Не повезло ему со временем — то ли он слишком рано родился, то ли слишком поздно.

Он писал о трагедии, когда театр уже умер; о преобразовании polis'а, когда греческие города-государства утратили жизнеспособность. Александр был фараоном египетским и считал себя божеством. В Италии римляне отняли Неаполь у самнитов.

Пока Гераклид, еще один ученик Платона, рассуждал о гелиоцентрической Вселенной, Аристотель описывал небеса так, будто он, Адам и Ева проживают в мире, где звезды, солнце, луна и планеты сияют и кружат именно для них.

Аристотелю никогда не приходило в голову, что города будут объединяться в провинции вроде Голландии, провинции перерастут в штаты вроде Нью-Йорка, а штаты сольются в невообразимо огромные нации, которые неизменно будут неуправляемыми и неизменно недружественными и нечестными — и не менее прочего в отношениях с собственными гражданами.

Он принижал значение денег, когда нигде вокруг него не наблюдалось силы более притягательной.

В Амстердаме он со смущением обнаружил, что является официальным философом кальвинизма, и никак не мог взять в толк, почему культура, преданная ортодоксии коммерции, капитализма, прибыли и финансовых накоплений, восславляет древнегреческого философа, чьи научные спекуляции рассыпаются на глазах и который к тому же утверждал, будто избыточный капитал не нужен и бесполезен, будто добродетельный человек не станет делать деньги ради делания денег и будто погоня за деньгами недостойна хорошо обеспеченного, имеющего приличное положение в обществе человека и нимало его не красит.

Деньги за все отвечают, сказано в этой их Библии.

Аристотель скрипнул зубами.

«Таково уж мое везенье», — пишет он в своей колоссальной автобиографии, которой не успел завершить и из которой до наших дней дошел лишь начальный фрагмент самого первого предложения.

Такова уж была удача Рембрандтова «Аристотеля», что странствия его, начавшись в 1654 году путешествием из Амстердама в Сицилию, завершились в 1961 году в Америке триумфальным дебютом в музее Метрополитен, что находится на Пятой авеню Нью-Йорка, — через три (без шести лет) столетия после того, как остров Манхэттен был сдан англичанам голландцами, решившими не бороться за сохранение того, что они не смогут удержать и чем управлять тоже не смогут.

На самом-то деле картина пересекла Атлантику вскоре после начала столетия, как раз вовремя, чтобы избегнуть бедствий первой мировой войны и опасностей, сопряженных с пересечением Атлантики в любое другое время. Ночью 14 апреля 1912 года принадлежавший Британии непотопляемый океанский лайнер «Титаник» столкнулся с айсбергом и утонул, унеся с собой жизни более пятнадцати сотен из двух тысяч двухсот пассажиров, и в том же году войска США заняли Тяньцзинь в Китае, дабы защитить тамошние американские интересы, морские десантники США высадились на Кубе, дабы защитить тамошние американские интересы, а другие морские десантники США высадились в Никарагуа, дабы опять-таки защитить тамошние американские интересы после того, как повстанцы вырезали никарагуанскую армию, а помимо всего этого разразилась первая Балканская война.

Поскольку «Титаник» был непотопляем, на нем не хватило спасательных шлюпок.

7 мая 1915 года немецкая субмарина потопила британский лайнер «Лузитания», унесший на дно тысячу сто девяносто пять жизней, сто двадцать восемь из которых принадлежали американским гражданам. Еще через два года — после того как американские граждане незначительным большинством голосов выбрали себе президента — Соединенные Штаты, возглавляемые Вудро Вильсоном, коего и поныне вспоминают как идеалиста, реформатора и интеллектуала, ввязались в первую мировую войну.

Между тем картина Рембрандта, благополучно пересекши Атлантику, прибыла в 1907 году в Нью-Йорк, будучи присланной торговцем произведениями искусства Дювином покупательнице — коллекционерше миссис Коллис П. Хантингтон. В том же году новенькая «Лузитания» поставила мировой рекорд скорости на пути от Куинстона в Ирландии до Нью-Йорка — возможно, на ней-то «Аристотель» и приплыл.

