– Нет, моя госпожа. – Эфраим, похоже, принимает всё за чистую монету. Он даже не замечает, что Мегана вот-вот разрыдается. – Я ж тебя не обратил. Вампирий яд, как говорят люди, у тебя в жилах есть, а вот обращения не совершилось.

– Но ведь твои сородичи должны были проделывать такое множество раз и не обращать укушенных, иначе весь мир сейчас занимали бы одни вампиры, – возразила Мегана, в очередной раз поражаясь собственной способности произносить фразы спокойным и рассудительным голосом. – Ты должен знать, что со мной случится!

– Вот я и говорю – ничего, ничего особенного, – лживо-успокаивающе зачастил Эфраим. – Отлежишься, госпожа, отойдёшь. Яд растворится да и сгинет. По книгам своим волшебным посмотришь, узнаешь, чем такое лечить можно. Всё хо…

– Что это?! – Мегана едва удержалась, чтобы не завизжать.

Благодаря пресловутому «вампирьему яду» или же ещё отчего-то, но чужие заклинания она чувствовала теперь особенно остро.

Совсем рядом, в Нарне, лопнули какие-то скрепы, сдерживающие поистине великую Магию жизни и смерти, глубинную, страшную, тёмную.

– Даэнур отдал бы правую руку и все когти с левой за такое!

Некромантия высших порядков. Таких, что дух захватывает.

– Что, Неясыть-Разрушитель настолько близок?! – задохнулась Мегана.

Эфраим втянул воздух, смешно раздувая ноздри.

– Нет, госпожа, это не он. Уж единственного настоящего некроманта на весь Эвиал я бы так близко учуял. Не он это, точно.

– А кто ж тогда?! Это их магия, больше ничья!

– Смотри, госпожа! Смотри вверх, увидишь!.. – Эфраим вскинул тонкую руку, тыча пальцем в зенит. Мегана подняла глаза – и оцепенела.

Небеса раскрылись. Словно на церковной фреске, из рассеченного небосклона к земле протянулась призрачная лестница, тысячи тысяч отливающих золотом ступеней. И по ним неспешно, словно сознавая собственное могущество, спускалась сияющая человеческая фигурка. Нарушая все законы естества, она видна была во всех деталях, словно находилась на расстоянии вытянутой руки.

Старый хитон. Стоптанные сандалии – Мегана могла разглядеть даже потёртые переплетения сыромятных ремешков. Жёсткая чёрная бородка, скорбно-спокойный взгляд.

– Спаситель… вступил… – цепенея, прошептала Мегана.

– Спаситель. Вступил, – кивнул Эфраим. Серая кожа вампира побелела.

– Конец всему, – выдохнула чародейка.

Как же обидно умирать, так и не повидавшись с Аном, не обнявшись… не проведя вместе ни одной ночи от заката до рассвета…

Кажется, она завыла, словно лишившаяся выводка волчица. Эфраим неловко, боком, придвинулся к ней, осторожно принялся гладить по плечам, пытаясь утешить – хотя какие уж теперь утешения!

– И ничего не сделать? Совсем-совсем ничего? – закусила губу чародейка, забывая сейчас даже о вампирьем яде в собственных жилах. Оживали ненависть и жажда борьбы. Нет, если уж умирать, так с оружием в руках, в бою, а не на бойне!

– Тебе лучше знать, государыня. Ты была верной Его дщерью, разве не так?

– Так-то оно так, – сквозь зубы процедила чародейка. – Только в священных книгах и даже в «Анналах Тьмы» ничего не говорилось, что делать, если Он уже в мире. Разрушитель жив, и, значит…

– Милорд ректор тоже ведь жив, – вскользь заметил Эфраим. – И он где-то в Нарне, если я правильно помню слова госпожи.

– Вот я и думаю, – мрачно процедила Мегана, – не его ли это заклятье… или с его помощью проделанное. Не представляю, кому в Эвиале под силу осуществить подобное в одиночку! Может, Ан пытался остановить Его… может…

– Так следует, наверное, скорее разыскать милорда ректора?

– Да. Ан говорил… обещал… что я смогу пройти к нему. Тонкие пути, понимаешь…

– Понимаю, – перебил вампир. – Но с милордом ректором в эдакой круговерти всякое случиться могло. Так что, если моя госпожа не против, я бы отправился на поиски.

