22 августа 1939 г. я получил приказ направиться в померанский учебный лагерь Гросс-Борн, чтобы там вместе со штабом сформированного XIX армейского корпуса, носившего название «штаба укреплений Померании», принять участие в сооружении полевых укреплений вдоль имперской границы для защиты Германии от наступления поляков. В состав XIX армейского корпуса были включены: 3-я танковая дивизия, 2-я и 20-я мотопехотные дивизии, а также корпусные части[128]. 3-я танковая дивизия была усилена танковым учебным батальоном, имевшим на вооружений наши новейшие средние танки PzKpfw III и PzKpfw IV. В составе корпусных частей находился также учебный разведывательный батальон из состава танкового училища в Дёберице-Крампнице. Эти учебные части и подразделения наших военных школ были привлечены по моей просьбе с тем, чтобы они первыми смогли накопить практический опыт, что могло пойти на пользу в их будущей учебной деятельности.

Только после выступления Гитлера с речью перед командующими армиями в Оберзальцберге[129], на котором я не присутствовал, мне стало известно от командующего 4-й армией генерал-полковника[130] [Понтера] фон Клюге о возложенной на меня задаче. Я узнал, что мой XIX армейский корпус входит в состав 4-й армии. Южнее (справа от меня) находился II [армейский] корпус генерала [пехоты Адольфа] Штрауса, севернее (слева) – пограничные части генерала [авиации Леонарда] Каупиша[131], которым непосредственно перед началом боевых действий была придана 10-я танковая дивизия, находившаяся с марта этого года в Праге и ее окрестностях. За моим корпусом в качестве армейского резерва находилась 23-я пехотная дивизия из Потсдама.

Моя задача сводилась к тому, чтобы форсировать Брахе между Цемпельбургом (справа) и Коницем (слева)[132], быстро достичь Вислы, отрезать и уничтожить польские части, расположенные в так называемом Польском коридоре[133]. Дальнейшее продвижение предполагалось после поступления нового приказа. Корпус Штрауса, действуя справа от меня, должен был также продвинуться до Вислы, а соединение генерала Каупиша, действовавшее левее, – наступать на Данциг[134].

Имелись предположения, что польские силы в «коридоре» состояли из трех пехотных дивизий, одной – Поморской – кавалерийской бригады и небольшого числа танков типа «Фиат-Ансальдо». Граница с польской стороны была укреплена полевыми сооружениями. С нашей стороны были хорошо видны окопные работы противника. Видимо, имелся еще один тыловой оборонительный рубеж по реке Брахе (Брда).

Начало наступления намечалось на утро 26 августа.

Благодаря заключенному в эти дни соглашению с Советской Россией Гитлер обеспечил необходимую для ведения войны безопасность своих тылов. Что касается возможной реакции Западных держав, то он под пагубным влиянием Риббентропа оказался во власти иллюзий, считая их вмешательство нереальным.

Во всяком случае, мое утверждение не будет запоздалым, если я скажу, что настроение в армии было подавленным, и не будь пакта с Россией, вероятно, многое было бы еще труднее. С тяжелым сердцем мы начали войну, и не было ни одного генерала, который бы ратовал за нее. Все старшие офицеры и многие тысячи наших солдат, принимавших участие в Первой мировой войне, знали, что значит война. Они понимали, что война, возможно, не ограничится одной Польшей. Вмешательства других государств следовало опасаться, т. к. Англия в марте, т. е. после образования протектората Богемии и Моравии, предложила Польше гарантии ее независимости. Каждый из нас думал о матерях и женах немецких солдат и о тяжелых жертвах, которые они должны нести даже в случае благоприятного исхода войны. Наши собственные сыновья также находились в армии. Мой старший сын Гейнц Гюнтер был адъютант 35-го танкового полка, второй мой сын Курт в звании лейтенанта 1 сентября начал службу в разведывательном батальоне 3-й танковой дивизии, находясь, таким образом, в моем корпусе.

Последняя моя квартира перед войной находилась в Добрине, вблизи Пройсиш-Фридланд[135], где нас сильно баловали наши любезные хозяева Вилкенсы.

В ночь с 25 на 26 августа наступление было отменено. Почти вышедшие на исходные позиции части мы едва успели отвести назад. Очевидно, дипломатические переговоры шли полным ходом. Вспыхнула небольшая искра надежды на сохранение мира. Однако боевым воинским частям ничего хорошего она не принесла.

31 августа последовала новая тревога, на этот раз действительно боевая. Дивизии заняли исходное положение вдоль границы. Их положение было следующим:

– справа – 3-я танковая дивизия генерал[-лейтенанта] барона [Лео] Гейра фон Швеппенбурга; ее задача – продвигаться между реками Цемпольно и Каменка к реке Брахе (Брда), форсировать эту реку восточнее Прушч, у Хаммерсмюле и затем нанести удар в направлении Вислы у Швец[136];

– в центре, севернее р. Каменка, между Грюнау и Фирхау – 2-я мотопехотная дивизия генерал[-лейтенанта Пауля] Бадера; ее задача – прорвать польские пограничные укрепления и затем продвигаться в направлении Тухеля;

– слева, западнее Коница – 20-я мотопехотная дивизия генерал [-лейтенанта Морица фон] Викторина; ее задача – овладеть этим городом и продвигаться затем через Тухольскую пустошь и город Оше на Грауденц[137].

Главный удар при наступлении наносила усиленная корпусными частями 3-я танковая дивизия, за которой следовал армейский резерв (23-я пехотная дивизия).

1 сентября в 4 часа 45 минут корпус перешел границу, развертываясь в боевые порядки. Густой туман застилал землю. Поэтому авиация вначале была лишена возможности действовать. Я сопровождал 3-ю танковую бригаду в первом эшелоне до района севернее Цемпельбурга, где завязались первые незначительные бои. К сожалению, тяжелая артиллерия 3-й танковой дивизии, выполняя данные ей указания, была вынуждена стрелять в туман. Первый снаряд разорвался в 50 м от моей командирской машины, второй – в 50 м позади нее. Я предположил, что следующий снаряд попадет прямо в машину, и приказал водителю повернуть вправо. Но он начал нервничать при этом непривычном для него грохоте и въехал на полном ходу в канаву. Передняя ось полугусеничной машины была погнута, что сильно затрудняло управление. Поэтому мне пришлось временно отказаться от своей поездки. Я отправился на командный пункт корпуса, взял другую машину и объяснился с чересчур рьяными артиллеристами. Здесь мне представляется случай упомянуть, что я первым из командиров корпусов стал использовать бронированные командирские машины, чтобы сопровождать танки на поле боя. Они были снабжены радиоаппаратурой, что позволяло поддерживать постоянную связь с командным пунктом корпуса и с подчиненными дивизиями.

Севернее Цемпельбурга, у Гросс-Клона, завязался первый серьезный бой. Это произошло в тот момент, когда вдруг внезапно рассеялся туман и развернутые в боевой порядок наступающие танки оказались перед фронтом обороны поляков. Оборонявшимся удалось из противотанковых пушек сделать несколько метких выстрелов и добиться прямого попадания в наши машины. Были убиты офицер, фаненюнкер[138] и восемь солдат.

Гросс-Клон был владением моего прадеда барона [Рудольфа] Хиллера фон Гэртрингена. Кроме его могилы, там находилась и могила моего деда – [Генриха] Гудериана. Там же, в Гросс-Клоне, родился и мой отец [Фридрих Гудериан]. Впервые в своей жизни я приблизился к месту, которое когда-то было так любимо моими родными.