Шаги, шаги, шаги, вперемешку со змеиным шипением. Звяканье чего-то твёрдого: воображение тотчас нарисовало Кларе набор жертвенных кинжалов в чаше тёмного обсидиана.

– Последнего желания не предлагаю, госпожа Клара, – над лицом нависла морда козлоногого. – Вы просто станете одним из звеньев в нашей цепи, не скрою, весьма важным. Вы храбро дрались. Ваша смерть не будет ни быстрой, ни лёгкой, но не потому, что мне нравится вид вашей агонии или отзвук ваших криков. Это необходимое условие процесса. Ничего личного, госпожа Клара. Мне… жаль, что вы оказались у нас на пути. А ведь я предупреждал, и предупреждал искренне!

– Делай своё дело. – Клара не могла отвернуться. Пришлось просто смежить веки. – Достаточно уже разговоров. И помни, урод – за меня отомстят.

– Госпожа Клара… – усмехнулся козлоногий. – Беда ваша в том, что вы так и не поняли – меня и мне подобных невозможно ни оскорбить, ни запугать. Я и другие высшие можем притвориться и оскорблёнными, и испуганными – когда это нужно для дела. Притвориться, не более того. Поэтому перспективы возможной мести со стороны досточтимой Гильдии боевых магов меня ничуть не заботят.

– Разве прекращение твоего существования тебя не заботит?

– У меня нет существования, госпожа Клара. Таких, как я, – мириады, и на моё место тотчас встанет другой. Я думаю, как другие, вижу, как другие, и не имею целей, отличных от целей других. У меня нет столь для вас драгоценного «я», над коим вы так трясётесь. Моё тело можно уничтожить. Пусть – появится другое. Всё, увиденное и запомненное мною, не пропадает с моей гибелью. Начало, для которого мы торим Путь, заботится о нас. Вам, смертным, этого не понять. Даже и не пытайтесь.

– Мне это в любом случае уже не понадобится. – Кажется, ей удалось сохранить в голосе холод и высокомерие?

– Не понадобится, госпожа Клара. Вы, к сожалению, не сможете увидеть всей церемонии, но я расскажу вам, что сейчас происходит в круге жертвенников. Дуотты – большие мастера подобных жертвоприношений, высокородная госпожа.

Клара не ответила. Ни на что другое сил не осталось – только сжимать до хруста зубы да крепко зажмуриваться, чтобы не видеть эту отвратительную морду в последние минуты.

– Шестеро дуоттов подходят к одной из ваших воительниц. Орок, кажется? Они довольны. Жертва молода, полна сил и ненависти. Это куда лучше безвольных рабов, говорят они. Жертва держится мужественно. Ни стона, ни крика. Она смотрит в глаза палачам… так, уже не смотрит.

Крик отразился от невидимого в темноте купола, рухнул на Клару, словно кузнечный молот.

– Дуотты вынимают жертве правый глаз, – хладнокровно добивал её мерный голос козлоногого. – Они очень аккуратны и неторопливы. Надо же, как она бьётся! Сломала себе ногу, пытаясь вырваться…

Орка кричала. И Клара не выдержала.

– Убей меня, слышишь?!

– Нет, госпожа, в этой милости вам отказано. Вы ведь сами просили себе кары за то, что завели свой отряд в эту действительно несложную ловушку? Вот она, ваша кара. Терпите. А главное – знайте, что всё это пойдёт к вящей пользе породившего меня дела.

Слёзы таки вырвались на свободу. Просто молчаливые капельки, ничего больше. Обжигая, покатились по щекам, сорвались, упали на пламенеющий камень.

– Дуотты покончили с одним глазом и берутся за другой…

Твоя кара. Твоё возмездие.

Вы, всемогущие, и ты, Спаситель, в которого я никогда не верила, – возьмите меня, мою душу, посмертие, всё, что захотите. Не прошу о спасении – чудес не бывает; но пусть за нас отомстят. Пусть эти дуотты окончат свои смрадные жизни, вопя и умоляя о пощаде, на этих же самых камнях. Пусть будет так, всемогущие!..

А пытка всё длилась и длилась. И козлоногий монотонным, размеренным и равнодушным голосом живописал каждый поворот жертвенного ножа, каждую судорогу несчастной орки, пошедшей за славою, а сейчас превращаемой умелыми руками в кусок окровавленного, пока ещё орущего мяса.

…Потом орка перестала кричать. Наверное, умерла – во всяком случае, Клара искренне молилась сейчас всем вышним силам, чтобы это было именно так.