Никто не знает, сколько Рембрандтов погибло во время первой мировой войны, потому что никто не знает, сколько Рембрандтов было написано Рембрандтом, его учениками и фальсификаторами.

Судьба «Гомера», обгоревшего, переписанного и уменьшенного огнем почти до половины исходного размера, была такова, что ему удалось добраться до музея Морица в Гааге, где он, как «Аристотель» в Метрополитен, предположительно останется навсегда, до скончания времен.

Судьба же принадлежавшего Руффо «Александра» была такова, что он пропал. Кабы его нашли, он стоил бы целое состояние.

Пока же для одаренного фальсификатора существует золотая возможность создать оригинального Рембрандтова «Александра», некогда принадлежавшего Руффо, — нужно только позаботиться о том, чтобы размеры его совпадали с указанными в контракте, чтобы он состоял из четырех кусков полотна, сшитых швами «столь ужасными, что в это трудно поверить», ну и писать его следует красками достаточно старыми, чтобы выдержать стандартные проверки на время создания, определяемое с использованием передовых технических методов. Шансы на успех повысятся, если лицо Александра будет походить на лица двух Рембрандтовых «Александров», которые у нас ныне имеются.

Дон Антонио чрезвычайно любил эти полотна, если не их создателя, и в своем завещании включил всех трех Рембрандтов в список из ста картин, которые должны переходить неприкосновенными старшему сыну в каждом из последующих поколений семьи, образуя коллекцию, ни в коем случае не подлежащую разделению, продаже или иной передаче кому бы то ни было.

По его кончине коллекция переходила по наследству, как им и было завещано, пока в 1739 году не досталась его правнуку дону Калигоро Руффо. В 1743-м этот последний из наследников вместе со всеми своими братьями умер от чумы, и коллекция досталась другой ветви семьи.

В 1750 году семейство Руффо разделилось на «принципи делла Скалетта» и «принципи делла Флореста», из коих первые, как считается, унаследовали коллекцию и перевезли большую ее часть в Неаполь. Что происходило после этого года со «ста картинами», которым по завещанию полагалось пребывать неразлучными, остается только гадать.

Нам известно следующее:

В 1783 году замок Руффо в Сицилии пострадал от землетрясения. Возможно, и от пожара.

В 1818 году в Сицилии было отменено право старшего сына на наследование недвижимости.

А в 1848 году сгорела вилла Руффо под Неаполем, причем погибло или получило повреждение множество хранившихся в ней произведений искусства. Что именно там хранилось, мы не знаем.

Возможно, в пламени одного из этих пожаров и выгорели столь удачно участки холста, окружавшие центральную часть «Гомера». Во всяком случае, никто из историков искусства не приводит убедительных догадок относительно какого-либо другого пожара, который мог уничтожить обширную периферию картины, оставив ее главного персонажа таким трогательно и трагично одиноким в обществе одного лишь пера и части принадлежащей невесть кому руки.

Впрочем, мы знаем, что и до 1848 года — года широко распространившихся по Европе республиканских революций и реформ — воля дона Антонио не уважалась, а коллекция его была разделена, ибо в 1815-м, еще одном поворотном для европейской истории году, Аристотель был выставлен в Лондоне, чудодейственным образом пережив первую Северную войну, вторую Северную войну, Деволюционную войну, войну за Пфальцское наследство, войну за Испанское наследство, войну за Польское наследство, войну за Австрийское наследство, Семилетнюю войну, первую Силезскую войну, вторую Силезскую войну, войну за Баварское наследство, русско-турецкую войну, Французскую революцию, польско-турецкую войну, шведско-датскую войну, русско-шведскую войну, франко-австрийско-прусскую войну, войну Первой коалиции с Францией, Египетский поход Наполеона, войну Второй коалиции с Францией, восстание «Объединенных ирландцев» против Британии, еще одну англо-испанскую войну, русско-персидскую войну, войну Третьей коалиции с Францией, франко-прусскую войну, франко-португальскую войну, триумфальное вторжение Наполеона в Россию и его ужасное отступление, Венский конгресс и битву при Ватерлоо, — пережив все эти опасные происшествия, не считая иных, и без единой царапинки добравшись до Лондона неведомыми нам путями.