8 то время мы также надеялись, что быстрая победа в Польше окажет определенное политическое воздействие и Западные державы удастся склонить к разумному миру. Мы полагали, что в противном случае Гитлер решится в ближайшие сроки начать наступление на Западе. К сожалению, обе надежды оказались иллюзорными. Началось то время, которое Черчилль назвал «Странной войной»[166].

Воспользовавшись свободным временем, я посетил своих родственников, проживавших в Восточной Пруссии. Среди них я встретил племянника из Западной Пруссии, который вынужден был стать солдатом польской армии, а теперь, освобожденный из плена, хотел служить своему собственному народу.

9 октября штаб корпуса был переведен в Берлин. По пути в столицу я снова повидался со своими родственниками в Западной Пруссии, пережившими тяжелые дни наподобие Бромбергского кровавого воскресенья[167]. Нанес я визит также и своему родному городу Кульму, нашел там дома, в которых жили мои родители и бабушка. Это было, пожалуй, последнее свидание с родными местами.

Вернувшись в Берлин, я вскоре испытал радость: мой старший сын [Гейнц] был награжден Железным крестом 1-го и 2-го класса. Он принимал участие в тяжелых боях в Варшаве.

Я не могу закончить описание Польской кампании, не упомянув о своем штабе, который во главе с начальником штаба полковником [Вальтером] Нерингом работал блестяще. Благодаря своей хорошей подготовке и отличной технике составления и отдачи приказов и распоряжений штаб во многом способствовал успехам корпуса.

27 октября я был вызван в Имперскую канцелярию. Там собралось 24 офицера, награжденных Рыцарским крестом Железного креста. Я испытал удовлетворение, получая одним из первых эту награду, и видел в этом прежде всего признание моей борьбы за создание современных танковых войск. Несомненно, этот род войск сыграл решающую роль в том, что кампания закончилась в столь короткие сроки и с такими незначительными потерями. Во время завтрака, состоявшегося после вручения наград, я сидел с правой стороны от Гитлера и вел с ним оживленную беседу о развитии танковых войск и об уроках прошедшей кампании. Наконец, он спросил вне всякой связи с тем, о чем мы беседовали: «Я хотел бы знать, как воспринял народ и армия пакт с Советской Россией?» На этот вопрос я смог лишь ответить, что мы, солдаты, облегченно вздохнули, когда в конце августа до нас дошло известие о заключении пакта. Благодаря этому пакту мы почувствовали, что тыл наш свободен, и были счастливы, что удалось избавиться от опасности ведения войны на два фронта, что в прошлой мировой войне вывело нас из строя на продолжительное время. Гитлер посмотрел на меня с большим удивлением, и я почувствовал, что мой ответ не удовлетворил его. Однако он ничего не ответил и перешел на другую тему. Только много позже я узнал, насколько глубоко Гитлер ненавидел Советскую Россию. Он, вероятно, ожидал, что я выражу удивление по поводу заключения этого пакта, связавшего его со Сталиным.

На прием были приглашены военачальники, получившие Рыцарские кресты за Полькую кампанию. На церемонии вручения были как те, кто получил награды в соответствии с приказом 27 октября 1939 г., так и те, кто был перечислен в первом наградном приказе от 30 сентября 1939 г.

30 сентября 1939 г. Рыцарскими крестами были награждены 12 человек: генерал пехоты Йоханнес Бласковиц (командующий 8-й армией), генерал-полковник Федор фон Бок (командующий группой армий «Север»), генерал-полковник Вальтер фон Браухич (главнокомандующий сухопутными войсками), генерал-полковник Вильгельм Кейтель (начальник ОКВ), генерал авиации Альберт Кессельринг (командующий 1-м воздушным флотом), генерал артиллерии Гюнтер фон Клюге (командующий 4-й армией), генерал артиллерии Георг фон Кюхлер (командующий 3-й армией), генерал-полковник Вильгельм Лист (командюущий 14-й армией), генерал авиации Александр Лёр (командующий 4-м флотом), гросс-адмирал Эрих Рэдер (главнокомандующий ВМФ), генерал артиллерии Вальтер фон Рейхенау (командующий 10-й армией), генерал-полковник Герд фон Рундштедт (командующий группой армий «Юг»).

