— Нет! — прохрипел он. — Не надо!

Калли, не обращая внимания, просунула руку ему под рубашку и стащила ее с него через голову. Она прижала к себе его обнаженное, горячее тело, ища его губы своими.

— Да нет же! — в отчаянии закричал он. Одним быстрым и сильным движением он оторвался от нее, вскочил на ноги и привалился спиной к холодным камням здания. Его грудь тяжело вздымалась. Даже в слабом свете луны Калли видела, как горит его лицо.

Сама Калли даже дышать могла с трудом. Тем более она была не в состоянии думать. Сидя на каменном полу, она прошептала:

— Талли. — И протянула к нему руки.

Он не сможет бороться с собой, если она будет так на него смотреть. Отвернувшись, он обвел взглядом всю линию горизонта, весь пейзаж, но сердцем и мыслями был с ней. Он чувствовал, что она хочет его, он чувствовал ее страсть. Он стоял так долго-долго, устремив взгляд в темноту, ожидая, пока успокоится огонь в его теле. Он хотел, чтобы она перестала его звать. Он ее хотел безумно, но его честь не могла этого допустить. И внутри него боролись две несовместимые вещи.

В последние недели столько изменилось… Изменилось все. Живя на ферме он всей душой мечтал обрести то, что полагается ему по праву рождения. И вот теперь, когда он все это получил, ему кажется, что по-настоящему ему нужна только Калли. Даже самому себе он не хотел признаваться, каково пришлось ему в эту последнюю неделю, когда Калли не было. Он был опустошен, иссушен, ослаблен. Как он сможет быть рыцарем, если ее не будет с ним всегда?

Раз теперь оказалось так, что это был его дом, в котором он родился, как сделать так, чтобы они были вместе? Без позволения отца он не сможет так сделать. А если и сделает, то все равно в будущем не сможет обеспечить ее и подарить ей дом.

В какой-то момент ему захотелось взять ее за руку и убежать вместе с ней назад, на ферму к Мег и Уиллу. У него уже мелькнула мысль, что то, что его нашел Джон Хедли, была самая худшая вещь, которая могла с ним случиться в жизни.

Но это же абсурд. Теперь-то у него есть возможность дать Калли все. Он может дать ей дом. Не хочет же он, чтобы она работала от зари до зари, износилась, заболела и состарилась к тридцати годам? Он хотел, чтобы у нее было все лучшее, что только бывает на свете. И он ее обеспечит, чего бы это ему ни стоило.

Он повернулся к ней с улыбкой. Но она была готова разрыдаться. Зная ее, он понял: она думала, что он, должно быть, не желает касаться ее, раз стоит, повернувшись к ней спиной. О, если бы она знала, как он ее хочет! До этой недели он не понимал никогда, что она для него — это все. Он хотел стать рыцарем, чтобы она могла им гордиться; хотел стать богатым, чтобы обеспечить ее. Все было только для нее.

Он не мог позволить себе взять то, что ему не принадлежало по праву. Он знал, что Калли, не задумываясь, готова на все, что может произойти между ними. Даже если бы он стал взывать к ее разумности:

«Калли, то, что мы затеяли, может для тебя кончиться позором, потому что ты забеременеешь» — он знал, она все равно не остановится. И знал, что она сделает, что он захочет, и, следовательно, решение лежит на нем. Он знал: она-то будет согласна жить с ним и в шалаше. Она не из тех, для которых самое главное — деньги. Деньги для нее ничего не значат. Это он сам скорее умер бы, чем заставил ее работать, как, он видел, работают в деревне женщины, старея до срока, так и не начав жить.

Он чувствовал себя обязанным оформить все официально и законно, прежде чем то, что он хочет, будет принадлежать ему. Другими словами, он считал, что не имеет права взять то, что она предлагала, потому что по сути это было вознаграждение за то, что было им не заслужено. Честь никогда бы не позволила ему взять награду за то, чего не было. Честь — главнее этого для него ничего не было.

— Не смотри на меня так, — произнес он. Он постарался сказать это как можно спокойнее и легкомысленнее. Но прозвучало это умоляющим тоном. В его голосе было все то, что он чувствовал к ней. Она не догадывалась сама, как она красива в лунном свете. Ее большие глаза были полны тоски. Казалось, они жидкие, и в них плывет серебряная луна. — Мне больно, — выдохнул он.

