Ветер стих, как будто стихия и не бушевала вовсе.

— Бей, — доносится до меня крик отца, и наши воины бьют. С кораблей летят дротики и копья в лежащих на земле данов. Протыкая их тела и пригвождая к земле. Разом на берегу образуется лес из воткнутых в землю копий и дротиков. А по округе раздается вой, полный боли и страдания.

А наши воины уже спрыгивают на берег и спешат добить данов. А другие, которые не оказались под ударами ветра и не вкусили убийственного гостинца, откатываются назад. И они не спешат лезть вперед, а дожидаются остальных.

— Разверните их, разверните, — я слышу напряженный шепот Дубыни.

И лишь после его слов понимаю, о чем он. Ведь наши оказались спиной к лесу. А даны уже начали выстраиваться в боевой порядок, образуя стену щитов.

Я вновь слышу крики отца, но не понимаю слов. Дышать трудно, я чувствую, как по мне льётся пот.

А тем временем наши образуют этакий полукруг, прикрываясь щитами, и начинают двигаться вдоль кромки леса, отходя от берега. Хм, чего они вытворяют? И потом ко мне происходит озарение. Если они так будут двигаться и дальше вдоль леса, они в один момент окажутся рядом с градом. И создается впечатление, что они так и хотят поступить.

Гениальный ход!

Который показывает, что с града будет помощь. Они играют на нервах противника. А я еще отца ругал про себя, мол, не Суворов. Может, он, конечно, у меня и не стратег, но тактик отличный. А если мы передвинемся ближе к берегу, будет просто отличная позиция для нашего удара. Ведь даны и родичи Путислава должны будут развернуться для удара по нашим, подставляя нам свои спины.

— Быстро в лес, к берегу, — начал командовать Дубыня.

Действительно, ведь не по краю леса бежать и привлекать к себе внимание.

До нас начал доноситься шум разгорающегося сражения. Мы выбежали на край леса, даны вовсю наседали на наших. Они шли в два-три ряда, первый активно работал щитами, а второй и третий поверх голов первого бил копьями и топорами. Шеренга, как она есть, хорошо ее держат, прям залюбуешься.

Щит летит в сторону, и я сгибаю лук, накидываю извлеченную тетиву.

Нащупав стрелу, извлекаю ее из колчана, и она лежит на луке. Я готов к выстрелу. А глаза шарят по врагам, выбирая себе цель. Они находятся в ста тридцати шагах от нас, оптимально, на моих губах играет злая и предвкушающая улыбка.

— Бей, — раздается через пару мгновений голос Дубыни. И мы отпускаем стрелы в полет. Десять гостинцев летят в спины ничего не подозревающих врагов.

Не дожидаясь, пока стрелы достигнут цели, уже новая стрела готова отправиться в смертоносный полет.

Мы успели сделать четыре выстрела, пока до врагов не доходит, что их расстреливают. Раздаются крики и ругань. И в нашу сторону бегут с пятнадцать врагов. Мы переносим огонь на них, стараясь выбить в первую очередь наименее защищенных.

И вот их осталось уже пятеро, все в бронях и хорошо прикрываются щитами. Среди них есть одно смутно знакомое лицо, я с трудом его узнаю, Иловай. Он щит держит в правой руке, а оружие в левой. Странно, он ведь не левша. Точно, у него же пальцы на правой руке не гнутся, вот и сменил, понятно.

По телу растекается сила жизни. В руках стрела, и я наполняю её магией ветра. Дары не конфликтуют между собой, и это хорошо.

Товарищи начинают отступать под защиту леса, окликая меня. Я не реагирую. Стрела готова, и древко начинает вибрировать от напряжения.

Выстрел — и она впивается прямо в середину щита. Щит разлетается щепками, и воина в броне прошивает насквозь. Враг валится замертво под ноги своему товарищу, который запинается о тело и летит в снег. Двадцать шагов разделяют меня и трех врагов.

Мгновение — и новая стрела заполнена силой ветра, выстрел. И она прошивает одного врага и впивается в следующего, спешащего за ним. Одним выстрелом двоих, да я прям мастер.

А последний враг приближается ко мне. Но стрела готова, и я вскидываю лук, смертельный снаряд смотрит ему в лицо.

