Его жена, красавица-блондинка Алида, сидела рядом с ним, положив руку на свой огромный живот. В ее глазах сиял голубой огонь. Она знала, когда отвечать ему, а когда лучше промолчать, и что сказать в ответ. В данном случае лучше было промолчать.

— Посмотрите только, кого вы изволили нарожать, — говорил Джон Хедли, даже не подумав понизить голос. Но, сказать по правде, даже если бы он и орал во всю мочь, его все равно никто бы не услышал. Старинный каменный замок, который принадлежал семье его жены уже около двухсот лет, сейчас был заполнен полупьяными гостями. Они собрались на свадьбу старшей из восьми дочерей Джона. Невесте было восемнадцать лет, поздно для брака, но она уже много лет умоляла своего отца: чтобы он нашел ей мужа, прежде чем он позволил ей наконец выйти замуж. Сопротивлялся браку дочери Джон Хедли исключительно только из-за денежных соображений; траты были для него важнее всего. Ему невыносимо было думать, что он вынужден дать с ней в приданое одно из своих поместий. Ему даже не приходило в голову, что все свой поместья, замки, и вообще все что у него было, он получил благодаря тому, что много лет назад неожиданно женился на богатой Алиде де Клэр.

Как и всегда, Джой гневался на жену не только за то, что она родила ему восемь дочерей, но и за двоих сыновей, которые его раздражали. Нечасто ему случалось. Видеть всех своих десятерых детей вместе; они избегали его, как умели, поскольку он вовсе не старался держать при себе свою ненависть. Девочки постоянно просили мать повлиять на отца, чтобы он нашел для них мужей — любых мужей. Никто не думал жаловаться, если папаша находил мужа в три раза старше, или мужа, у которого все зубы сгнили, а изо рта воняло. Все девочки были единодушны в своей единственной главной цели: вырваться из постоянного ада, в который превращалась их жизнь из-за злобы отца.

Вот одной из них и удалось наконец вырваться, и семь сестер смотрели на нее с завистью. То, что ее будущий муж был так худ, что кости выпирали из одежды, и то, что он был так дурно воспитан, что любой конюх был вежливее его — были пустяки по сравнению с тем, что завтра наконец одна из дочерей уедет из дома своего отца.

А что касается Джона, то он старался забыть, что вся его жизнь отравлена этими восемью дочерями и двумя бесполезными сыновьями. Он постоянно шатался по своим полям, высасывая кровь из своих крестьян, пытаясь заставить их больше платить ему и больше на него работать. И он убивал всякое живое существо, которое имело несчастье забежать или залететь в границы его территории.

— Нет, вы на них только посмотрите, — повторил он, обращаясь к жене. — И мне нужно достать где-то еще семь оглоедов, чтобы каждую выдать замуж. Вы только представьте себе, во что мне это обойдется?

Алида хотела было сказать, что стоить это будет примерно половину того, что дал ей в приданое ее отец, но не решилась. Против мускулов и наглости слова ничего не значат.

Не то чтобы ее муж был глуп. Напротив, по-своему он был очень даже умен. В повседневной практической жизни он разбирался прекрасно, так что, например, у него крестьяне — производили больше продуктов, чем во всем графстве. Он знал судьбу каждого зернышка пшеницы, так что никто никогда не мог обмануть его — он всех выводил на чистую воду. А уж если кто-то и совершал такие попытки, его наказания не заставляли себя ждать. Он был крупным красивым человеком, таким же стройным сейчас, как когда они с Алидой поженились девятнадцать лет тому назад.

Но у Джона не было никакого понятия о том, что не относилось к деньгам, продуктам или власти. Музыка его раздражала. «Ею сыт не будешь», — говорил он. Он считал, что учиться — это значит терять время, ему казалось, что любые развлечения годятся только для дураков, кроме, возможно, того, чтобы собраться и выпить время от времени. Однажды, застав жену с книгой в руках, он выхватил ее у нее и вышвырнул в окно.

— Вот почему вы мне рожаете одних дочерей! — заорал он на нее. — Я зачинаю сыновей, а в вашем животе они превращаются в бесполезных баб из-за ваших дурацких сказочных книжонок!

