Мы поднялись на два этажа выше, и врач сел осматривать опухшую ногу бегуньи.

— Ничего страшного, лёд и покой, — наконец вынес он вердикт, посмотрев на меня, — по-хорошему нашим эластичным бинтом бы перебинтовать.

Взгляды двух девушек, и их тренеров перевелись на меня.

— Ладно, — проворчал я и он, достав из саквояжа дефицитный бинт, быстро зафиксировал стопу.

— Сегодня и завтра, покой, — предупредил он её, — потом лёгкие нагрузки.

— Спасибо Александр Семёнович, — поблагодарила его Людмила, а мне даже «пока» не сказала.

Мы пошли обратно к себе.

— Ну что за тупость Вань, — который раз бурчал он, — я могу помогать всем, но нет ни хера. Ни обезболивающих, ни бинтов, ни шин — ты всё покупаешь для себя на свои деньги.

— Вопрос не по зарплате Семёныч, — похлопал я его по плечу, — я слышал, что Щитов много раз на моём примере показывал, что нужен не один даже врач, а целая бригада на такое большое количество спортсменов. Может к Олимпиаде, что и родят.

Перед самими соревнованиями он ещё раз осмотрел ногу бегуньи, разрешив тренировки, а вот эластичного бинта на повязке уже не было. Впрочем, это происходило каждый раз, и мы к этому уже привыкли.

Поездка на Олимпийский стадион заняла немного времени и команда, выходя из автобуса попадала под вспышки множественных фотокамер. Увидев меня, тут же журналисты сгрудились ещё плотнее. Свернув с общей дорожки, я под выпученными глазами руководителя, ответственного за спринтеров, подошёл к ним, вежливо поздоровавшись и сказал, что смогу уделить пять минут времени. Журналисты жутко этому обрадовались и засыпали меня вопросами, в основном касающимися моей формы, готовности устанавливать новые рекорды, а также ожидания от соперников.

Я спокойно отвечал, что немного устал, но конечно хотел бы как минимум повторить свой успех на Олимпиаде, затем поимённо перечислил всех сильнейших атлетов, которые выйдут на дорожки Кубка Европы и пожелал всем победы.

— Простите господа, меня уже ждут, — улыбнулся я, разведя руками и под их фотовспышки пошёл к ожидающим меня ребятам.

— Опять ты за своё Добряшов, — прошипел словно ядовитая змея, знакомый мне комитетчик.

— Товарищ Фирсов, вы знаете, я лишнего болтать не буду, — спокойно ответил я,— а так глядишь и позитивное о нас напишу что-то.

— Допрыгаешься ты со своей самодеятельностью, — не поверил мне он.

Внутри большой, просторной раздевалки сборной было не очень многолюдно. Всего три спринтера, и я четвёртый. Новеньким был для меня Александр Корнелюк, выступающий за Азербайджанскую ССР, я видел его пару раз на чемпионате СССР, но плотно не пересекался. Поздоровавшись с парнями, я разделся и отдался в руки массажиста и доктора, под привычными злыми взглядами других спортсменов. После разминки и растяжки, я надел спортивную форму, начавшую становится мне маленькой после последней трансформации, и завязал шнурки на шиповках.

Выходя из команды ожидания пятым в первом же забеге, я почти сразу привычно поднял руки над головой, хлопая и приветствуя стадион. Он взорвался мне в ответ, топая и стуча руками по сидушкам и перилам. Больше никто так не делал, спортсмены больше готовились к забегу, настраивались, а я улыбался и махал трибунам, словно пришёл сюда на лёгкую прогулку.

Только когда прозвучала команда «на старт», я успокоился, и привычно скользнул в своё отрешённое состояние: стадион, противники, шум — всё перестало иметь значение. Остался только я, дорожка и финиш впереди. Выстрел привычно поднял меня, и я просто который раз прочувствовал произошедшие со мной изменения: стопа гораздо лучше чувствовала покрытие, голеностоп стал более устойчив, а мышцы не так быстро забивались молочной кислотой. Словно комета я примчался к финишу и за анализом собственных ощущений, не следил за противниками на привычной мне отметке.

Только когда моё сосредоточенное состояние стало спадать, в уши ворвался гул стадиона, и я посмотрел на электронное табло.

