– И каково же будет твое сегодняшнее желание? Дома сиротам? Зрение слепым? Или просто чтобы все деньги в мире были отняты у богатых и отданы бедным?

– Я подумал, – отвечал Абдулла, – что мог бы – мог бы – пожелать, чтобы те два разбойника, которых ты превратил в жаб, приняли прежнее обличье.

По лицу джинна разлилась злобная радость.

– Ну, мог бы загадать чего похуже. Это я исполню с удовольствием.

– И каково же побочное действие этого желания? – спросил Абдулла.

– Да ничего особенного, – сказал джинн. – Просто в настоящий момент в этом оазисе расположился отряд воинов Султана. Султан убежден, что ты находишься где-то в пустыне. Его люди в поисках тебя прочесывают всю округу, но я уверен, что время на двух разбойников у них найдется – хотя бы для того, чтобы доказать Султану свое рвение.

Абдулла обдумал эти слова.

– А нет ли в пустыне еще кого-то, кто может подвергнуться опасности из-за этих изысканий?

Джинн искоса поглядел на него:

– А тебе и вправду не терпится истратить желание впустую! Там нет никого, кроме нескольких ковроделов и пары-тройки пророков – ну и, конечно, Джамала с его псом…

– А, – сказал Абдулла, – тогда я потрачу желание на Джамала и его пса. Я желаю, чтобы Джамал и его пес были немедленно перенесены туда, где у них будет легкая и изобильная жизнь в качестве… минуточку… в качестве дворцового повара и сторожевой собаки в ближайшем к Занзибу королевском дворце.

– Да уж, твоими стараниями это желание наизнанку не вывернешь, – уныло протянул джинн.

– К этому я и стремлюсь, – отвечал Абдулла. – Если мне удастся добиться того, чтобы ни одно из моих желаний не получалось обратить во зло, это будет большим облегчением.

– Можешь загадать соответствующее желание, – подсказал джинн.

Прозвучало это так печально, что Абдулла сразу понял, к чему джинн клонит. Бедняга хочет освободиться от заклятья, которое привязывает его к бутылке. Тем проще будет бросить на ветер очередное желание, рассудил Абдулла, только сначала надо добиться, чтобы благодарность джинна была достаточно глубока и он, освободившись, по доброй воле помог Абдулле разыскать Цветок-в-Ночи. Учитывая характер данного конкретного джинна, это представлялось маловероятным. А если Абдулла немедленно освободит джинна, то от вызова Судьбе придется отказаться, а этого он делать не собирался.

– Обдумаю это желание позже, – сказал он. – Сегодняшнее мое желание касается Джамала и его пса. Оказались ли они в безопасности?

– Да, – обиженно ответил джинн. При взгляде на его дымное лицо и на то, как он исчез в бутылке, Абдулле пришла в голову тревожная мысль, что джинн умудрился вывернуть наизнанку и это желание, но как именно, разумеется, было неизвестно.

Абдулла оглянулся и обнаружил, что на него смотрит солдат. Он не имел представления о том, сколько солдату удалось подслушать, но изготовился к спору.

Однако солдат лишь бросил: «Что-то не улавливаю я вашей логики», а затем предложил отправиться в путь – ведь, наверно, по дороге попадется ферма, где можно будет купить чего-нибудь на завтрак.

Абдулла снова посадил Полночь на плечо, и они поплелись дальше. Весь этот день им пришлось идти по глухим тропам. Хотя кругом не было ни следа полицейских, судя по всему, к Кингсбери они не приблизились. И правда – когда солдат спросил у какого-то человека, который рыл канаву, далеко ли до Кингсбери, тот ответил, что четыре дня пешего ходу.

Судьба, подумал Абдулла.

На следующее утро он спрятался за стог сена, где они ночевали, и пожелал, чтобы те две жабы в оазисе превратились обратно в людей.

Джинн очень рассердился:

– Ты же слышал, как я сказал, что первый, кто откроет мою бутылку, превратится в жабу! Разве ты хочешь, чтобы такая хорошая работа пошла насмарку?!

– Да, – отвечал Абдулла.

– Несмотря на то что воины Султана по-прежнему там и наверняка повесят разбойников? – уточнил джинн.