27 октября 1939 г. Рыцарским керстом были награждены еще 12 человек: генерал-майор Людвиг Кюблер (командир 1-й горно-стрелковой дивизии), генерал-майор Ганс Ешоннек (начальник Генштаба люфтваффе), генерал танковых войск Гейнц Гудериан (командир XIX корпуса), генерал артиллерии Франц Гальдер (начальник Генштаба сухопутных войск), генерал кавалерии Эрих Гёпнер (командир XVI корпуса), генерал пехоты Герман Гот (командир XV корпуса), генерал-лейтенант Георг Ганс Рейнгардт (командир 4-й танковой дивизии), полковник Август Шмидт (командир 20-го пехотного полка), обер-лейтенант Дитрих Штейнхардт (командир 2-й роты 51-го пехотного полка), лейтенант Йозеф Штольц (командир взвода 10-й роты 51-го пехотного полка), генерал пехоты Адольф Штраусе (командир II корпуса), генерал-лейтенант Курт фон Бризен (командир 30-й пехотной дивизии). – Прим. науч. ред.

Непродолжительный отдых в собственном доме был омрачен печальным событием. 4 ноября в моем доме в Берлине умерла моя дорогая теща[168]. Мы похоронили ее в Госларе рядом с тестем. В это время новый приказ заставил меня вновь оставить семью.

В середине ноября мой штаб был переведен в Дюссельдорф, а затем внезапно в Кобленц. Там я поступил в распоряжение командующего группой армий «А» генерал-полковника фон Рундштедта.

С целью улучшить политическую подготовку офицерского корпуса, в особенности генералитета, в Берлине был прочитан цикл лекций, причем наряду с другими перед военными выступали также Геббельс, Геринг и, наконец, 23 ноября сам Гитлер. Слушателями были главным образом генералы и адмиралы, но присутствовали также преподаватели и офицеры-воспитатели военных училищ в чинах до обер-лейтенанта включительно. В выступлениях трех вышеуказанных лиц повторялась примерно одна и та же мысль: «Генералы люфтваффе, действующие под целеустремленным руководством партайгеноссе[169] Геринга, – абсолютно надежные люди в политическом отношений; также и адмиралы надежно воспитываются в духе указаний Гитлера; однако к генералам сухопутных войску партии нет полного доверия».

После успехов только что завершившийся Польской кампании этот несправедливый упрек для всех нам непонятен. По возвращении в Кобленц я посетил начальника штаба группы армий, хорошо знакомого мне генерал [-лейтенанта Эриха] фон Манштейна, чтобы поговорить с ним о мерах, которые надлежит принять. Манштейн разделял мое мнение, что генералитет не может мириться с упомянутыми высказываниями. Он беседовал уже со своим командующим, но тот не был склонен что-либо предпринимать. Он посоветовал мне еще раз поговорить с Рундштедтом, что я и сделал немедленно. Генерал-полковник фон Рундштедт был уже информирован обо всем; он согласился лишь посетить главнокомандующего сухопутными силами и сообщить ему о сформировавшемся у нас мнении. Я возразил ему, сказав, что упреки в первую очередь преднамеренно направлены по адресу главнокомандующего сухопутными силами и что он лично слышал их; дело состоит как раз в том, чтобы подойти к Гитлеру с другой стороны и рассеять эти необоснованные подозрения. Генерал фон Рундштедт не проявил готовности предпринять дальнейшие шаги.

В последующие дни я посетил некоторых старых генералов, чтобы побудить их к действиям, но все это было тщетно. Последним в этом кругу был генерал-полковник фон Рейхенау, преданность которого Гитлеру и партии всем была известна. Однако, к моему удивлению, Рейхенау заявил, что его отношения с Гитлером ни в коей мере нельзя назвать хорошими, что, наоборот, у него были с ним очень острые разногласия. По этой причине его обращение к Гитлеру не имеет никакого смысла. Но он считал совершенно необходимым сообщить Гитлеру о настроении генералитета и потому предложил мне взять эту задачу на себя. Я сказал, что я являюсь одним из самых молодых генералов и корпусных командиров и поэтому едва ли могу взять на себя полномочия выступить от имени столь большого числа более старших генералов. Он высказал мнение, что это, может быть, как раз и хорошо. Незамедлительно он назначил меня на доклад в Имперскую канцелярию, и на другой день мне было приказано прибыть в Берлин к Гитлеру. Из этой беседы я вынес впечатления, заслуживающие упоминания.