Умение маскироваться и прятаться я отрабатывал специально и долго. Не сразу стал замечать, что не только примитивная маскировка пучками травы и ветками помогает мне, а что-то другое, наподобие интуиции. Как-то я совсем позабыл, что семью Данира сожгли. У Айлы я расспрашивал про окудников. Якобы на торгах от дядьки одного слово услышал и не понял.

– Данир, забудь, что слышал, – строго наказала мне женщина.

– Они плохие? – изобразил я на лице непосредственность ребёнка.

– Это маги, – осторожно ответила знахарка. – Не такие, как наши.

Я кивнул и больше с расспросами не лез, чтобы не привлекать лишнее внимание. Позже вернусь к этому вопросу. Подумал, что возможно я и сам окудник, когда случайно стал замечать за собой необычные вещи. В прошлой жизни у меня не было такой развитой интуиции. А тут несколько раз подряд уходил, сворачивал, забирался на дерево ровно за несколько минут до того, как появлялась ватага деревенских мальчишек. К дому знахарки они не подходили, зато были в курсе, что меня можно застать на озере или возле реки, где я искал корни лечебной травы.

Невзирая на запрет взрослых, дети устраивали на меня настоящую облаву. За два года ни разу не поймали, чем я очень гордился.

Свой день рождения я решил отмечать по летнему солнцестоянию. Айла уверяла, что в этом месяце много детей рождается. Большая вероятность, что я появился на свет в начале лета. Математика здесь простая. Летом свадьбы редко справляют. Зато, когда собран урожай и проданы его излишки, то начинают гулять. Отсчитайте девять месяцев от октября или ноября, получите дату рождения в промежутке от начала до середины лета.

Четвёртое лето в этом мире оказалось для меня самым сложным. В девять лет я уже считался помощником. Пусть и не полноценным, но отрабатывать на благо деревни часть дней мне поставили в обязанность. Уговоры знахарки насчёт того, что она меня учит и некогда мне коров пасти, не подействовали. Весь июнь я был подпаском. Хорошо, что один месяц, а не все лето. Народ понимал, что знахарке тоже нужно управляться по хозяйству. Ей травы собирать, сушить, корешки всякие съедобные и лечебные заготавливать.

Потому я получил только один месяц отработок и чуть не свихнулся от местных нравов. То, что вслед кричали: «Беляк, беляк», я давно привык, и швырнуть меня куском грязи или навоза считалось в порядке вещей. Пастуху на мои взаимоотношения с местной молодёжью было наплевать. Старосте и другим взрослым, тем более. Один раз драка вышла серьёзной. Мне даже интуиция не помогла.

Карел, тот пацан, под предводительством которого мне разбили кувшин с молоком, давно желал подкараулить. Понятия чести и того, что втроём на одного неправильно нападать, у деревенских не было. Карел был старше меня года на три. Его брат – Томас моим ровесником. Третий мальчишка из числа соседей так же имел возраст девяти-десяти лет. Умом я понимал, что это дети. Не самые жестокие. Им интересно, развлечений мало. Но драться с тремя пришлось серьёзно. Правил деревенские не знали совсем. Стукнуть по затылку дубиной посчитали лучшей тактикой. Еле успел увернуться. Интуиция сработала вовремя, удар пришёлся по плечу. Дальше помахались кулаками и я «храбро» сбежал.

В следующие дни я стал ходить, таская за собой приличный дрын. Он оказалось и коров неплохо стимулировал, чтобы те не разбредались. В первое время я этих рогатых слегка опасался. После привык. Зорко следил куда, чья корова пошла. Пастух, дед Угорь мне байки всякие травил, просвещая в деталях профессии.

То самое стадное чувство у этих животных действительно развито превосходно. Стоит одной тупой бурёнке свернуть не туда, как вся толпа следом! Чего сунулись в кусты сами небось не понимали, но инстинкты срабатывали. Дед Угорь этих коров всех знал давно и был в курсе характеров и различных причуд.

– Огневых животинку отгоняй, чтобы в конце шла, – пояснял он мне. – Смотри за бычком Лукиных, шоб не сбил.

Про травы, что горечи молоку дают я и без него знал. Кстати, Айлу зимой частенько и к коровам звали. Она теми самыми горькими травами и лечила. К концу месяца общественных работ я выучил многие болячки животных. Одну такую тёлочку пастух сам рекомендовал не лечить, а забить. Какая-то коровья горячка. Выглядело животное примерно, как человек с высокой температурой. Веки опухшие, слезы текут, жажда и хм… понос, если такое применимо к коровам. Тёлочку забили, хотя знахарка говорила, что сложно, но вылечить была вероятность.