– Сдается мне, – сказал Абдулла, вспомнив, каково ему было быть жабой, – они все равно предпочтут быть людьми.

– Что ж, превосходно! – скорбно воскликнул джинн. – Неужели ты не понимаешь, что мои идеи отмщения терпят полный крах? Но тебе-то какое дело! Кто я тебе? Не более чем ежедневное желание в бутылке!

И снова Абдулла, оглянувшись, обнаружил, что на него смотрит солдат, однако на этот раз солдат и вовсе ничего не сказал. Абдулла был уверен, что его спутник попросту тянет время.

В тот день дорога под их ногами пошла на подъем. Пышная зелень низин сменилась песчаными проселками с кустами по обочинам – сухими и колючими. Солдат бодро отметил, что вот наконец-то они попали в какие-то другие места. Абдулла только буркнул что-то в ответ. Он твердо решил не давать слабины.

К ночи они очутились на возвышенности, поросшей вереском, которая выходила на очередную равнину. Еле заметный пупырышек на горизонте, по мнению солдата – причем высказанному по-прежнему очень бодро, – был, несомненно, Кингсбери.

Когда они разбили лагерь, солдат – еще более бодро – позвал Абдуллу поглядеть, как очаровательно Шустрик-Быстрик играет с пряжками его ранца.

– Это, несомненно, чарует меня не больше, – заметил Абдулла, – чем бугорок на краю земли, который может оказаться городом Кингсбери.

Настал еще один густо-красный закат. За ужином солдат показал на него Абдулле и обратил его внимание на большое красное облако в виде замка.

– Ну разве не красиво? – спросил он.

– Это просто облако, – отозвался Абдулла. – Оно не имеет художественной ценности.

– Дружище, – сказал солдат, – по-моему, этот джинн вас допекает.

– Каким образом? – не понял Абдулла.

Солдат показал ложкой на далекое темное пятнышко на фоне заката.

– Вон, видите? – сказал он. – Кингсбери. У меня предчувствие – да и у вас, думаю, тоже, – что, когда мы туда доберемся, лед тронется. Но как-то нам все туда не добраться. Не думайте, что я вас не понимаю: вы человек молодой, нетерпеливый, вот еще любимую девушку потеряли, – естественно, вам кажется, будто Судьба против вас ополчилась. Поверьте мне, бо?льшую часть времени Судьбу никто особенно не волнует. И джинн не то чтобы на чьей-то стороне – не более, чем сама Судьба.

– А почему вы так решили? – спросил Абдулла.

– Потому что он всех ненавидит, – ответил солдат. – Может быть, это в его натуре, хотя, осмелюсь заметить, заключение в бутылке его вряд ли исправит. Но не забывайте: что бы он там ни чувствовал, желания ваши он исправно исполняет. К чему же осложнять себе жизнь только для того, чтобы досадить джинну? Почему не загадать самое полезное и своевременное из всех возможных желаний, получить то, что нужно вам, и смириться со всеми нежелательными последствиями? По зрелом размышлении мне кажется – что бы ни учинил этот джинн со своей страстью все обращать во зло, – лучше всего пожелать, чтобы вам вернули ковер-самолет.

Пока солдат говорил, Полночь взобралась Абдулле на колени и принялась, мурлыча, тереться о его щеку, чем немало его поразила. Абдулла был вынужден признать, что польщен. Раньше Полночь исключительно допекала его – как и джинн, и солдат, не говоря уже о Судьбе.

– Если я пожелаю ковер, – заметил он, – то готов поспорить, что несчастья, которые пошлет нам джинн, с лихвой перевесят пользу, которую мы от него получим.

– Спорите? – обрадовался солдат. – До смерти люблю поспорить. Спорим на золотой, что от ковра будет больше пользы, чем неприятностей?

– Пожалуйста, – отвечал Абдулла. – И снова все выходит по-вашему. Не устаю поражаться, друг мой, почему вас не повысили в чине до командующего этой вашей армией.

– И я, – кивнул солдат. – Из меня бы вышел отличный генерал.

На следующее утро они проснулись в густом тумане. Кругом было сыро и бело, и за ближайшими кустами ничего не было видно. Полночь, дрожа, прижалась к Абдулле. Когда Абдулла поставил перед собой бутылку с джинном, вид у сосуда был донельзя обиженный – даже против обычного.