Читатель, наверное, почувствовал, что в своей историографии я сознательно ограничивал себя только фактами злодейской деятельности доктора Фу Манчи и практически ничего не сообщал о своих личных делах. Упоминание о Карамани встречается главным образом там и тогда, когда она служила послушным инструментом в руках доктора и помогала ему творить зло. Поэтому, как только я закончу описание нашего путешествия в Египет — я вступил в переговоры на предмет того, чтобы получить в Каире частную практику; у Смита же были свои дела в Порт-Саиде, — то здесь и поставлю последнюю точку в своем повествовании. Однако…

Наши приключения начались уже на вторую ночь морского путешествия из Марселя.

По-моему, я проснулся не очень охотно. Сказались нервное истощение последних шести месяцев и наконец-то обретенное спокойствие. Уже можно было быть уверенным, что не проснешься с приставленным к горлу ножом, что в темных закоулках не притаилась смертельная опасность.

Поэтому я предполагаю, что голос за дверью взывал ко мне довольно долго (так оно на самом деле и было!), прежде чем пробился сквозь затуманенное сном сознание. Но что интересно, прежде чем вернуться к новообретенному ощущению спокойствия и надежности существования, я мгновенно пережил всю гамму прежних тревог и опасений, как будто Фу Манчи все еще был жив. Однако надо все же учитывать то обстоятельство, что любой, даже самый благополучный человек с великолепными нервами склонен паниковать, если его столь же неожиданно среди ночи поднять с постели. Особенно, когда он спит не у себя дома.

Итак, я вскочил, вцепившись в поручни своей койки, и сердце мое по привычке испуганно забилось. В дверь каюты мягко, но весьма настойчиво стучали, раз за разом окликая меня по имени. Голос принадлежал не Смиту. Кому я мог понадобиться?

Сквозь открытый иллюминатор в мою каюту лился свет полной луны, и за исключением приглушенного стука двигателя, неизменного спутника всех пассажиров больших пароходов, ничто не нарушало ночного покоя.

Должно быть, мы безмятежно плыли где-то в середине Средиземного моря. Но вот новый, более настойчивый стук и призыв.

— Доктор Петри! Доктор Петри, проснитесь!

Я отбросил одеяло и опустил ноги на пол, энергично нашаривая ими шлепанцы. Возникла странная мысль, что произошло что-то нехорошее, причем имеющее прямое отношение к нашим недавним приключениям, к тени незабвенного доктора Фу Манчи. А вдруг, чем черт не шутит, его тень обманула простоватые силы Ада (уж, наверное, в ловкости на всякого рода трюки она не уступит своему хозяину) и вернулась на землю, чтобы всем нам отомстить. Весь во власти этой невеселой иронии я распахнул дверь каюты.

На палубе, посеребренной лунным светом, стоял человек в бушлате, накинутом на пижаму, и в красных шлепанцах на босу ногу. Это был радист аппарата Маркони по имени Платтс.

— Чрезвычайно сожалею, доктор Петри, — начал он, — что пришлось вас побеспокоить. Тем не менее крайне неотложное дело заставило меня даже рискнуть разбудить ваших соседей. Дело в том, что кто-то сейчас пытается передать вам срочную радиограмму.

— Мне?! — вскричал я, не веря.

— Не могу ручаться на все сто процентов, в эфире большие помехи, — признался Платтс, запустив пальцы в свою буйную и нечесаную шевелюру, — но на всякий случай я все же решил вас разбудить. Идите за мной.

Ни слова более не говоря, я накинул халат и вместе с Платтсом двинулся по пустынной палубе. На море был полный штиль. Слева по курсу у самой кромки небес сердито полыхал багряный факел. Платтс сделал движение головой в его сторону:

— Вулкан на острове Стромболи. К завтраку мы войдем в Мессинский пролив.

По узенькому трапу мы взобрались в радиорубку. Помощник Платтса с наушниками на голове своим видом напоминал мне преступника на электрическом стуле.

— Поймал? — спросил его Платтс, как только мы вошли.

— Пробивается, — ответил помощник, — но какими-то странными импульсами. Каждый раз, как только я начинаю записывать, он возвращается к началу и передает: «Доктор Петри, доктор Петри…»

Младший радист снова углубился в капризные голоса эфира, а я повернулся к его начальнику:

— Можно ли определить, откуда подают сигнал?