Калли услышала боль в его голосе и в тысячный раз прокляла его честь. Вне сомнения, он считал, что то, что они делают, неправильно. Как может быть неправильным что-то, что они делают вместе?

Он протянул руку в ее направлении, предлагая помочь ей встать, но держа ее от себя на расстоянии.

Калли со вздохом приняла его предложение, а потом все же попыталась, обманув его, поцеловать его в губы. Смеясь, Талис увернулся.

— Посмотри на мои волосы: случайно, они не поседели? Я с тобой состарюсь. У тебя что, нет никакого чувства приличия, никакой воспитанности? Девушки должны быть неприступными, строгими и держаться от мужчин подальше. По крайней мере, не должны набрасываться на мужчин и валить их на пол.

Калли засмеялась. Повернув ее к себе спиной, он начал зашнуровывать ее платье. Поскольку корсета под ним больше не было, оно не совсем сошлось. Но настроение у обоих улучшилось от его шутки.

Калли тоже насмешливо заметила:

— Что странно, так это то, что у тебя хватило сил, чтобы выбить дубовую дверь, а вот на меня почему-то сил не хватает. Неужели ты думаешь, что я крепче, чем дверь, которая сделана из железа и дуба?

Он не удержался и, завязывая верхние шнурки, поцеловал ее в шею.

— Конечно. Я думаю, что ты крепче самого крепкого дуба.

— Что?! Я?! Да неужели? — Она уже начала оборачиваться, и он так дернул шнуровку, что она задохнулась и схватилась обеими руками за грудь.

— Калли, веди себя прилично! Я — мужчина.

Она засмеялась тому, как неубедительно прозвучали его слова. Потом нежно ответила:

— Слава Богу, что ты наконец заметил, что я женщина.

— Да, — тяжело вздохнув, сказал он. И в его голосе было тяжелое сожаление. В его голосе послышались слезы, как будто ему было очень больно. — Да, да, я заметил теперь, что ты женщина.

Положив руки ей на плечи, он повернул ее к себе и заглянул ей в глаза. Ему не нужно было лишний раз говорить, что все изменилось между ними. Важно было не то, что они уехали с фермы. Сегодня ночью снова вернулось то, что началось в тот день, когда они встретили Джона Хедли. За эти дни они узнали, как на них действует разлука.

— Пошли посидим, — сказал он. И, забравшись на каменные перила, оперся спиной о свод амбразуры. Он протянул сначала свои длинные ноги, устроив их на противоположном парапете, а потом руку Калли, чтобы она влезла и уселась на его коленях, как на мостике.

Она, не колеблясь, забралась к нему. Ее ноги были на его ногах, а головой она прильнула к его груди.

— Только спокойно! — велел он таким тоном, что Калли захихикала.

— Ну, расскажи мне все, — подождав, пока она успокоится, сказал он. — Рассказывай все, что важно и что неважно. Что ты делала, что видела, о чем думала? Ты придумала какие-нибудь истории? И рассказывала кому-нибудь? — Калли с наслаждением уловила в его голосе оттенок ревности. Она положила голову ему на плечо. Может, стоило бы подразнить его, сказать, что ей без него тут очень хорошо…Она не могла.

Но, с другой стороны, расстраивать его она тоже не имела права. Нельзя было допустить, чтобы он думал, что она глубоко несчастна.

Услышав, что она думает, он заметил с сожалением:

— Ты печальна.

— Нет-нет, что ты. Все просто чудесно. Мне так приятно, что я со всеми этими милыми женщинами. Они стали мне сразу же все как сестры, так добры… Всему меня учат.

Талис зарылся носом в ее волосы, вдыхая их аромат. Раньше он всегда думал, что волосы Калли доставляют ей, да и ему, одни сплошные неприятности. Если только она не заплетала их в косу, они начинали цепляться за все: за ветки деревьев, за вереск, даже за его руки… Так когда же они успели стать такими роскошными?

— Ты врешь, — не задумываясь, сказал он. — Скажи мне правду.