Тут он передразнил меня, произнеся эту фразу и продолжил.

— Мы взяли себе Леонида Микишева, Николая Иванова, Бориса Савчука. Все очень перспективные спортсмены и прости за честность, тренировались больше тебя, да и показывали результаты тоже на уровне.

— А-а-а, — я наконец понял смысл его слов, — так вы меня в утиль списали что ли уже? Вот это новости! Может я уже и на Чемпионат Европы в Афины не еду?

— Может и не поедешь, — буркнул он, — тренерский штаб будет судить по результатам твоего выступления на чемпионате СССР.

— Вот это новости, — я поражённо на него смотрел, — Сергей Ильич, а вы почему мне не сказали об этом? Вы же мой тренер.

— Я теперь тренер и Николая Иванова, — раздражённо ответил он, — и тот по крайней мере, ходит на тренировки!

— Да я с марта пахал, как проклятый! — изумился я подобному отношению, — это вы где-то пропадали это всё время! Я вас честно не узнаю Сергей Ильич, я думал мы с вами в хороших отношениях!

— Ваня, тут нечего больше обсуждать, — он показал мне на мою форму, — переодевайся, мне нужно поговорить со вторым своим спортсменом.

Он ушёл к парню, сидящему через две скамейки от меня. Я же, проводив его взглядом, сидел в полном ах…е. Меня оказывается списали в утиль, решив, что я больше не смогу бегать после Олимпиады и большого времени простоя, как спортсмена, и теперь ставки делали на других спринтеров, которых набрали в команду на деньги, которые им выделили после моих побед! И это с учётом того, что мне всего девятнадцать и я поставил два мировых рекорда! Логику этих людей я отказывался понимать. Похоже придётся им показать всё на практике.

Меня поставили в первом забеге сразу с Валерием Борзовом, видимо, чтобы таким образом унизить, когда он меня опередит. Когда он вышел на стадион, тот взорвался рукоплесканиями и радостными криками, как, впрочем, приветствовали всех спортсменов, но стоило выйти мне, как воцарилось гробовое молчание. Я приложил руку к уху, показывая, что не слышу их и тут кто-то не выдержал и сорвался в крике.

— Позор!

Тут же раздался недовольный свист.

Хмыкнув, я пошёл к колодкам, настроив их под себя и расправил плечи. После всех этих осенне-зимних невзгод, с разборками с девушками, последние месяцы я и правда усиленно тренировался, так же, как и прежде. Тренировки на стадионе чередовались с комплексными тренировками в школе КГБ, где я ползал, лазил, прыгал, в общем растягивал тело, суставы и хорошо укреплял все мышцы. Так что прозвучавшие обидные слова Кузнецова ранили меня в самое сердце, теперь-то стало понятно, чего он избегал меня большую часть времени и не всегда присутствовал на моих тренировках и забегах. Пришлось вовсю использовать Диму, который был наверно единственный рад, что я вернулся на базу ЦСКА.

Нимруд Томас, бессменный судья на крупных соревнованиях СССР, поднял пистолет. Выстрел совпал с напряжением мышц на правой ноге, так что я сорвался ещё быстрее, чем обычно. На двадцати метрах со мной рядом бежал Борзов, но на восьмидесяти рядом уже никого не было видно.

— В забеге победил Иван Добряшов, клуб ЦСКА, город Москва с результатом — 9.9.

— Второе место занял Валерий Борзов, клуб «Буревестник», город Киев с результатом — 10.3.

Стадион после оглашения результатов безмолвствовал, я же, уходя под трибуны, снова приложил руку к уху. Что-то никаких криков в вдогонку мне не раздалось.

С подопечным Кузнецова мы попались только в полуфинале, где я снова прибежал первым с результатом — 10.0. В СССР всё ещё измерения считались по ручному секундомеру, электронных не было, поэтому я знал, что мои результаты слегка завышены, на мировых забегах было бы всё хуже, а потому нужно было больше тренироваться.

Финал бега на 100 метров начался не привычно. Едва мы вышли на старт, как с хмурого неба упали первые крупные капли дождя, а когда раздался стартовый выстрел пистолета, вода упала стеной. Так что бежал я, прилагая все свои усилия.

— Чемпионом страны в беге на 100 метров третий год подряд, становится Иван Добряшов с новым рекордом СССР — 9.8, — провозгласил диктор.