– Отправляйся, – почти равнодушно проговорила волшебница. – Только смотри, как бы не подстрелили тебя в этом Нарне…

– Небось не подстрелят, – самоуверенно бросил Эфраим, перекидываясь.

Летучая мышь взвилась ввысь и легко помчалась на запад; Мегана, по привычке обхватив руками плечи, вновь присела на бревно. Нет, она не чувствовала ни холода, ни голода, ни жажды – вампирий яд таки действовал; волшебница вновь и вновь вспоминала сейчас строчки Писания, те самые, где говорилось о последних днях и Втором пришествии Спасителя.

Уже заплакали кровавыми слезами образа. Доставшаяся дорогой ценою виала с чародейской субстанцией, влагой Его жил, – к чему она теперь? Или – подсказывало неразумное и несдающееся человеческое естество – ещё, может, и пригодится?..

Дальше обещалось нашествие Тьмы и её чудовищ. Исполнилось, если считать за это случившееся в Аркине и его окрестностях.

Следующим по списку шёл «великий мор». Этого вроде б не случилось, по крайней мере никаких вестей об этом пока не разнеслось.

После великого мора следовала не менее великая битва «многих собравшихся племён» против Него с «малой дружиной верных». Там, где «трава встретит горы, а песок – море». Что подходит под это описание?.. Салладор? Что-то ещё восточнее?

Во всяком случае, должно пройти ещё немало времени, приободрилась Мегана.

Разорванное время, думал Анэто, бредя в окружении многочисленной стражи из нарнийцев и эльфов Вечного леса. Руки мага оставались связаны, горло по-прежнему колол кинжал, только уже не Шоара – Тёмного эльфа заменил бессловесный ассасин Храма Мечей.

Разорванное время – ночь всё не кончается, и это не метафора. Не меньше пяти часов, по подсчётам Анэто, они пробирались извилистыми лесными тропинками, а рассвет даже и не думал наступать.

Ярость сменилась усталостью и равнодушием. Предположим, он сможет перебить изменников-эльфов всех до единого, не даст им «уйти от возмездия», но как это поможет остальным в Эвиале? Разве это задержит Спасителя хоть на миг?

Последние дни поистине. Всё оказалось напрасным, Анэто; хорошо хоть, что ты успел узнать вкус поздней, но настоящей любви. Мег… ты так и не смог позвать её, не успел перекинуть к ней, единственной и неповторимой, невидимый для прочих мост, не успел ни посмотреть в глаза, ни сжать в объятиях.

Маловато ж ты сделал в своей жизни, милорд ректор. Учился, медленно, но верно лез вверх по ступеням чародейской иерархии; вроде б добился своего, сделавшись сперва самым молодым деканом в истории Ордоса, а затем – и самым молодым ректором. Пост главы Белого Совета не заставил себя ждать; а с ним – и долгие распри с Волшебным Двором, в особенности – с одной зазнавшейся и нахальной волшебницей, возомнившей себя невесть кем.

Сколько шпилек подпущено, сколько произнесено ядовито-вежливых колкостей… Анэто аж заскрипел зубами, совсем забыв сейчас и о Спасителе, и о собственной участи. Упущено, потеряно без возврата, разменяно на уважительно-завистливые взгляды коллег, когда ему удавалось в очередной раз оставить Волшебный Двор в дураках. И, стыдно вспомнить, тогда это казалось таким важным, таким нужным! Авторитет Белого Совета! Единство магов Эвиала, столь вопиюще попираемое всё тем же Волшебным Двором, не признававшим никаких авторитетов, кроме своего собственного!

– Как же вы меня боитесь… – прохрипел маг, когда молчание стало совершенно невыносимым. – Ненавидите и боитесь. А ведь туда же, почтительно учились в моей Академии, нарнийцы! Неужто совсем забыли и стыд, и совесть?

– Не стоит даром тратить слова, – спокойно отозвался Шоар. – Например, мои честь и совесть – ничто по сравнению с благом Нарна. Мой народ должен жить. Если я расстанусь с упомянутыми честью и совестью – что ж, значит, такова плата.

– Какая удобная философия, – скрипнул зубами Анэто. – Можно оправдать любые грязь и гнусь!..

– Ты же знаешь – мы, нарнийцы, никогда не занимались ни «грязью», ни «гнусью», – казалось, Шоара невозможно вывести из себя. – Иначе ты бы первым указал нам на дверь твоей Академии. Мы поступаем так, как поступаем, с тяжёлым сердцем. Мы не гордимся этим поступком, поверь.