— Ну, здрав будь, Иловай!

[1] Аника-воин в переносном смысле означает человека, который хвастается лишь вдалеке от опасности.

— Яромир! — Иловай шипит, словно змея, а его лицо кривится, и во все стороны летят слюни.

Помнит меня негодник, не забыл. Это так приятно.

И я с мстительным и каким-то извращенным удовольствием спускаю тетиву.

Его голову разрывает, а у меня на щеке появляется длинная кровавая царапина от прилетевшего осколка то ли шлема, то ли кости черепа. Я слишком близко стоял.

Убойные у меня стрелы получаются с силой ветра. Жаль только, впрок таких не заготовишь, секунд двадцать — время их жизни. А после моя сила, заключенная в стрелах, начинает сходить на нет. А сами стрелы становятся негодными, ломкими, даже металлический наконечник легко можно сломать рукой, остается только выкинуть.

Последний оставшийся дан поднялся с земли и осмотрел убитых мной воинов, у него на лице появилась горькая усмешка.

А после отбросил щит и снял с головы шлем, который тоже полетел на землю.

Он был немолод, его лучшие годы давно прошли. Лицо было изрезано морщинами и старыми зажившими шрамами. Седая борода была заплетена в две косы. А глаза отражали усталость, но в них словно тлела какая-то непонятная мне искра.

— Jeg mødte Gud i kødet, i kamp. Du vil sende mig til Valhalla, til Odins sale. Hvor jeg vil drikke honning med mine slægtninge, — он словно прокаркал эти слова своим голосом. И, перехватив топор двумя руками, понесся на меня: — А-а-а-а… En møder mig.

Я спускаю тетиву и пронзаю сердце старого воина.

Шаг, еще шаг, и он валится на колени, а после и на землю, он так и не выпустил топор из рук.

— Интересно, что он такого сказал напоследок.

— Что он встретил живого бога в бою, а ему пора в Вальгалу, его там заждались, — рядом раздался тихий голос Блуда, и он кинул на меня странный взгляд, заставивший меня сглотнуть.

Надеюсь, слов дана больше никто не слышал.

Боевые же товарищи начали выходить и осматривать убитых мной.

— Они же в бронях, да и щиты пробиты, как ты это сделал? — раздался чей-то голос.

Я лишь пожал плечами. Главное, чтобы прозвище не дали Яромир-скорострел, а на остальное плевать.

А битва все продолжалась, уже наши наседали на врагов, не давая им лишнего мгновения прийти в себя. Все-таки удар в тыл данов качнул чашу весов в сторону нашей победы.

— Потом поболтаем, а сейчас стреляй, — выдал указание Дубыня. Он прав, нам есть чем заняться.

Но в этот момент распахнулись ворота града, и оттуда вышла вооруженная толпа горожан, которая вознамерилась ударить во фланг остаткам данов.

А впереди всех большими шагами несся Говша, размахивая топором. Даже с такого расстояния я смог признать старого война, с которым провел не один учебный поединок.

Вот и помощь подоспела, видимо, когда в городе увидели неминуемый разгром данов, решили вмешаться. А нейтралы и те, кто поддерживал Путислава, сдали свои позиции. И Рознег этим воспользовался.

Было противно от того, что часть горожан так поступила. Но ничего не попишешь, у каждого были свои интересы.

Стрелять стало невозможно, было легко попасть в своего. Так что нам оставалась только ждать.

Даны бились с яростью, понимая, что это конец. И через пять минут все было кончено. Остался последний враг, который умудрился залезть на дерево и отбиваться оттуда. Ему даже плен предлагали, но он отказался, и бросок копья поставил точку в этой битве.

А дальше понеслась работа, добивали раненых врагов. Я же начал оттаскивать раненых в сторону, отделяя их от павших товарищей. Сначала рядом со мной появился Рознег, а после и Снежана, и мы втроем спасали жизни людей.

Сорок три воя умерли на поле боя, и почти все были ранены. Трое умерли чуть позже, их не успели спасти, слишком у них раны были серьезны, можно было, конечно, попытаться их спасти и потратить на них все силы вместе с Рознегом, но тогда бы умерло еще больше людей. Так что нам пришлось выбирать, и выбор был не в пользу этой троицы.