— Второе место со временем 10.0, занял Валерий Борзов, — продолжил вещать он.

— Третье место со временем 10.2, занял Леонид Микишев, — закончил он объявление победителей.

Я посмотрел на безмятежное лицо Борзова, который спокойно слушал результаты и не стал к нему подходить, уходя в раздевалку. Там Кузнецов успокаивал своего подопечного Николая Иванова, пришедшего четвёртым и очень из-за этого расстроенного.

Он ещё больше расстроился, когда не попал в завтрашние полуфиналы 200 метров, и мы уходили из стадиона с Данилом, под пристальным взглядом Кузнецова. Вечером он пришёл в номер, собрал свои вещи и ушёл со словами.

— Ищи Иван себе другого тренера.

Этим он ещё больше меня разозлил, поэтому на следующий день полуфинал и финал 200 метров я бежал со всех сил, наплевав на усталость и раздражение. Прибегал поэтому я с таким запасом первым, что деморализованные соперники отставали от меня на целые секунды!

Стадион при оглашении результатов, растерянно молчал, не зная, как на это всё реагировать. В газетах до чемпионата разгонялись новости, что я пустышка, на что вообще рассчитываю, когда появились новые сильные бегуны, а тут два рекорда СССР и едва получив медали, я отказался разговаривать с репортёрами, вернулся в гостиницу, чтобы сразу поехать в аэропорт.

Сидя уже в самолёте, Данил тихо меня спросил.

— Вань можешь мне объяснить, что происходит? Почему от тебя все отказываются, ненавидят, а бегаешь всё равно ты лучше всех?

— Если тебе год будут говорить все, что ты собака, ты в конце концов начнёшь лаять, — я специально одел две золотых медали поверх куртки, чтобы, когда меня изредка фотографировали, это было видно, — но я им ещё покажу, кто из нас чего стоит.

На следующее утром после возвращения, меня нашёл нервный Щитов.

— Николай Петрович, а вы почему мне не сказали? — вместо приветствия спросил я его, — если я не нужен ЦСКА, сказали бы сразу, зачем устроили мне эту нервотрёпку?

— Напомню тебе Иван, ты в армии, — огрызнулся он, — поэтому будешь делать то, что тебе говорят старшие по званию! Мне и так хватает твоих закидонов по поводу, тут буду участвовать, а тут нецарское это дело.

— Я видимо перестал понимать людей? — удивился я, — я вам сто раз объяснял, что тратить свои силы на эти бесконечные мини старты и разъезды по ним — это вредить своему здоровью!

— Хорошо, скажу прямо, раз ты не понимаешь, — он хмуро на меня посмотрел, — ты дерьмомагнит Иван, поскольку притягиваешь к себе всё только плохое, что есть для спортсмена. Про тебя уже такие слухи ходят, что за голову только хвататься.

— Это какие же интересно? — я покосился на Данила.

— Что сожительствуешь ты не только с женой, — заявил Щитов, — видели тебя в компании разных особ!

— И какое отношение это имеет к бегу? — удивился я, — вы ведь вроде бы руководитель ЦСКА, вас результаты спортсменов должны волновать, а не их личная жизнь.

— Нету у комсомольца личной жизни! — заявил он, — он на виду и должен подавать пример! Какой пример ты подаёшь?

— Ну, например, я свои деньги с Олимпиады отдал на ремонт школы-интерната — пятнадцать тысяч рублей, — спокойно ответил я, — покажите мне ещё кого-то, кто сделал то же самое?

Комитетчик изумлённо на меня посмотрел при этих словах, а Щитов нахмурился.

— Это не считается.

— А, погодите, — удивлённо вскрикнул я, — то есть считается только то, о чём пишут в газетах?! Кричат с трибун? Указывают на комсомольских собраниях? А добрые дела, которые ты делаешь просто по зову сердца, не идут в зачёт? Такая ваша логика?

— Не перегибай палку Иван, со своими антисоветскими разговорами, — набычился старый фронтовик.

— Нет уж, давайте разбираться до конца. Вы сказали, я подаю плохой пример, я вот могу предъявить вам чеки о переводе денег, а что вы можете предъявить мне кроме слухов о моём возможном адюльтере? Давайте опросим свидетелей, попросим их записать свои показания?