«Исчадие ада», «треклятая поганая змея», «выродок змеиный», «ночной выползок», «подлый шнурок», «чёрный хер» и далее, насколько хватало фантазии.

Трах-тибидох, и ещё раз его трах и тибидох. И во все его дырки трах и тибидох, и всей ротой его тибидох и, немножко, трах, — слышно было повсюду. Но последующие события быстро заставили прикусить язык всех, кто сыпал сейчас ругательствами.

Позабыв обо всём на свете, они стали сражаться за свою жизнь, вылавливая мечущихся и хрипящих в диком ужасе верблюдов и обезумевших от огня лошадей.

Семь тысяч бывших дервишей, примкнув штыки, стали появляться из темноты, как ночные демоны, и были такими же страшными. Дико вращая налитыми кровью глазами, ярко блестевшими в свете огня, они визжали и набрасывались с оружием на английских солдат и их союзников.

Загремели первые выстрелы, и через пять минут всё смешалось в ужасную какофонию звуков внезапно зародившегося боя, итог которого был неясен. Вскоре, в этот шум включились пулемёты, как англичан, так и негров.

С левого фланга открыли огонь четыре горных пушки батареи Мамбы, и в полевом английском лагере воцарился очевидный хаос. Всё вокруг стреляло, полыхали огненные вспышки разрывов, курился пороховой дым, придавая оттенок ирреальности всему происходящему.

Люди убивали друг друга, отчаянно, при этом, сражаясь. Бесцельно бегали верблюды, хрипели хаотично мечущиеся лошади, сбивая людей с ног. Но силы, всё же, были не равны, и пехотные батальоны отбили нападение, с огромными потерями для себя, вытеснив из лагеря дервишей Османа Дигны, которые, вскоре, исчезли в предрассветной тьме.

Прислушиваясь к звукам боя и вглядываясь в происходящее, я с удовлетворением наблюдал, как загорелись и пали канонерки, захваченные моими людьми. Переживая за исход начавшегося сражения, я отдал следующий приказ.

— Твоя очередь, Осман Дигна. Атакуй и отступи, твой час ещё не наступил.

Взмах змеиным жезлом, и арабский военачальник, склонив голову в чалме и крепко прижав правую руку к своему сердцу, исчез во тьме, а впереди, над английским лагерем, поднялся небольшой всполох огня. Почти сразу, оттуда послышались крики и выстрелы.

Вскоре, к ночной суматохе, созданной планерами, присоединились звуки ночного боя. Это дервиши, ведомые Османом Дигной, обрушились на укреплённый английский лагерь, прорвав оборону и глубоко вклинившись в него.

Заговорила и моя батарея лёгких горных пушек, которую своевременно донесли, фактически на руках, до заранее выбранных огневых позиций. Батарея стреляла по позициям гаубиц, замеченных днём, стараясь полностью вывести их из строя.

Англичане не могли ввести в бой Верблюжью конницу и иррегулярные войска. Лошади и верблюды не способны были на ночную атаку, да и основная масса их разбежалась, поэтому, сейчас генерал Китченер ничего не мог противопоставить атаковавшим его войскам Мамбы, кроме организованности.

Гораций Герберт Китченер не достиг бы звания генерала, если бы не мог останавливать панику, и он умел вдохнуть дух храбрости в своих подчинённых.

— К оружию! Без паники! Горнист, ко мне! Труби сбор и атаку.

Чистый высокий звук военного сигнала сотряс воздух. По этому сигналу строились шотландские стрелки, ловили лошадей уланы и арабы. Отчаянно рубились суданские и египетские солдаты.

Семь тысяч дервишей, сначала, завязли в общей массе солдат, а потом, стали медленно пятиться, под напором более многочисленного врага, и наконец, пользуясь суматохой и неразберихой ночного сражения, стали организованно отступать, немедленно скрываясь во тьме.

Бросившись, было, за ними в преследование, эскадроны улан и арабская конница попали в перекрёстный огонь двух замаскированных пулемётных расчётов, прикрывавших отступление бывших дервишей.

Покатились по земле всадники, кувыркаясь, вместе с отчаянно ржавшими лошадьми, переломавшими ноги. Сваливались с коней убитые и раненые. Строй разрушился и, понеся огромные потери, вся масса людей и коней, преследовавших дервишей Мамбы, повернула обратно и, настёгивая скакунов, покинула поле боя.

