Хальгарда недовольно сунула ноги в сапоги на меху. Девочка терпеть не могла, когда ее так рано поднимали утром из постели. Вчера вечером они долго сидели в доме Аслы. Собралась вся деревня. Гундар говорил с ними, все вместе молились. Хальгарда любила сильный теплый голос старого человека. Для нее он был подобен лучам солнца на лице — просто приятным.

Девочка устало протерла глаза.

— Давай уже! — набросилась на нее мать, всучивая кусок черствого хлеба. — Не возись. Я встала час назад и не ворчу!

Мать помогла Хальгарде перебросить через плечо широкие кожаные ремни плетеной корзины для белья. Затем набросила ей на плечи теплый плащ. Должно быть, мать вечером повесила его у огня. Вздохнув, девочка потерлась щекой о шерсть. Если бы можно было еще хоть немного полежать в постели!

Дверь со скрипом отворилась. В маленькую хижину пробралось холодное дыхание фьорда. Хальгарда ухватилась рукой за стол и ударилась коленом о скамью. Мать снова сдвинула ее с места!

— По берегу поднимается белый туман, — монотонно бормотала мать. — Как будто с неба спустились облака.

Хальгарда закрыла за собой дверь и последовала за голосом, постоянно описывавшим то, что она видела. Как и сотни раз прежде, Хальгарде захотелось, чтобы мать говорила только о тех вещах, которые она понимает. Но та об этом не думала. Хальгарда не могла толком представить себе облака. Должно быть, это такие большие штуки, которые бегут по небу, несмотря на то что у них нет ног. Похоже, что их очень хорошо видно, хоть и нельзя потрогать. А что такое белое? Просто слово, без содержания! Как и многие другие слова, которые мать использует во время своих бесконечных описаний.

Дорога, по которой они шли, была мягкой и топкой. Хальгарде нравился чавкающий звук, который издавали ее сапоги, когда шел дождь. Тогда казалось, что ее ноги, делая каждый шаг, оставляют на земле влажный дерзкий поцелуй.

— За бочонком для дождевой воды на углу перед хижиной Эрека снова сидит черная кошка. Как будто она ждала нас. Странно, она сидит здесь почти каждое утро. — Шаги матери стихли. — Горе тебе, если я поймаю тебя на том, что ты ее кормишь! — Ее голос звучал немного иначе. Должно быть, она повернулась. — Нам самим есть нечего! Мы не должны кормить еще каких-то животных!

Хальгарда вгрызлась зубами в краюху хлеба и пожала плечами. Говорить с матерью было бесполезно. Она скорее успокоится, если ничего не отвечать.

— Кошки отлично могут позаботиться о себе сами! — продолжала мать.

Кошка, негромко мяукнув, потерлась о ноги Хальгарды. Ощущение было чудесное. Девочка наклонилась, коснулась мягкой шерстки. Кошка, мурлыча, ткнулась головой в руку и лизнула пальцы.

— К сожалению, сегодня у меня нет рыбы, — прошептала девочка. — Может быть, завтра.

Она отломала маленький кусочек хлеба и протянула кошке. Хальгарда знала, что ее маленькая подруга не очень любит хлеб. Но другого угощения не было. Не дать животному совсем ничего девочка боялась, ведь кошка перестанет ее ждать, если не получит еды.

— Где ты там? — крикнула мать.

— До завтра. — Хальгарда еще раз погладила кошку по голове и поспешила следом за матерью.

Ее шаги уже хрустели на гальке. Хальгарда слышала, как тяжелая корзина трется о камень, и вздохи, которые мать издает каждый раз, переставляя ношу.

— Еще совсем темно, — пояснила мать. — Солнце еще прячется за горами. Ветер несет туман.

«Для меня всегда совсем темно», — сердито подумала Хальгарда, которой захотелось, чтобы мать прекратила свои бесконечные монологи.

И, словно услышав ее мысли, та действительно замолчала. Негромко зашуршали вещи. Теперь мать рассортирует их на небольшие стопки, положит сверху камни и примется за работу. Мысли Хальгарды унеслись к тем чудесным дням, когда они не вставали каждый день до света… когда отец еще был с ними. Весной прошлого года он отправился с ярлом в поход и не вернулся. С тех пор в доме поселился голод.

