Я отложил газету и заметил, что Смит смотрит на меня вопросительно.

— Я навел справки, — заметил он как само собой разумеющееся, — и если нам повезет, мы достигнем Солa еще до сумерек.

С этими словами он вышел из комнаты, и только тут я сообразил, какова должна быть цель нашей поездки, а также понял, что мнимое спокойствие моего друга является не чем иным, как попыткой скрыть дьявольское возбуждение. Действительно, судьба была настолько к нам благосклонна, что мы не только оказались неподалеку от Сола до наступления сумерек, но гораздо раньше, в самый разгар прекрасного осеннего дня.

Деревушка Сол представляла собой два ряда домов по обе стороны дороги. В последнем размещалась гостиница «Возничие». Ее мы достигли по извивающейся среди мхов дороге, отшагав пешком целую милю и заметив еще издали игру солнечных бликов на позолоченной вывеске. День был очень жаркий, если бы не прохладный бриз с моря, дующий откуда-то с просторов Атлантики. Деревушка была заброшенной, а на север и восток тянулись от нее бесконечные торфяные болота, ограниченные с одной стороны небесным, а с другой — морским горизонтом. На запад с того возвышения, где мы находились, начинался небольшой уклон, и вся местность чем-то напоминала дно высохшего озера, сходство с которым подчеркивали ярко-зеленые островки более сухих мест посреди серо-коричневого пространства сплошных торфяников.

— Кажется, я вижу замок Гластонбери, — говорил Смит, разглядывая в полевой бинокль восточный горизонт, — а там, если я не ошибаюсь, наша башня Крегмайр.

Сделав ладонью козырек от солнца, я взглянул туда же, куда и Смит, и увидел типичные для Ирландии круглые башни, происхождение которых на этой земле приписывают финикийцам. У их подножия громоздились ветхие домишки в окружении ярко-зеленых полей. Земля на многие мили вокруг была плоская, как моя ладонь, если не считать там и сям раскиданных небольших холмиков и огромных валунов. Не возникало сомнения, что много веков тому назад здесь гуляли морские волны. Даже под сияющим солнцем эта местность являла собой довольно печальную картину.

А вокруг — ни живой души. Когда до Крегмайра оставалось четверть мили, Смит снова поднял полевой бинокль к глазам, чтобы осмотреть окрестности.

— Да, Петри, — заметил он протяжно, — никаких признаков… Хотя…

Сунув бинокль в футляр, мой друг стал энергично тянуть мочку левого уха.

— Не были ли мы слишком самонадеянными? — сказал он, слегка сощурившись. — Мне показалось, что по крайней мере трижды, пока я наводил фокус в бинокле, кто-то или что-то исчезало из поля зрения, причем всякий раз позади нас.

— Что вы имеете в виду, Смит?

— Только то, — он оглядел окрестности с таким выражением, как будто со всех сторон к нам подкрадывались китайцы, — только то, что за нами следят.

Мы молча переглянулись, без лишних слов убедившись, что оба опасаемся одного и того же. Затем Смит скомандовал:

— Вперед, Петри! — И, взявшись за руки, мы ускорили шаг.

Крегмайр стоял на небольшом зеленом возвышении над тем, что было некогда бухточкой или устьем реки, окруженный со всех сторон плодородными угодьями.

Дом, куда мы решили нанести визит, представлял собой двухэтажное сооружение, соединенное с восточной стороны с древней башней и двумя маленькими флигелями. Здесь был разбит небольшой огород, несколько чахлых деревьев росло у северной и западной стен, а все имение окружал массивный забор из серого камня. Тень башни под острым углом пересекала дорогу. Разгоряченные долгой ходьбой под горячим солнцем, мы с благодарностью окунулись в нее. Однако, оказавшись у подножия древнего сооружения, я почувствовал не облегчение от прохлады, а не очень приятный озноб. Переглянувшись со Смитом, мы поняли, что испытываем одинаковое беспокойство.

Но вокруг царило молчание, если не считать отдаленного шороха моря, и только непонятно откуда взявшаяся здесь чайка прокричала с небес что-то скорбное и немузыкальное. Невольно в памяти всплыли строки из поэмы:

Вдали людей, среди таинственных болот

Живу среди зверей, и птиц, и всякой Божьей твари,

А рядом волны плещут, и ветер жалобную песнь свою ведет,

И океан зовет туда, где нет печали.