Уинстон Черчиль громко стонал, пуля задела его по касательной, повредив левое бедро, и он отчаянно пытаясь выбраться из-под туши коня. Лошадь была убита той же пулемётной очередью, которая зацепила и всадника. И сейчас Черчиль пытался спастись, нелепо дёргаясь, истекая кровью, судорожно царапая руками землю, по сантиметру, вытягивая своё тело из-под животного.

Ему это уже почти удалось, когда он был подхвачен чьими-то сильными руками и рывком вытянут из-под мёртвой туши своего боевого товарища. Подняв голову, Черчиль увидел, что это здоровый негр, а значит, он попал в плен. Быстро схватив за рукоятку маузер, он попытался вытащить его из кобуры, но не успел.

Мощный удар большим кулаком, прямо в лоб, отключил его сознание. В голове помутилось, на глаза навалилась кровавая пелена, и он потерял сознание, бессильно повиснув на руках держащего его негра.

— Кулды-булды, — непонятно выразился здоровый негр, повторив однажды услышанное выражение от Мамбы, в похожей ситуации.

— Мамба наградит, и даст мне такой же пистолет, как и у него.

Огромная лапища, с нежностью, достала заманчивое оружие из кобуры. Вдоволь налюбовавшись, дикарь закинул безвольное тело командира эскадрона, которым и был Уинстон Черчиль, на плечо, и скрылся в темноте, неся ценную добычу своему королю.

Первые лучи солнца пролились на землю, осветив строящиеся для битвы войска англичан и короля Иоанна Тёмного. Тихо покачивались на речных волнах канонерские лодки. С великим трудом, используя пленных матросов, эти суда разворачивались для более удобной стрельбы по войскам генерала Китченера.

Это не нравилось генералу. Вчерашний расклад круто изменился. А Мамба, наплевав на правила боя, подло захватил, с помощью мистики, канонерки. Другого объяснения Китченер не мог дать. Ну а чего ждать от подлого, мерзкого дикаря, возомнившего себя королём, защитником веры и своего народа. Ату его.

Несмотря на скверный расклад, потери, неудачную ночную битву, генерал Китченер верил в своих солдат и в силу английского оружия. То, что у его противника тоже были пулемёты, ещё не гарантировало победы, ведь из них надо было уметь стрелять.

Остатки кавалерии и Верблюжий корпус отправились на правый фланг, совершая обходной маневр, готовясь обрушиться на левый фланг мамбовцев. Плохо было только одно, большинство гаубиц негры вывели из строя предрассветным обстрелом.

И у Иоанна Тёмного оказались орудия. Было их немного, но они были, и метко стреляли, что было, крайне, неприятно. Уцелевшие гаубицы англичан открыли огонь и среди боевых порядков противника вспухли пыльные комки разрывов. Брызнули, пополам с землей, осколки, и густые цепи генерала Китченера тронулись вперёд.

Прижав бинокль к глазам, я молча оглядывал боевые порядки англичан, изрядно уже потрёпанные. По моим расчетам, я остался в хорошем выигрыше, что, впрочем, не гарантировало победы. Тем не менее, у меня в активе появились канонерки, тогда как Китченер их лишился.

Его конница, также, изрядно пострадала, а общее количество солдат уменьшилось, минимум, тысяч на пять. Следовало воспользоваться трудами ночного боя. Мои воины почти не спали, так же, как и воины врага. Но, в отличие от них, у меня в атаку ходила, едва ли, четверть, от общего количества, тогда как его войска всю ночь были на ногах.

Кто-то задастся вопросом, а почему мы не атаковали противника всеми своими силами. А потому, что мне нужна была полная победа, да и ход ночной битвы был непредсказуем. А сейчас, у меня были пушки и пулемёты канонерок, а у англичан не было, и плевать на их верблюдов. Хотя, мобильность мне бы не помешала.

Пришлось делать очередную ловушку. Восседая на чёрном осле (я лошадей боюсь и не умею на них ездить), на вершине холма, я представлял отличную мишень и меня было видно со всех сторон. Возле холма находилась тысяча воинов, из числа моей личной гвардии, расположившихся густыми цепями. Больше никого не было. Ну, это на первый взгляд.