Огриллон торжественно прошелся по сцене, и из–под капюшона палача виднелась хищная усмешка. Тварь одно за другим брала орудия пытки и высоко поднимала, чтобы зрители могли их хорошенько рассмотреть. Вид этих наводящих ужас предметов вызывал волну восторженных воплей на разных языках. От улюлюканья и хохота дрожали стены, и все требовали мучительной и долгой смерти для варвара.

Им нечасто удавалось теперь заполучить на свое чудовищное празднество человека, да еще сразу же после боя. К тому же варвар за последние несколько недель уничтожил немало орков и их отвратительных сородичей.

Огриллон осмотрел амфитеатр. По его оценке здесь находилось несколько сотен орков, огров и гоблинов.

Во много раз больше, чем в прошлый раз. Полукруглый амфитеатр разделял надвое ров, в котором горел огромный костер, и языки пламени вздымались к потолку пещеры. Вокруг костра плясали гоблины и орки, которым не терпелось полюбоваться мучениями пленников.

Огриллон подошел к небольшому костру, разведенному на сцене, и вытащил из кучи тлеющих угольев раскаленную кочергу. Зловеще усмехаясь, тюремщик–садист шагнул к связанному гоблину.

Толпа взвыла, но не слишком восторженно, потому что им много раз приходилось смотреть на смерть ничтожных гоблинов, а этот, казалось, был уже полумертвым. Возможно, он даже не дернется, когда кочерга проткнет его мертвенно–бледную плоть?

Сообразив, что зрители разочарованы, огриллон отшвырнул кочергу, небрежно махнул в сторону гоблина, отвернулся и с явным отвращением наморщил нос.

Толпа загоготала.

Да, этот палач был настоящим артистом.

Огриллон подошел к «алтарю», расположенному посредине сцены, взял мехи с кислотой и поднял над головой. И в то время как взгляды всех зрителей были прикованы к этим мехам, он незаметно извлек из кармана вторые и положил на кошмарный жертвенный стол.

Затем монстр быстро подошел к гоблину, повернулся спиной к амфитеатру, снова помахал мешком с кислотой, а свободную руку сунул за пазуху и вытащил остро отточенный кинжал. Он на мгновение придавил своим весом висевшего на столбе гоблина, отступил на шаг, замер на несколько секунд и грубо начал лить кислоту в глотку жертве.

Раздалось отвратительное бульканье, но несчастное существо даже не задергалось.

Кровавое пятно появилось на горле гоблина. Кровь уже текла из второй раны в районе сердца — это была рана от кинжала. Гоблин был мертв еще до того, как огриллон поднес мехи с кислотой к его губам.

На груди и животе появились новые кровавые пятна; это кислота разъедала тело существа изнутри, растворяла его легкие и желудок.

Но не было слышно ни криков, не было и агонии, которой ждали зрители.

Зрители сообразили, что гоблин уже испустил дух, и со всех сторон послышались грубые вопли, насмешки и брань.

В это время Вульфгару удалось открыть один глаз, и он огляделся по сторонам. Он увидел, как верхняя часть тела гоблина наполовину растворилась и отвалилась, и кислота, внутренности и еще какая–то отвратительная жидкость полились на пол. И на сей раз мерзкие твари обрадовались, принялись подпрыгивать, вопить и хохотать.

Палач тем временем быстро шагнул к столу и взял другие мехи. Снова продемонстрировал их толпе, и некоторые зрители приветственно засвистели. Однако те, кто решил, что кислота убивает слишком быстро и это неинтересно, заорали, чтобы огриллон остановился. Обычно кислоту применяли в самом конце.

Однако огриллон не обратил внимания на крики. Развернувшись, он устремился к Вульфгару.

Единственный уцелевший глаз Вульфгара расширился от ужаса. Он должен драться!

Он попытался поднять ноги, но одна нога не слушалась, она распухла и сильно болела. Человек извивался и дергался, но не мог освободить скованные руки.

Огриллон ударил его по ноге, подошел совсем близко, поднес окровавленную лапу к его горлу, приставил мехи к его рту.

В отчаянии варвар попытался отвернуться. Разумеется, он был готов к смерти, он предпочитал смерть заключению в кошмарной темнице, но в этот миг инстинкт самосохранения взял верх и приказал ему сражаться за свою жизнь до последнего.