У молодых телят была распространена разновидность глистов. Мухи также не только донимают коров, но переносят болячки паразитов. Наслушавшись за день рассказов о болезнях и паразитах, я возвращался домой через озеро, тщательно отмывая себя в воде. Позже щёлоком руки мыл, жиром смазывал. И после этого, переодевшись в чистую одежду приступал к еде. Знахарка над моей страстью к чистоте только посмеивалась, а я как всегда отмалчивался, поскольку понимал, что ребёнок не может учить взрослую и опытную женщину азам гигиены. Удивительно, что я сам за все время ни разу не простыл.

Первая серьёзная болячка приключилась у меня поздней осенью. В очередной раз не смог увернуться от Карела с дружками. В конце осени по деревням ездит местная налоговая служба. В городе ремесленники, торговцы и прочий люд платят чиниш деньгами. Деревни отдают кнезу долю продуктами. Нас со знахаркой это тоже касалось. Но мёда хватало для продажи, для лекарств. Себе покушать и пару кувшинов отдать мытнику.

Моя чуйка сигнализировала о неприятностях, ещё когда я только понёс мед. Айла, как нарочно, отвлечься не могла. Староста очень просил сварить противопохмельной настойки для чиновников. Их приехало пятеро на восьми обозах. Возницы и отряд сопровождения имелись, но в предыдущей деревне служивые люди немного перебрали с угощениями. Нужно продолжать движение, а здоровье подвело.

В общем, пока знахарка варила отвар, я потащил мёд сдавать. Следил внимательно, по сторонам оглядывался, прислушивался к интуиции, и кувшины донёс целыми. Староста всё записал, а я радостный припустил обратно. Чего собственно радовался и сам понять не мог. Чуйка ведь продолжала вопить. Если я не разбил кувшины, то у меня имеется голова, которую также можно повредить.

Мелкие сучата применили отработанную тактику – палкой по затылку. За лето и осень Карел подрос, окреп. Удар получился точным и сильным. Вырубился я сразу. Мою безвольную тушку пацаны отделали по мере сил и возможностей. Сломали пару ребёр, нос, разбили губу и наставили кучу синяков, бросив валяться там же на тропе.

Первой на меня наткнулась Айла. Она закончила варить отвар и понесла его старосте, а тут я валяюсь. Бросив посуду, Айла меня окровавленного и избитого, принесла в деревню. Дотащила из последних сил до дома старосты и упала вместе со мной. К тому времени я очнулся. Даже ответил старосте кто так меня избил.

– Не мы это были, – отнекивался Карел. Беляк врёт, – поддакивал брат.

Он был уверен, что я не видел обидчиков. Так оно и было. Я ведь только мельком успел заметить за деревом ворот его тулупа.

– Фая, как же так? – заливалась слезами Айла, перед матерью Карел. – Я же всегда помогала. За что мальца?

– Нам твоя помощь никогда не требовалась, – поджав губы, сообщила женщина.

Если быть объективным, то так оно и было. Ни разу семья Карела не появлялась на пороге дома знахарки. Сыновья пошли в отца, крепкие, сильные. Карел выглядел не на тринадцать лет, а года на два старше. Фая, их мать также была женщиной крупной, без проблем со здоровьем.

– Не велика потеря, если беляк сдохнет, – припечатал отец этого семейства.

Остальные деревенские жители мне немного посочувствовали, но когда уехал обоз с мытарями пошла гулять версия, что это охранники меня поколотили, а я на детей наговариваю. Староста высказываться на этот счёт не стал, но выделил запряжённую в телегу лошадь, чтобы меня довезти до дома.

Болел я долго и тяжело. На первое весеннее солнышко выбрался худющим и изможденным. Дал себе зарок всегда доверять чутью. Оно у меня, кстати, за время, проведённое в постели, обострилось. Даже стало казаться, что я вижу будущие события. Или это у меня такие глюки были? Помню, как лежу я разглядывая потолок, висящие пучки травы, паутину, копоть в щелях перекрытия. И на фоне побелки мне начинает чудится картина, будто это снег, наша речка, за ней лес и размахивающий руками человек. Только задремал, как за Айлой прибежали из деревни – Карел ловил рыбу и провалился в прорубь. Его вытащили быстро, но переохладился парень сильно.