Платтс отрицательно покачал головой.

— Это загадка, — сказал он, склонившись над картой. — Вот, посмотрите. Здесь, на полпути между нами и Марселем, находится почтовое судно, еще один пароход компании «Пиренеи — Восток», который мы встретили сегодня утром, где-то впереди нас — «Изида». Со всеми тремя я уже связывался. Никаких радиограмм они нам не посылали.

— Тогда, может быть, она пришла из Мессины?

— И не из Мессины, — отозвался из-за стола помощник, что-то стремительно записывая.

Платтс нагнулся над его плечом и стал медленно читать.

— Вот она! — возбужденно воскликнул он. — Наконец-то мы ее приняли.

Я подошел и тоже склонился над столом, чтобы читать по мере того, как старший радист будет расшифровывать. Начиналась она так:

«Доктор Петри, моя тень…»

Дыхание мое перехватило, и я грубо вцепился Платтсу в плечо. Помощник начал опять лихорадочно крутить ручки аппарата.

— Черт подери, — бормотал он, — опять потерял!

— Эта радиограмма… — начал было я.

Но тут карандаш снова забегал по бумаге:

— «… моя тень ляжет тяжким проклятьем на всех вас…» Конец радиограммы.

Помощник радиста поднялся и снял наушники. Некоторое время мы стояли в полном молчании, лишь обмениваясь многозначительными взглядами. Весь пароход спал, а вокруг тихо дышало Средиземное море. И где-то за его горизонтом, черт знает в какой дали от нашего парохода, кто-то пытался меня шантажировать, используя для этого самые новейшие изобретения науки и техники.

— Неужели нельзя узнать, — задал я вопрос радистам, — откуда именно передавали радиограмму?

Платтс отрицательно замотал головой.

— Они не передали своего кода, — сказал он. — Бог знает, кто это такие. Да, странные дела, и странная телефонограмма. А нет ли у вас, доктор Петри, какого-либо предположения, откуда мы могли ее получить? Или хотя бы от кого?

Я пристально взглянул ему в глаза. Некое предположение закопошилось у меня в голове, но высказать его вслух было выше моих сил. Потому что я собственными глазами видел, как пуля Карамани пробила его голову, видел, как течет кровь. Ну как после этого сказать: «Радиограмму послал доктор Фу Манчи».

В этот момент мои мрачные раздумья получили новый импульс. Но такой, что думать стало особенно и некогда. Откуда-то снизу раздался приглушенный крик. Мы все трое как по команде заметно вздрогнули. Каждый невольно связал загадочную радиограмму и этот крик причинно-следственной связью. Радисты все еще находились в оцепенении, когда я уже выскочил из рубки и буквально слетел вниз по трапу на палубу. Это кричала смертельно напуганная Карамани.

Конечно, рассуждая строго логически, никакой непосредственной связи между радиограммой и криком быть не могло, но интуиция подсказывала противоположное. Видимо, где-то в подсознании прочно засело, что там, где хоть как-то замешано имя Фу Манчи — живого или мертвого, — жди беды.

Карамани занимала отдельную большую каюту на пассажирской палубе. Поэтому мне оставалось лишь дважды спуститься и один раз подняться по трапам с палубы на палубу, а также пробежать чуть ли не весь пароход из конца в конец до двери ее каюты.

Но путь мой вышел еще короче, так как я встретил ее и Азиза (он жил в соседней каюте) у библиотеки. Глаза Карамани были огромными от страха, персиковый оттенок щек сменила мертвенная бледность. Побелели даже ее губы. Азиз в кое-как наброшенном на пижаму халате нежно обнимал ее за плечи, пытаясь успокоить.

— Мумия, — прошептала моя бедная девочка дрожащим голосом. — Мумия, — только и хватило сил у нее повторить…

Начали одна за другой открываться двери пассажирских кают, и на палубу высыпал народ, одетый наспех и самым причудливым образом. С самого дальнего конца палубы к нам спешила стюардесса, и помню, я еще подивился своей скорости. Это же надо: быть дальше всех и успеть раньше всех к месту происшествия.