Я находился с Гитлером с глазу на глаз. Он слушал меня, не перебивая, почти двадцать минут. Я рассказал ему о тех трех выступлениях, прослушанных мной в Берлине, в которых выражался один и тот же упрек по адресу генералитета сухопутных войск, и затем продолжал:

«Все генералы, с которыми мне после этого приходилось встречаться, выражали свое удивление и неудовлетворенность тем, что люди, занимающие видное положение в Имперском правительстве, питают к ним такое явное недоверие, хотя они в только что закончившейся Польской кампании использовали все имевшиеся у них возможности, не жалея своей жизни, сражаясь за Германию и победоносно завершили кампанию в течение неполных трех недель. Я считаю, что допустить трещину такого размера внутри высшего командования перед лицом предстоящей тяжелой войны с Западными державами – значит обречь наступление на провал. Вы, может быть, будете удивляться, что к Вам пришел и говорит об этом один из самых молодых корпусных командиров. Я просил сделать этот шаг многих старших генералов, но ни один из них не изъявил готовности. После того как Вы выслушали меня, вы не сможете говорить впоследствии: "Я выразил свое недоверие к генералам сухопутных войск, а они смирились с этим. Ни один из них не протестовал против этого". Вот поэтому я и пришел сегодня к вам, чтобы заявить протест против высказываний, которые мы восприняли как несправедливые и оскорбительные. Если Вы питаете недоверие к отдельным генералам (а речь может идти только об отдельных генералах), тогда вы должны отстранить их. Предстоящая война будет продолжаться долго. Мы не можем терпеть такого раскола в высшем командовании, необходимо восстановить доверие, пока война не перешла в критическую стадию, как это имело место во время Первой мировой войны в 1916 г., пока Гинденбург и Людендорф не возглавили Верховное командование[170]. Однако тогда этот шаг был предпринят уже слишком поздно. Наше же Верховное командование должно остерегаться такого положения, когда необходимые решительные меры опять будут приняты с опозданием».

Гитлер слушал меня очень серьезно. Когда я закончил, он бесцеремонно сказал: «Речь шла о главнокомандующем сухопутными войсками!» Я ответил: «Если Вы не питаете доверия к главнокомандующему сухопутными войсками, то Вы должны сместить его и поставить во главе сухопутных войск такого генерала, которому Вы больше всех доверяете». И вот Гитлер поставил вопрос, которого я опасался: «Кого вы предлагаете?» Я стал перебирать в памяти лиц, которые, по моему мнению, способны были выполнять эту ответственную должность. Первым я назвал генерал-полковника фон Рейхенау. Гитлер отклонил его кандидатуру: «О нем не может быть и речи».

Выражение его лица было необычайно недовольным, и я понял, что Рейхенау во время нашей беседы в Дюссельдорфе нисколько не преувеличивал, говоря о своих плохих взаимоотношениях с Гитлером. Ряд других кандидатур, начиная от генерал-полковника фон Рундштедта, был также отклонен. Я встал в тупик и замолчал. Тогда начал говорить Гитлер. Он подробно изложил историю возникновения своего недоверия к генералам, начиная с момента создания вермахта, когда [барон Вернер фон] Фрич и [Людвиг] Бек создали для него ряд трудностей, противопоставив его требованию о немедленном создании 36 дивизий свое предложение ограничиться 21 дивизией[171]. Перед оккупацией Рейнской области генералы тоже предостерегали его; они были даже готовы, увидав первые признаки недовольства на лице французов, отвести обратно введенные в Рейнскую область войска, если бы имперский министр иностранных дел не высказался против этой уступки. Затем его сильно разочаровал фельдмаршал фон Бломберг и ожесточил случай с Фричем[172]. Бек возражал против мер по решению Богемского вопроса и не принял в ликвидации кризиса никакого участия. Нынешний главнокомандующий внес ему совершенно неприемлемые предложения по вопросам вооружения. Ярким примером этого является его совершенно неудовлетворительное предложение о расширении производства легких полевых гаубиц. Его план содержал смехотворно малые цифры. Уже есть разногласия и по вопросу проведения Польской кампании. Что же касается проведения предстоящей кампании на Западе, то его, Гитлера, мнение тоже расходится с точкой зрения главнокомандующего.

Затем Гитлер поблагодарил меня за мою откровенность, и беседа закончилась, не принеся никаких результатов. Она продолжалась около часа. Удрученный перспективами, которые нарисовал мне Гитлер, я вернулся в Кобленц.

До начала кампании против Западных держав, чего мы рады были бы избежать, изучался опыт боевых действий в Польше. Он показал (и для меня это не было неожиданностью), что легкие пехотные дивизии представляют собой неполноценные соединения. Было решено переформировать их в танковые дивизии, который получили номера от 6 до 9. Мотопехотные дивизии оказались слишком громоздкими по своему составу, и из них было изъято по одному мотопехотному полку. Перевооружение танковых полков танками типа PzKpfw III и PzKpfw IV, что было особенно важно и необходимо, продвигалось чрезвычайно медленно вследствие отсутствия у промышленности необходимых производственных мощностей, а также в результате того, что ряд новых моделей танков был законсервирован Верховным командованием сухопутных войск.

В мое подчинение (по вопросам боевой подготовки) было передано несколько танковых дивизий и пехотный полк «Великая Германия». Меня же занимали главным образом мысли о плане и возможном ходе операций на Западе.

Верховное командование сухопутных войск (ОКХ), подгоняемое Гитлером, намеревалось в очередной раз использовать старый план – так называемый «План Шлиффена» образца 1914 г. Это было быстрее и проще, но полностью отсутствовал фактор новизны. Поэтому очень скоро военная мысль начала работать в другом направлении. Как-то в ноябре 1939 г. фон Манштейн попросил меня зайти к нему. Он изложил мне свои взгляды относительно наступления крупными танковыми силами через Люксембург и южную часть Бельгии на «линию Мажино»[173] у Седана с целью прорыва этого укрепленного участка, а затем и всего французского фронта. Манштейн попросил меня рассмотреть его предложение с точки зрения специалиста по танковым войскам. После детального изучения карт и на основе личного знакомства с условиями местности во время Первой мировой войны я смог заверить Манштейна, что планируемая им операция осуществима. Единственное условие, которое я мог поставить, было использование в этом наступлении достаточного количества – а лучше всего всех! – танковых и мотопехотных дивизий,

После этого Манштейн составил докладную записку. Одобренная и подписанная генерал-полковником фон Рундштедтом 4 декабря 1939 г. она была направлена в Верховное командование сухопутных войск, где, однако, одобрения не получила. Верховное командование сухопутных войск первоначально хотело использовать для наступления через Арлон лишь одну-две танковые дивизии. Начался обмен мнениями по этому вопросу. Я считал такие силы слишком слабыми, а потому и операцию – бессмысленной. Дробление и без того слабых танковых войск было бы самой крупной ошибкой, какую только можно совершить. И именно перед возможностью ее совершения как раз и стояло Верховное командование сухопутных войск. Манштейн настоятельно добивался своего, чем навлек на себя недовольство ОКХ в такой степени, что его перевели на пост командира армейского корпуса. Он попросил дать ему хотя бы танковый корпус, но его просьба не была удовлетворена. Так Манштейн – наш самый лучший оперативный ум – возглавляя корпус в третьем эшелоне принял участие в кампании, которая своим блестящим проведением во многом обязана предложенному им плану. Его преемником в штабе генерал-полковника фон Рундштедта стал более спокойный генерал[-лейтенант Георг] фон Зоденштерн.