Однако огриллон упрямо приставлял мехи к его губам. Вульфгар дернул головой в сторону, и все же немного жидкости попало ему в рот. Он попытался ее выплюнуть, но огриллон помешал ему, залил ему в рот еще.

И Вульфгар невольно сделал глоток, однако вместо жжения он ощутил… тепло.

— Кричи громче, дурак, — прошептал ему на ухо огриллон. Голос его показался варвару странно знакомым.

Палач отступил на шаг. Вульфгар не сразу сообразил, что происходит. На губах и на горле его виднелась кровь, но это была не его кровь. Это палач–огриллон заляпал его своими окровавленными лапами.

Окровавленные лапы, и этот знакомый голос.

И Вульфгар пронзительно закричал, забился в своих цепях. Зрители получили представление, которого ждали с таким нетерпением.

Мехи снова появились у его лица, и он сделал вид, будто пытается отстраниться, но нет: огриллон оказался проворнее, и Вульфгар сделал несколько больших глотков.

Свободная рука огриллона, в которой был зажат какой–то небольшой инструмент, потянулась к наручникам. Палач приблизился к Вульфгару, словно хотел помешать ему отвернуться.

— Не выдергивай руку, — приказал он, и Вульфгар почувствовал, что наручники открылись — это проворные пальцы ловко взломали примитивный замок. — Хватайся за цепь и держи руку над головой.

Огриллон отошел от пленника и развернулся к зрителям.

— И не переставай орать, — сказал он, немного повысив голос, чтобы его было слышно из–за рева толпы.

И Вульфгар повиновался, вопил и дергался, как будто его терзала жестокая, жгучая боль.

Но на самом деле он чувствовал, как кости его чудесным образом срастаются, как затягиваются раны, заживает глаз; в мозгу прояснялось. Он выпил половину содержимого мехов, несколько мощных доз целительного снадобья. Ему даже показалось, что ноги зажили, и что теперь он снова сможет стоять без поддержки.

Мгновение спустя он понял, что так оно и есть!

Палач–огриллон прошелся по сцене, размахивая мехами под восторженные вопли орков и гоблинов. Варвар ревел, изображая агонию. Зрители — орки, гоблины, огры и огриллоны — визжали, свистели, улюлюкали, плевались, изрыгали проклятия, швыряли камни в варвара, прикованного к столбу.

— Притворись, что потерял сознание, — негромко велел огриллон в капюшоне палача, проходя мимо пленника. Вульфгар обмяк, повис на цепях, и казалось, что у него не было больше сил кричать и биться.

Толпа разочарованно взвыла.

Огриллон подскочил к человеку и сделал вид, будто хочет откусить ему ухо, но вместо этого велел ему снова кричать, и Вульфгар закричал.

— Я дам тебе знак, — пообещал палач, отстранился и снова поднес мехи к губам Вульфгара. Он вылил остатки содержимого в рот варвару, а другой рукой открыл замок наручников на второй руке.

Вульфгар взвыл, и толпа оглушительно заревела. Варвар заметил, как палач слегка кивнул, и снова безвольно повис, держась за цепи наручников и делая вид, что ноги не держат его.

Зрители притихли и пристально уставились на сцену, очевидно, решив, что представление окончено.

Но ухмылка палача–огриллона говорила об обратном. Тварь сунула руку под грязную одежду, извлекла из–за пазухи небольшой сосуд и подняла высоко над головой, чтобы все смогли его разглядеть. Те, кто сидел ближе, наклонились вперед, предвкушая очередное развлечение, не понимая, что содержится в этом флаконе. Может быть, какая–нибудь новая штука для пыток? Кислота, яд, а может, это снадобье могло оживить и немного привести в себя обессилевшего человека, чтобы пытать его дальше на потеху толпе?

Но нет, флакон предназначался вовсе не для пленника, сообразили они, когда огриллон резким движением швырнул бутылочку со сцены в зрительный зал.

Она пролетела над головами сидевших в первых рядах гоблинов, провожаемая сотнями изумленных взглядов, и упала в костер. Содержимое взорвалось, во все стороны полетели горящие поленья и сучья, и дождь искр осыпал зрителей.