– Дуотты переходят ко второй жертве… – бубнил козлоногий. – Им подают чистую смену инструмента… Острие опускается, находит угол глазницы…

Кошмар продолжался. И, Клара знала, так будет, пока она не останется одна.

– Вскрывается правый локтевой сустав… отделяется кость…

«Смерть, где ты, – жалобно позвала про себя Клара. – Где ты, подруга, которая, „никого не любя, никому ещё и не отказала в помощи“, где?»

– Сейчас, Ниа! – хлестнул вдруг голос старого Бельта. – Сейчас, дочка!

Жалобный и жалкий звон лопающейся цепи. Гортанный выкрик, в котором – ничего человеческого. И – морда козлоногого тотчас исчезла.

Топот. Крики. Крики. Крики…

…Она ждала не напрасно. Ах, дуотты, дуотты, коричневорожие друзья мои, как были вы тупыми змееглавцами, так и остались. Забыли, с кем имеете дело, или вам просто не сообщили? Старый некромант и его дочь, один раз уже обманувшие и вас, и ваших хозяев, – как же вы могли так ошибиться, не убив отца первым?!

Чужие мyки и боль – лакомая пища настоящего чародея, умеющего работать с мёртвыми. И если эти мyки и боль превосходят некий предел, то не помогут никакие давящие магию причиндалы. Отец терпеливо ждал – и дождался.

Кто ж знал, что подруги Шердрады, умирая, отдадут столько сил?.. Дуотты вот точно не знали, орки явно не попадали доселе на их алтари, верно, предпочитая смерть плену. А может, попадали, но тогда вблизи не оказалось настоящего некроманта.

Ниакрис рванула на себе цепи – и их звенья лопнули, словно гнилые верёвки. В единый миг она оказалась на ногах, размахнулась сорванными с самой себя кандалами.

Выученице Храма Мечей потребовалось куда меньше мгновения, чтобы в деталях разглядеть и огромный купольный зал, и полыхающую алым многолучевую звезду в его середине, и сами жертвенники с распятыми на них нагими человеческими фигурами, и оторопевших дуоттов с ножами, и ещё живую, бьющуюся орку, и здоровенную фигуру козлоногого монстра, первым сообразившего, что происходит.

Значит, с тобой-то мы сейчас и разберёмся. Обрывок цепи – превосходное оружие; о, а ты, оказывается, ещё умнее, чем я думала…

Козлоногий, за миг до этого рванувшийся прямо к Ниакрис, вдруг резко остановился, так, что копыта высекли искры, развернулся и бросился прочь, куда-то в темноту.

Зато, словно тараканы из щелей, и с таким же тараканьим шуршанием, потекли воины в зелёно-алых шипастых доспехах. Мёртвые воины.

Это уже ведь было, Лейт, когда ты прорывалась в замок «страшного некромансера», оказавшегося твоим собственным отцом. Тогда, правда, у тебя в руках был клинок, а не обрывок цепи, но за сталью дело не станет.

Шестёрка дуоттов тоже проявила отменную прыть, бросившись следом за скрывшимся господином. Окровавленные ножи полетели на пол.

Казалось, воздух сейчас затрещит, разрываемый отчаянным прыжком. Цепь обвивается вокруг коричневой шеи, хрипящего дуотта швыряет наземь, двое других пробуют оборониться, однако Ниакрис быстрее любых их заклинаний. Отец постарался на славу – и вот жёсткая пятка дочери некроманта в кровь разбивает одну змеевидную морду, кулак врезается в горло другому врагу, и Лейт лишь огромным усилием удерживает себя от немедленного убийства. Эти твари ей нужны живыми, потому что даже она не способна защитить всех друзей и спутников, прикованных сейчас к алтарям.

Чтобы свалить шестерых дуоттов, вышибить из них дух, чтобы лежали и не рыпались, не в силах сотворить ни одного заклинания, Ниакрис потребовалось чуть больше пары мгновений. Со всех сторон уже набегали ало-зелёные, красные отблески играли на клинках, и дочери некроманта пришлось драться уже по-настоящему, как она не дралась даже в том приснопамятном замке.

Самых шустрых она отбросила, разбивая цепью костяные шлемы и проламывая панцири. Подхватила чужую косу, сломала об колено древко, укоротив по себе. Сизое железо с жалобным звоном разлетелось веером осколков, однако своё дело сделало: валькирия Райна соскочила с жертвенного камня, голыми руками сгребла в охапку мертвеца в шипастом доспехе, одним движением сломала шею, вырвала оружие, размахнулась сама, отгоняя трёх других…