Прижав руки к груди, Ребекка наблюдала, как пламя пожирает рисунок; дым колечками вился к потолку и исчезал в темноте. Она понимала порыв Кеннета и была ему благодарна за это, но почему он проявил такое участие к ее горю? Какие чувства он испытывает? Как может он, такой большой и сильный, ощутить, что творится в ее душе? Откуда ему знать, что горе переполняет ее, лишая воли к жизни? Он не может знать и не знает, что если она заплачет, то уже никогда не остановится и будет плакать до тех пор, пока не умрет.

Стараясь не обжечь пальцы, Кеннет бросил обгоревшую бумагу в камин. Они оба молча наблюдали, как рисунок, а вместе с ним и образ летящей женщины превращаются в пепел и желтое пламя постепенно угасает.

– Вы так неистово рисовали, что, наверное, оставили на бумаге все свои силы. Вам необходимо подкрепиться. Давайте совершим набег на кухню.

Кеннет улыбнулся, и сердце Ребекки радостно забилось. Может, он и не совсем понимает ее, но ему тоже пришлось хлебнуть горя. Похоже, что он человек добрый, и его общество ей по душе.

– Вы правы, – ответила Ребекка, робко улыбаясь. – Я и не заметила, как проголодалась.

Взяв свечу, Ребекка направилась к двери и внезапно вспомнила его поцелуй, быстрый, но перевернувший ей душу. А что, если капитан тот самый человек, который сможет вернуть ее к жизни? Возможно, на свете существует не только печаль, но и радость?

Кто бы мог подумать, что пират укажет ей этот путь?

Кеннет приложил все силы во время их ночного бдения, чтобы хоть немного улучшить настроение Ребекки. К тому времени, когда они расходились по своим спальням, печаль почти исчезла с ее лица.

К сожалению, этого нельзя было сказать о его собственном настроении. Рассказ молодой женщины о смерти матери убедил Кеннета в том, что она утаила от него самое главное: уж слишком быстро она отвергла его предположение о неслучайности гибели. Скорее всего, горе усугублялось еще и тем, что она знала правду, и эта правда мучила Ребекку, так как в деле был замешан ее отец.

Кеннету не давали сомкнуть глаз и другие причины, а главное – мимолетный поцелуй. Ребекка с самого начала привлекала его, и его мужское начало просто жаждало подходящего случая. Однако он не ошибся, когда с первого взгляда почувствовал в ней затаенную страсть. Эта страсть была у нее в крови и делала ее неистовой в своем творчестве, она же указывала Кеннету на пылкость ее женской натуры.

При других обстоятельствах он бы ни за что не прервал поцелуя, но в тот миг иначе было нельзя.

Физическая усталость сменилась у Кеннета душевной пыткой. У него из головы не выходил рассказ Ребекки о том, что она переносит на рисунок свою душевную боль, рисуя все, что так или иначе расстраивает ее. Его страсть к рисованию тоже была непреодолимой. Он рисовал даже тогда, когда отец запрещал ему делать это, и даже когда понял, что ему не быть настоящим художником. Когда он чувствовал себя несчастным, рисование спасало его, защищало от превратностей судьбы, отвлекало от тяжелых дум.

Кеннет взял в руки альбом и долго со страхом смотрел на него, как будто перед ним были не листы бумаги, а неразорвавшееся ядро. А что, если ему последовать примеру Ребекки и перенести на бумагу все те образы, которые не перестают терзать его? Станет ли ему от этого легче? А не откроет ли он ящик Пандоры, и не обрушатся ли на его голову все беды, скопившиеся в нем, и он не в силах будет запрятать их обратно?

«Это как надрез на ране, чтобы выпустить яд». Слова Ребекки не выходили у него из головы. Возможно, он был не прав, заставляя себя не думать о плохом и рисовать только приятное, успокаивающее. А что, если вскрыть рану и выпустить демонов; может, тогда они хоть частично устранят свою власть над ним?

Только рисовать надо честно, ничего не приукрашивая. Надо прорваться сквозь стальную стену, которой он отгородил свою память.

Стараясь ожесточить себя, Кеннет взял перо и пузырек с тушью. Он начнет с картины первого боя, которая навсегда запечатлелась в его памяти. Если этот рисунок принесет ему некоторое облегчение, то тогда он приступит к другим, более страшным сценам.

Усилием воли Кеннет заставил себя вспомнить картину первого боя, ту, которую он всегда видел в ночных кошмарах.

Решительно окунув перо в тушь, Кеннет молил Бога, чтобы пример Ребекки помог и ему.