Хальгарда часто думала об отце. Его голос всегда звучал немного глухо. Его большие костлявые руки часто гладили ее по волосам. И она мурлыкала, как маленький котенок.

Вечерами, когда девочка не могла уснуть, она прислушивалась к шагам. И все еще надеялась услышать знакомую поступь. Отец был таким высоким и сильным. Кто же мог его убить? Он просто потерялся! Конечно, однажды он вернется. Кто-то должен верить в это! Мать не верила. Она была ужасно упрямой! Хальгарда сама слышала, как ярл Альфадас предложил ее матери заботиться о ней. Но та отказалась. Вместо этого она брала вещи Аслы и каждое утро стирала их во фьорде. Стирала она и другим женщинам, за что получала хлеб и сыр, иногда даже немного мяса. Матери не нравилось, когда другие женщины смотрели, как она стирает. Она делала вид, будто ничего не изменилось с тех пор, как отец пропал. И при этом все в деревне знали, какую работу выполняет мать.

— Опять размечталась? — проворчала мать.

А потом раздался ненавистный звук. Сочное шлепанье мокрой ткани, упавшей перед ней на стиральный камень. Хальгарда с отвращением потянулась к работе. Судя по размеру и весу, это, должно быть, рубашка. Холод кусал руки. Девочка попыталась выжать мокрое полотно, насколько это вообще возможно, пока мать окунала следующую вещь во фьорд и терла о шершавый камень.

После каждого такого утра руки Хальгарды не могли согреться даже над огнем. Девочка застонала. Всю свою ярость обрушивала она на белье. Она выкручивала его, чувствуя, как ледяная вода течет по пальцам. Холод глубоко въелся ей в плоть. Лучше всего было бы отправиться далеко-далеко. Мысленно уйти в такую даль, чтобы ничего не чувствовать.

Асла была милой. Иногда жена ярла совала девочке медовый пирог, когда мать выносила белье. Однако это должно было происходить втайне, поскольку мать не принимала ничего, кроме оговоренной платы. Она была чертовски упрямой!

Когда не нужно было помогать матери, Хальгарда часто играла с Ульриком. Это было немного скучно, потому что он все время хотел играть в одно и то же. Она была прекрасной принцессой, похищенной чудовищем, которое хотело съесть ее на завтрак с сыром и хлебом. А он был героем, который освобождал ее и убивал чудовище. Затем Асла давала поесть по-настоящему. Ради этого стоило снова сыграть в глупую игру.

Вчера Ульрик разрешил Хальгарде прикоснуться к своему волшебному мечу. Он получил его в подарок от эльфийского принца. Наверное, того самого эльфа, что говорил с ней на Январском утесе. Хальгарде почему-то казалось, что он вот-вот запоет. У него был очень странный голос. А волосы были чудесными на ощупь. Мягкие, словно кошачья шерсть, только длиннее. И пахло от него хорошо. Не потом, не луком или метом, как от других мужчин, которые иногда брали ее на руки.

Девочка очнулась от мыслей. Чего-то не хватало. Уже довольно долго! Звука, с которым мать терла белье о камень.

— Мама?

— Тихо! — прошипела мать рядом с ней.

Голос ее был исполнен страха. Хальгарда прислушалась. Она слышала лучше, чем любой человек в деревне. Девочка задержала дыхание. Вот постоянный шепот волн, касающихся прибрежной гальки и снова отступающих. Шум ветра, пролетающего над фьордом и касающегося ветвей деревьев на берегу. Слышала она и стук своего сердца, тихий шум крови. И… Да, было и еще что-то! Деревянный треск, сопровождавшийся равномерными всплесками. На воде была лодка. Но она была довольно далеко. Если туман еще держится, то мать вряд ли увидит ее.

— Это лодка? — тихо спросила Хальгарда.

— Нет, это… — Мамины платья зашуршали. — Вставай! Беги! Оно нас увидело! Оно идет! — Мать схватила ее и подняла. — Беги!

Споткнувшись, Хальгарда поднялась на ноги. Она не может бежать! Мама же знает. Когда она бежит, то теряет ориентацию. И постоянно спотыкается!

— Дорога перед тобой. Прямо! — Мать тяжело дышала. — Вдоль берега. Нам нужно к священнослужителю! Только он может помочь нам. Быстро! На дороге ничего нет! Давай же!