— Что-что? — он поднял брови. — Ты-то что знаешь о том, как делают детей?

Калли промолчала, боясь, что он услышит, как она усмехается в темноте. Им нравилось поддразнивать друг друга.

— Да как сказать? Наверное, я знаю далеко не все Не мог бы ты быть так добр и научить меня всему, что положено об этом знать? — Говоря это, она заерзала у него на коленях.

Но Талис ответил не так, как она надеялась. Почему-то, когда он заговорил, в его голосе был гнев.

— Что это с тобой случилось, что ты заговорила о том, как делают детей? Кто там с тобой об этом говорил?! Какой-нибудь мужчина?!

— Никто, — честно ответила она В последнюю неделю она жила только с женщинами, с одними женщинами. — Был один молодой человек, который сказал, что я хорошенькая, но это все. А ты как думаешь: я хорошенькая? — У нее не было намерения вызывать его ревность (не то чтобы ей этого не хотелось, напротив, очень хотелось, просто в тот момент в голову не пришло). В тот момент она вела к другому: намекала ему, чтобы он сделал ей комплимент.

— Что это был за молодой человек? — спросил Талис с яростью, и его руки сжались на ее талии.

— Да так, один, — отмахнулась Калли, недовольная, что он ее не понял, но все еще в твердом намерении получить от него комплимент. — Он сказал, что у меня красивые волосы. А ты как считаешь? Красивые?

— А как он мог это увидеть? — вскричал Талис — Ты что, не носишь там свой головной убор?

Калли улыбнулась. Теперь до нее дошло, что они воспринимают этот разговор по-разному, так что комплимента от него ей не получить. Но, впрочем, разве его ревность — не лучший из всех комплиментов? Потому что он ревновал не часто. Обычно он взрывался, когда Калли меньше всего этого ожидала, и предсказать его вспышки было невозможно. А когда она пробовала вызвать его ревность намеренно, у нее никогда ничего не получалось.

— Это было ночью… И он…

— Ночью?! — он почти прокричал в ее ухо.

— У, Талли! — протянула она. — Это поистине ужасно! Все мальчики, все молодые люди, и почти все мужчины здесь в меня дико влюблены. Они ни о чем другом не говорят, лишь просят позволения поцеловать мои божественные ноги, мои прекрасные нежные руки. Они сражаются между собой за право преподнести мне самые драгоценные подарки. Они пишут поэмы о моих волосах и о небесном цвете моих глаз. А один рыцарь-кавалер сказал, что мои глаза — это как небо перед бурей. А мои волосы! Мне просто даже неловко повторять все, что мне о них наговорили. Вот, например…

Она чувствовала, как с каждым ее словом напряжение покидает его тело, и в конце концов он так сдавил ее руками, что ей пришлось замолчать.

— Ладно-ладно, посмеялась и хватит. А теперь помолчи. Посмотри лучше, какая луна.

Прислонясь к его плечу, держа его руки в своих, она смотрела на луну, и ей хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Очень, очень часто ей на ум приходила одна и та же мысль: как хорошо было бы. если бы они никогда не уезжали из дома, от Мег и Уилла.

— Тебе не кажется, Мег и Уилл думают о нас?

— Думают, конечно. Постоянно, как и мы о них, — ответил он. Она поняла, что ему тоже иногда кажется, что лучше бы они не уезжали из дома. Здесь, в Хедли Холле, было что-то такое, чего они оба не могли понять. Например, как можно не любить собственных детей, как Джон Хедли? Сыновья говорили, что мать они любят, но у Филиппа однажды вырвалось, что он ее боится.

— Мне страшно, — сказала Калли. — Страшно от всего, что тут происходит. От этого становится как-то нехорошо…

Он понимал, что она имеет в виду, и был полностью согласен с ней. Талис решил, что должен успокоить ее.

— Просто здесь все по-другому, не как на ферме. Это богачи. У них не такая жизнь.

— Не только это. Еще что-то. Я боюсь за нас с тобой. Что с нами будет?

— А что с нами может случиться? Ты, наверное, опасаешься, что все местные красавицы влюбятся в меня и уведут от тебя?

— Ха! Это ты сам за ними будешь бегать. Ни одна женщина на тебя и не посмотрит.

