он себе создал. А назвав его подлинное имя, я вырвала из него его театрального двойника: тот единственный облик, ради которого, как он полагал, жизнь стоит того, чтобы ее прожить.

— Нет, — ответил я, стараясь успокоить ее, насколько это возможно. — Пурвьанш решил отбросить свои иллюзии и встать наконец лицом к лицу с реальной жизнью, но из всех возможных вариантов действительности он выбрал самую омерзительную. Не правда ли, это объяснение гораздо больше подходит к его характеру, неуравновешенному и готовому на любые крайности. Мы всегда замечали в нем лишь его призрачного двойника, живущего в темноте, которой он себя окутывал. Но что мы знаем о глубинных причинах его отчаяния?

— Эй! — протестующе выкрикнула Алиса. — Вы уже забыли, что он сделал с моей матерью, да и со мной? Вы пытаетесь найти для него оправдания. А я рада, что наша стратегия увенчалась успехом! Теперь он за все заплатит!

Вмешательство моей подружки и подтолкнуло мадемуазель Бонэр к окончательному решению. В самом деле, мы и вправду хотели наказать Пурвьанша за его мрачное сумасбродство, имевшее такие тяжелые последствия, и воспользовались его любовью к Софи. В какой-то момент она сама включилась в нашу игру. Но теперь она горько жалела об этом. Она ощущала свою вину за то, что с ним случилось, и решила немедленно отправляться в Отель-Дьё.

На следующий день мы узнали, что там произошло. Нат дремал, когда она подошла к его кровати. Какое-то время она стояла и молча смотрела на него. Потом он почувствовал ее присутствие и тотчас забеспокоился, но ему удалось подавить свою тревогу. Она просто сказала:

— Я пришла.

Он попытался отвести взгляд, но потом посмотрел ей прямо в глаза и с трудом проговорил:

— Вы чуть было не сделали мне так больно…

Софи не смогла удержаться от слез и, верно, для того, чтобы скрыть свою жалость, начала произносить слова Терамена из первого акта «Федры»:

Нат слабо улыбнулся и сделал движение рукой, прося ее продолжать. Она снова заговорила, но на этот раз это были слова Федры: