Только когда дрожащий вагончик добрался до верхней части горы, я смог увидеть это место во всем его великолепии. Между горой, по которой я поднимался, и темными выступами соседних вершин располагалась седловина горной цепи, а в ней, в окружении гибких деревьев и черной травы, лежало озеро — гладкое и блестящее, как искривленное зеркало.

Вагон остановился на руинах заброшенной горной станции. Я вышел.

— Я уже начинала думать, что вчера мне все это почудилось, — сказала она.

Каз стояла у края тропы меж темных деревьев. Я поспешил к ней, но хотя она и позволила обнять и поцеловать ее, через секунду она увильнула от моих объятий — как мне показалось, немного грубовато.

— В чем дело?

— Идем за мной, — хмуро сказала она. Я взял ее за руку, и мы пошли под ветвями деревьев, похожих на выжженные остатки соснового леса. Было видно, что в обугленных стволах и в серой почве все еще теплилась жизнь.

Мы шли по склону, впереди виднелось озеро, поблескивающее в лучах последних фонарей, словно гигантский рубин. Интересно, насколько темно здесь становится, когда в городе остаются только загробные огни? Каз нарушила молчание, указав на крылатое существо с длинным клювом, которое восседало на одной из черных веток.

— Их здесь называют сорокопутами, — сказала она. — Но это не совсем птицы. Не такие, как обычные птицы с крыльями. Если присмотреться, то поймешь, что это скорее насекомое. — Она покачала головой. — Их называют сорокопутами, потому что они накалывают свою добычу на ветви деревьев, как и птица с таким же именем. Разница только в том, что птица добывает еду, а эти создания так привлекают себе пару.

— Ты намекаешь на то, что мне надо выложить стену из трупов, чтобы впечатлить тебя?

— Не смешно, Бобби. Я пытаюсь высказать свою мысль. Эволюция развивается здесь совсем по-другому.

Я поднял бровь. Она нахмурилась.

— Что? Тебя удивляют мои знания об эволюции? Может, я и росла в Средние века, но с тех пор многое узнала и о многом прочитала. Кстати, я даже как-то встречалась с Дарвином. — Она отпустила мою руку и махнула своей, как бы закрывая эту тему. — Забудь, давай об этом в другой раз. Я пытаюсь довести до конца свою мысль.

— И что же это за мысль?

— У нас не получится, Бобби. Мы слишком разные. Я — словно один из тех сорокопутов. Моя жизнь на Земле длилась всего лишь несколько лет. Именно это место сделало меня такой, какая я есть, Бобби. Несмотря на то, что я чувствую к тебе, и несмотря на то, что ты…

Она покачала головой, на мгновение будто забыв все слова, но продолжая идти.

— Несмотря на то, что есть между нами, будущего у нас нет.

Я подумал секунду или две, прежде чем поделиться с ней моими мыслями.

— Чушь собачья.

— Нет, не чушь. Ты же не можешь перечеркнуть все сказанное, не согласившись…

— Я не имел в виду, что все, сказанное тобой, — чушь, Каз, только твой последний вывод. Откуда тебе это знать? Послушай, ты сказала, что это место развивается. Но вот, что любопытно — в Раю это не так, по крайней мере, по моим ощущениям. Там ничто не меняется, и, кажется, их все устраивает. Но здесь? Здесь все постоянно изменяется. Как будто… это какой-то безумный эксперимент или вроде того.

— А ты знаешь, почему так? — спросила она. Деревья начинали редеть, впереди показывалось озеро, это гигантское зеркало. Каз схватила меня за руки. Я почти забыл, сколько в ней силы. — Потому что так хуже! Так все устроено здесь. Это ради наказания. Ради страданий.

— И что? Это я уже понял. Как это связано с нами? Я знал, что влюбился не в самую радостную и веселую девчонку.

В другой ситуации она наверняка хотя бы улыбнулась в ответ, но сейчас казалась слишком печальной, слишком уставшей.

— Не надо, Бобби. Не надо шуточек. Я здесь, чтобы попрощаться.

Это было последнее, что я ожидал услышать. По крайней мере, не так прямо, ее слова застигли меня врасплох. Я немного прошел вперед от деревьев к берегу озера. Местами над его черной поверхностью витал пар, кое-где над водой появлялись очертания юрких существ, плескавшихся в озере, отчего оно покрывалось рябью. Не знаю, кто именно там плавал, но, судя по их громадным размерам, они бы с радостью заглотили плезиозавра. Я стоял в паре метров от кромки воды.