Вокруг не было видно ни души, ничто не выдавало присутствия человека. Даже собака не залаяла. Найланд Смит шумно вздохнул, бросил взгляд на дорогу, по которой мы пришли, и мы двинулись вдоль стены к воротам. Они оказались не заперты, а за ними была мощенная камнем дорожка среди зарослей травы. Она вела к дому в четыре окна — два на первом и два на втором этаже. Те, что на первом, были забиты досками, а на втором не имели ни жалюзи, ни занавесок. Не чувствовалось никаких намеков на то, что Крегмайр обитаем.

Мы поднялись по ступенькам к массивной дубовой двери. Древний и ржавый дверной колокольчик висел справа. Смит, бросив на меня загадочный взгляд, принялся звонить.

Где-то внутри здания что-то загрохотало, заскрипело, причем возникло такое впечатление, что звуки доносились из круглого отверстия в стене башни где-то над нашими головами. Потом все стихло, и сердце мое сжалось в какой-то неясной тоске, несмотря на сияющее солнце и ослепительную голубизну полудня. Над нами, жалобно крича, продолжала кружиться чайка. Мы снова переглянулись и уже хотели обменяться кое-какими замечаниями по поводу загадочности всего происходящего, как дубовая дверь без всякого скрежета отпираемых засовов распахнулась и огромный, одетый в белое мулат появился на пороге.

Это застало меня врасплох, и я невольно отпрянул. Однако Найланд Смит, не выказав ни малейшего удивления, вручил слуге свою визитную карточку.

— Передайте это мистеру Ван Руну и скажите, что я хотел бы видеть его по весьма важному делу, — сказал он тоном, не терпящим возражений.

Мулат поклонился и ретировался. Его белая фигура буквально растворилась в темноте, потому что, если не считать небольшого солнечного пятна у порога, в доме было темно, как в погребе. Я собрался заговорить, но Смит удержал меня прикосновением руки, так как мулат уже возвращался. Он встал справа от входа, еще раз поклонился и сказал:

— Соблаговолите войти. Мистер Ван Рун желает вас видеть.

С этой минуты солнце перестало согревать мою душу, а какой-то противный озноб и нехорошее предчувствие овладели мной с новой силой, как только мы с Найландом Смитом вошли под своды Крегмайра.

Комната, в которой принял нас Киган Ван Рун, своей конфигурацией напоминала старинную замочную скважину. Один ее конец находился у подножия башни, и к нему, судя по всему, было пристроено остальное. Это была в высшей степени оригинальная комната, а самое любопытное — у нее не было окон.

В глубоком алькове находился усыпанный бумагами письменный стол Ван Руна. На нем стояла керосиновая лампа с зеленым абажуром, и это был единственный осветительный прибор в апартаментах. Книжные полки, составленные под прямым углом друг к другу, создавали подобие отдельного помещения в этом странном кабинете, вся остальная часть которого оставалась погруженной в глубокий полумрак. Стены были обиты деревянными панелями, а потолок сделан из дубового бруса. Маленькая книжная полка и шифоньер стояли по обе стороны от стола, а прославленный американский писатель и путешественник полувозлежал в длинном складном тростниковом кресле. Он носил темные очки, у него было чисто выбритое оливковое лицо и густые, черные как агат волосы. Он был облачен в засаленный красный халат и тонул в густом сигарном дыму. Он не поднялся нам навстречу, а лишь протянул правую руку с зажатой между пальцами визитной карточкой Смита.

— Джентльмены, надеюсь, вы извините невольную невежливость инвалида, — сказал он. — Но я здорово пострадал за свое безрассудство, когда находился в Срединном Китае.

Хозяин предложил нам сесть на два деревянных стула у стола. Мы воспользовались его предложением, и Найланд, опершись локтем на стол, стал внимательно изучать лицо человека, которому мы решили нанести визит. Сравнительно мало известный британский публике, Ван Рун был очень популярен в американских литературных кругах. В США он стяжал себе репутацию почти такую же, как наш общий друг сэр Лайонел Бартон в Англии. Это был тот самый Ван Рун, который по следам мадам Блаватской отправился искать легендарных махатм и долго рыскал по Гималаям в поисках их поселений. Это был тот самый Ван Рун, который предпринял чрезвычайно рискованную экспедицию в малярийные болота Юкатана, пытаясь раскрыть там тайну потерянной Атлантиды. И, наконец, это был тот самый Ван Рун, который на сверхпроходимом автомобиле, специально построенном для него одной из прославленных американских фирм, предпринял путешествие через весь Китай.