Талис прекрасно знал, что он никогда не смотрел на других женщин. То есть, конечно, может, он на них и смотрел, но ни одна, кроме Калли, не интересовала его. Но это хорошо, что Калли думает, что он всем им так нравится. На его-то взгляд, если кто из них двоих и был красив, так это Калли. Она была самым замечательным, самым чудесным существом на свете.

— О чем ты так беспокоишься?

— О, не знаю… А тебе не кажется странным, что никто из них не задает нам вопросов, откуда мы взялись? Вернее, откуда взялся ты. Согласно истории, когда мы родились, мы сгорели в огне. Я слышала, что на пепелище нашли тела двоих детей. Если мы сгорели, почему же мы тогда живы? А что случилось с моей матерью? Дороти сказала, что она была маленькая черноволосая и черноглазая. Если и так, почему я блондинка, и у меня брови и ресницы как у кролика?

— Я не умею выдумывать истории, как ты. Может, кое-чего эти женщины и не знают. Они сами тогда были детьми… Не могут же они этого помнить, а?

— Нет, — согласилась она, потом задумчиво пробормотала: — Все это довольно странно. Но в чем бы там ни было дело, а у меня все время какое-то чувство страха.

— Чего ты боишься? Что может случиться?

Она повернула к нему свое лицо.

— Я боюсь тебя потерять. Я умру, если я тебя потеряю. Я не хочу жить без тебя.

Талис вздохнул. Ему казалось, что если он ей скажет то же самое, это будет не мужественно, но подумал он именно так. Крепко держа ее в объятиях, он проговорил рядом с ее губами:

— Никто нас не разлучит. Мы едины, разве ты этого не знаешь? Разве ты не чувствуешь?

— Да, — прошептала Калли. — Да! О, да! Но я боюсь… Я боюсь, нам не позволят быть вместе.

— Калли, любовь моя, зачем кому бы то ни было пытаться нас разлучить? Разве у кого-нибудь из нас есть большие богатства в руках? Разве кто-то из нас — королевский ребенок и должен унаследовать целую страну? Богачей — вот кого женят насильно, а разве таким, как мы, это может угрожать? Мы разве богачи?

— Нет, — улыбнулась она. — Мы люди маленькие.

— Конечно, — сказал он, прижимая ее к себе. — Мы люди маленькие и незначительные. Завтра я скажу этому господину, моему отцу, что ты всегда и везде будешь со мной. А если он не позволит, то завтра же вернемся обратно на ферму, к Мег и Уиллу.

Калли затаила дыхание. Она знала, что если Талис дал это обещание, он его сдержит. Но она знала, чего это будет ему стоить, чего он лишится, если ради нее будет вынужден покинуть этот богатый дом. Талис всегда терпеть не мог крестьянский труд. Он работал, выполняя все, что надо. Но у него не было ни малейшего интереса к тому, чтобы выращивать репу. В отличие от Уилла, он вовсе не лелеял мечту «вырастить лучшую репу во всем королевстве». В ярмарочные дни он скучал. Талис был создан, чтобы ездить на лошади и носить доспехи. И он всегда знал, что он для этого создан.

Она не имела права, не имела права принять его жертву и позволить ему бросить то, ради чего он был создан в этом мире. Она не сомневалась, что, если бы ему представился шанс, он стал бы величайшим рыцарем из всех, которые когда-либо жили.

— Ты почему на меня так смотришь? — спросил он хриплым голосом.

Он не стал дожидаться ответа. Если она не прекратит так на него смотреть, через минуту они опять окажутся на каменном полу. Умом он знал, что пора уже возвращаться в дом, но до рассвета еще оставалось несколько часов, и он не мог заставить себя с ней расстаться. Он ведь ее так давно, давным-давно не видел!

— Послушай, веди себя прилично! Сядь прямо, — велел он решительным и жестким тоном, и, когда ее лицо отодвинулось от его лица, предложил: — Расскажи-ка мне лучше историю. Я уже тысячу лет не слушал твоих глупеньких сказочек.

— Ну, если они глупенькие, так я не буду рассказывать.

— Ах, не будешь? Ну ладно. — Он помолчал, а потом обронил как бы ненароком: — Кстати, говорят, тут есть один человек, который все время сочиняет и рассказывает истории. Великолепные, говорят, истории…