— Попрощаться? — наконец сказал я. — Послушай, мне потребовалось немало времени, чтобы добраться сюда. Ты правда думаешь, что после всего этого я просто повернусь и уйду?

— Да. — Она остановилась позади меня. Серая грязь уже запачкала белые чулки, видневшиеся из-под края ее старомодного платья. Динозавры и сарафаны. Чего только не увидишь в этом сумасшедшем месте. — Да, Бобби, именно так я и думала. Именно поэтому мы здесь. Займись со мной любовью в последний раз, оставь мне еще одно воспоминание, а затем уходи. Я никогда не буду счастлива в твоем мире. Ни в одном из них.

— Хочешь сказать, ты счастлива здесь?

— Конечно нет. Я пытаюсь спасти твою душу, идиот, о которой ты, кажется, никогда и не думаешь. Так что уходи.

Теперь я действительно разозлился. Теперь уже я схватил ее, слегка неуклюже из-за все еще отрастающей руки. Я не собирался отпускать ее.

— Нет, Каз! И дело не в том, что я прошел через все это дерьмо, чтобы найти тебя. Я не настолько мелочен. Мы подходим друг другу, и то, что ты… слишком боишься в это поверить, не означает, что ты сумеешь уговорить меня сдаться.

Она плакала, ее слезы замерзали, едва выкатившись из глаз.

— Перестань, Бобби! Прекрати! Это… жестоко. — Она запнулась так внезапно, так бессильно, что на секунду я подумал, что случилось нечто ужасное, но ее просто переполняли опустошающие эмоции. — Разве ты не понимаешь? Разве не знаешь, что ты и твоя так называемая любовь делаете со мной?

— Что я делаю с тобой? Я не держу тебя в качестве пленницы, дорогая — это все твой бывший, этот гребаный герцог.

— Думаешь, мне есть дело до Элигора? Думаешь, меня волнует то, как он поступает со мной? Я только что рассказала тебе, как устроен Ад. Как же ты не поймешь? Я наконец-то научилась жить с болью или, по крайней мере, существовать с ней, но с того момента, когда я услышала твой голос в Цирке…

Она подавила слезы, пытаясь успокоиться.

— С того момента я действительно в Аду. Потому что ты вернул все это. Не только вернулся сам, но и вернул все. Что между нами было, что, как мы представляли, между нами было, даже то, что могло бы быть, если бы вся вселенная была устроена иначе. Да, я тоже думала об этом. На мгновение я почти представила это. Но это всегда был обман, Бобби.

— Я не просто Бобби, — спокойно ответил я. — Я ангел, Каз. Я еще и Долориэль.

— Да, и ты всегда считаешь, что стакан наполовину полон. Но даже если бы это было правдой — стакан наполовину полон яда. — Она протянула ко мне свою бледную руку — дрожащую руку. — Просто люби меня, Бобби. Еще один раз. А затем возвращайся к своим ангельским играм и друзьям, притворяющимся людьми. Дай моим шрамам затянуться, потому что они — все, что у меня останется.

— Нет.

С того самого момента, когда она ушла из магазина, я ждал встречи, чтобы снова заняться с ней любовью, но сейчас я был слишком зол, слишком задет.

— Нет, я не собираюсь этого делать. Я не собираюсь прощаться и ты тоже, я не собираюсь последний раз — о, как же это печально! — трахаться из жалости. Я вернусь за тобой завтра, Каз, и я заберу тебя. Если ты сможешь выбраться сама, то встретишь меня у того старого храма на площади Дис Патер, где сегодня меня нашла твоя мокрая подружка. Если не получится, то я приду за тобой прямо в замок Элигора, и меня не волнует, сколько его стражей мне придется разрубить на маленькие кусочки. Поняла? Завтра, сразу после последнего фонаря.

Затем я повернулся и пошел вдоль озера.

— Бобби, нет! Ты с ума сошел!

Я слышал ее, но продолжал идти.

— Бобби! Не надо туда ходить! Вернись к вагончику!

Но я был слишком зол. Если не выпустить пар, переполнявший меня, я бы кого-нибудь придушил. Не то чтобы придушить кого-то в Аду было под запретом, но это могло бы привлечь больше внимания, чем мне хотелось. По-прежнему не обращая внимания на крики Каз, я добрался до края озера и направился по тропе, которая вела вниз по склону через лес черных деревьев. Моя голова гудела, словно потревоженное осиное гнездо.