Сегодня у Джона было наихудшее из возможных настроений, потому что в полном сборе были все его восемь дочерей и два сына. Четыре года назад, когда у Алиды наконец-то родился долгожданный сын, она заплакала от радости. И сквозь слезы увидела, что ее муж подбегает к ней. Джон Хедли сгреб ее в объятия, нимало не задумавшись о том, что она только что родила. Алида тоже об этом не думала. Она лишь видела, сколько радости было в его лице. На секунду ее сердце наполнилось всей радостью и всей надеждой, которыми оно было полно до ее брака. Джон обнимал ее, целовал ее лицо, шею и повторял, что она — самая замечательная жена на свете, а она мечтала о счастливой жизни.

— Дайте я на него посмотрю, — потребовал Джон, и в тот же момент счастье Алиды исчезло. По лицам своих служанок она сразу поняла, что дело очень плохо.

— Не надо, — прошептала она, пытаясь оттянуть момент, в который откроется правда и с лица мужа исчезнет радость.

Алида заметила, что служанки пытаются отвлечь внимание Джона и, чтобы он ничего не заметил, туго заворачивают младенца в пеленки. В такие пеленки детей стараются завертывать потуже, чтобы их кости не искривлялись. Но Джон пожелал сам убедиться, что младенец мальчик, поэтому потребовал, чтобы служанки распеленали его,

Затаив дыхание Алида смотрела на мужа. Казалось его лицо растаяло от нежности, когда он увидел мальчика своими глазами. Он взял его на руки и принялся укачивать. Джон ни разу не взял на руки ни одну из дочерей. Только спрашивал пол, когда они рождались, а потом вообще не обращал на них никакого внимания, как будто забывал. Но вот он держал ребенка на руках, укачивал его и нянчил, как будто именно для этою он и жил всю жизнь — да так оно и было.

— Какой красавец, — промурлыкал Джон, и глаза Алиды наполнились слезами. Ее мужу и в голову никогда не приходило увидеть красоту в цветке, в закатном небе, и даже в женщине, но он полагал, что сын, рожденный ею, был красив.

Служанка помогла Алиде сесть в кровати прямо, чтобы и дальше смотреть на ребенка и мужа. Алида протянула руки, коснулась обоих и нечаянно сдвинула пеленки, которыми были прикрыты ножки младенца. Но услышав, как тихо ахнула служанка, она вздрогнула и тотчас натянула их обратно с таким видом, как будто обожглась.

Хотя Джон никогда не обращал особенного внимания на тонкости, это движение от него не укрылось. Он отбросил пеленку. Одна ножка ребенка была искривлена. Мальчик никогда не сможет ходить как следует.

Нежность и радость в глазах Джона тут же сменились ненавистью.

— И как это я только вообразил, что вы, мадам, сможете дать мне то, что я хочу? — бросил он Алиде, а потом опустил руки и выронил ребенка. Если бы няня, ринувшись к нему, не подхватила его, он бы упал на каменный пол. В следующий момент Джон выбежал из комнаты, и с того момента уже не пытался скрыть презрения, которое питал к своей жене.

На следующий год она подарила ему еще одного сына, но на этот раз Джон уже превратился в пессимиста. Когда ему сказали, он не пошел смотреть на ребенка, а лишь спросил:

— И что с ним не так?

Служанка заколебалась, и он прорычал

— Говорите, что с ним не так! Я не верю, что моя жена способна родить мне настоящего сына.

У Джона было три выбора: в том, что у него, не считая калеки сына, были только дочери, обвинить Бога, обвинить самого себя или обвинить жену. Он выбрал последний.

— Младенец не совсем здоров, — наконец пролепетала служанка.

Услышав это, Джон расхохотался:

— Я, конечно и не надеюсь, что он умрет. Еще меньше я смею надеяться, что моя чертова жена умрет при родах и освободит меня, чтобы я смог жениться на другой — на женщине, которая умеет рожать настоящих сыновей. — Он схватил стоящий на столе бокал вина — Да. Он будет жить, — произнес он с фатализмом в голосе. — Все мои дети живут, и этот будет. Мне нужно будет его кормить, одевать, но радости я никакой не увижу. Уйдите! Оставьте меня в покое.