— Ivan Dobryashov — 9.83, WR

Удивлённо разводя руками, играя на публику, я поблагодарил взбудораженный такой заявочкой в первом же забеге стадион за поддержку и пошёл под трибуны, попадая в руки Петровой.

— Добряшов, — она уже смотрела на меня ласково, — опять за своё?

— Зоя Евсеевна ничего не знаю, чувствую в себе силы побеждать, — улыбнулся я ей.

Она скептически покачала головой, отпуская меня в раздевалку. Привычное расслабление мышц и сильные руки Жени, заставили меня расслабиться. Возвращавшиеся с других забегов ребята, прятали глаза и огорчённо отмахивались, никто не прошёл даже в четвертьфинал. Поэтому на третий четвертьфинальный забег я выходил под рёв стадиона, приветливо махая всем рукой, кланяясь на все стороны. Энергия тысяч людей словно влилась в меня, и я снова стартовал, чувствуя себя лучше, чем даже в первом забеге.

— Ivan Dobryashov — 9.81, WR

Под оглушительное топанье и аплодисменты стадиона я вернулся в раздевалку. Сегодня были ещё квалификации на 200 метров, к которым я выходил снова под овации всего многотысячного Олимпийского стадиона Стокгольма.

— Ivan Dobryashov — 19.74, WR

На табло отобразилось моё время в квалификации, а с результатом — 19.73, с вновь обновлённым мировым рекордом в четвертьфинале, я уходил со стадиона, который только что не ревел от восторга. Мои же соперники растерянно смотрели на электронное табло. Четыре установленных мировых рекорда за первый же день соревнований и все, одним и тем же спортсменом.

Обратно в автобусе мы ехали молча, спринтеры парни и девушки растерянно переглядывались, даже не обмениваясь произошедшими за сегодня событиями, и только попав в гостиницу, легкоатлеты стали с шумом расходится по номерам, чтобы переодеться и спуститься на ужин. Проходя мимо столика тренеров сборной, я спросил, а мне заплатят за каждый установленный рекорд по отдельности или опять пожадничают и дадут только за одну дисциплину? Злобный взгляд тренеров не предвещал мне ничего хорошего, поэтому я быстро ретировался от них, вернувшись за свой столик.

Официантки, обслуживающие меня, были счастливы, я поболтал с ними, подарил простые советские значки, которые я привычно возил с собой во все поездки, в общем вёл себя не так, как девяносто девять процентов остальных советских спортсменов, чаще сбивающихся группами по пять человек и старающихся уйти подальше при любом вопросе, заданном им на английском языке.

Утром мне показали шведские газеты, и хотя языка я понятное дело не знал, но все первые полосы были заполнены моими фотографиями, когда я здороваюсь со стадионом, прощаюсь с ним, а затем результаты вчерашних забегов с моей фамилией вверху списков.

После завтрака все отправились на стадион, а количество репортёров, ожидающих автобус СССР было просто огромным, мне ничего не оставалось, как снова отойти от своих на пять минут и поговорить с прессой, попросив поддержать меня сегодня, поскольку только благодаря такой мощнейшей поддержки стадиона я вчера и показал такие фантастические результаты. Они пообещали обязательно донести мои слова до своих слушателей и пожелали мне сегодня новых рекордов. Поблагодарив их ещё раз за поддержку, я ушёл к служебному входу.

Мой выход на полуфинал 100 метров превратился в какой-то целый небольшой спектакль. Стадион кричал:

— «И-ван! И-ван!».

А я улыбался и кланялся по сторонам, благодаря людей.

Встав на дорожку я даже сквозь отрешённое состояние чувствовал, как у меня волосы дыбом встают от приливающей словно извне энергии. Я даже не обращал внимания на соперников, а бегал только для подбадривающего меня стадиона.

С результатом 9.79, я ушёл в раздевалку с полуфинала 100 метров, но даже там ощущал, как зрители не могут успокоиться, слыша их шум сверху над собой. В раздевалке я был только со своими тремя представителями и изредка заходили тренера сборной, пригласить меня на следующий забег.

Вставая в финале на колодки, я снова почувствовал по взглядам соперников, как за моей спиной вырастают невидимые Олимпийские крылья чемпиона, а показанные за эти два дня рекорда, заставляли стадион чувствовать себя причастным к чему-то особенному, что тут происходило. Ещё бы, каждый забег и новый мировой рекорд и я их не разочаровал.