— Отлично! — сказала я. — Фиксируй. Именно сбродом их в Межгорье и называют. Ну, еще цикл.

— А это начальники разных пород. Или — над ними начальником этот урод? — Токива явно вошел во вкус.

— Позорят они человеческий род, — сказала я. — Черт с ним, пусть все однокоренные, зато созвучно.

— Созвучно, — отозвался Капитан, подходя. В руках он держал гранки — еще теплые. — Род они точно позорят. Это я знаете о ком? Исключить из класса гуманоидов за надругательство над языком. Посмертно. А пепел — в космос. «Не сверху, а наоборот»! Поэты вы наоборот. А ну марш купаться, борзописцы грошовые. Мита, завтра без нас допишешь, не век же на стариках паразитировать. Мы и так вон сколько нашлепали. Все. Приказ — отдыхать.

Мы лежали на песке у самой воды и лениво отфыркивались. Блажен тот час, когда сломалась гипер-Т. Через некоторое время я спросила:

— Капитан, а вы раньше так где-нибудь работали?

— Ты про агитацию? Да случалось.

— Расскажи.

— Работали-работали. И не такое, покруче бывало, — сказал Сепритуан.

— Ну?

— Вот тебе и ну. Ты сколько в Проекте, три года?

— Чуть больше двух с половиной, — сказала я. — По-земному.

— И не знаешь? А, ну верно, это у нас на Надежде было, ты еще мальком была. Салажонком. Помнишь, Арви? Ту кампанию агитации в Долине.

— Да, мой Капитан, — вздохнул Арвиан. — Как не помнить. Они тут и не мечтали о таких масштабах. Им и не снилось, что такое серьезная, тщательно организованная агитация. И пропаганда.

На лицах надеждян появились благостные улыбки — мальчишки вспоминали. Они жмурились, словно котята на солнышке. Они переглядывались. Они хихикали. Потом Капитан вдруг сказал:

— Месяц они шли косяком — как на нерест. Все мощности — включая Лабораторию — гнали вакцину круглосуточно. И все равно не хватало. Даже мальки восьмилетние вывелись в Долине подчистую. Не то что в куполах — в шатрах селили: и на Ковчеге, и у нас — на Островах…

Токива вдруг ожил, вскочил и встал в позу. Он был прокурор — и он обличал:

— Социалисты, — прогремел он. — Утописты дремучие. «Город солнца» как опиум для народа. Не стыдно — бедных детишек обманом уводить! Фи! Флейты бы еще взяли!

— Да, — сказал Капитан с сожалением, — массовая агитация — это не предмет для подражания. Тут никто таким, как у нас, не болеет. Ищите новые подходы, Мига. А пока — побоку наглядные методы. Смотаемся-ка на Южный Материк, раз застряли. Что у нас тут с транспортом?

— Да есть транспорт, — сказала я. — Местный-то пожалуйста. Будем лететь или как?

— А что, можно «или как»? — быстро спросил Токива.

— Да можно. У нас многое можно — Океан ведь. Хотите на подводных крыльях — за три часа доползем. А то вон недавно Учитель субмарину наладил.

— О! — Токива снова ожил. — Хочу суб! Никогда не ходил под морем. Тут красиво под7 И эти водятся у вас… Оо-ика? Хочу к ика!

— Дались тебе эти ика! Они тебя придушат, — сказала я и осеклась. Это была ошибка.

— Серьезно? — прошептал Токива с тихим восторгом. — Субмарину! Желтую. Я устрою охоту. — Он пал в песок и пополз во все стороны сразу. Он был гигантский ика — гроза океанов. Он поражал воображение и вселял ужас.

— Под водой, Токива-сан, везде красиво, — сказала Эдна. Он заставил-таки ее снова улыбнуться. — А ика твои людей не душат — ни тут, нигде. Фильмы надо чаще смотреть. Неуч благородный. Словоблуд. А ну вставай! — Она пошевелила его ногой.

— Ага, вот еще. — Баронет Токива дон Хару не терпел фамильярностей. — Фильмы! Не к лицу благородному дону осквернять зрение дьявольскими игрушками. Хочу лицезреть воочию, ибо не верую, пока не узрею. Субмарину мне. Наиболее лучшую. Эй, кто-нибудь! — Он перевернулся на спину и пощелкал над головой пальцами.

Большинство, похоже, было «за», не считая, конечно, Миры. На Саракше — во всяком случае, в Оде — не слишком верят в красоты морских глубин. И понятие «субмарина» ни с чем хорошим не ассоциируется. Но в конце концов Мира тоже поддалась общему настрою, и я пошла выводить корабль. Мне и самой было интересно. Подумаешь, на пару часов дольше добираться. Зато — Океан!..

Ом учит детей страшным вещам. Он учит их, что работать гораздо интереснее, чем развлекаться. И они верят ему. Ты понимаешь? Ведь это же страшно!

— Ваня, а каких людей вы больше всего не любите?

Жилин немедленно ответил:

— Людей, которые не задают вопросов. Есть такие — уверенные…

Здесь все хорошо. Тревоги учебные, аварии понарошку. А вот кое-где похуже. Гораздо хуже. Туда и надо идти, а не ждать, пока тебя поведут…

Но тут вы зашли в тупик. Есть сила, которую даже вам не побороть… Мещан не победить силой, потому что для этого их пришлось бы физически уничтожить. И их не победить идеей, потому что мещанство органически не приемлет никаких идей.

И не подумай, пожалуйста, что я намекаю на разницу в наших годах. Нет. Это ведь неправда, что бывают дети и бывают взрослые. Все на самом деле сложнее. Бывают взрослые ц взрослые.

Это всегда так. Если не знаешь того, кто совершил подвиг, для тебя главное — подвиг. А если знаешь — что тебе тогда подвиг?

В частности, выяснилось, что в Мировом Совете — шестьдесят процентов учителей и врачей. Что учителей все время не хватает, а космолетчиками хоть пруд пруди.

Экипаж слушал так, что Тенину было жалко, что мир слишком велик и нельзя рассказать им сейчас же обо всем, что известно и что неизвестно.

Учитель колебался. То, что он собирался сделать, было, в общем, дурно. Вмешивать мальчишек у такое дело — значит многим рисковать. Они слишком горячи и могут все испортить.

Короче говоря, она летела на Венеру, чтобы внимательно изучить местные условия и принять необходимые меры к деколонизации Венеры. Миссию же землянина она понимала так, что на чужих планетах нужно ставить автоматические заводы.

— Всякому времени своя мечта, — сказала Шейла. — Ваша мечта унесла человека к звездам, а наша мечта вернет его на Землю. Но это будет уже совсем другой человек.

— Да, — сказал Горбовский. — Наверное. Все равно это было очень дерзко.

И опять Кондратьев не понял, одобряют его или осуждают.

— Родных у меня нет, — сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него сочувственно.) — Плакать по мне некому.

— Почему — плакать? — спросил Горбовский.

Психологический шок… Не будет никакого шока. Скорее всего, мы просто не заметим друг друга. Вряд ли мы им так уж интересны.

В Комиссии желчные и жестокие люди. Например, Геннадий Комов. Он наверняка запретит мне даже лежать. Он потребует, чтобы все мои действия соответствовали интересам аборигенов планеты. А откуда я знаю, какие у них интересы?

Но уже теперь здесь есть люди, которые желают странного. Как это прекрасно — человек, который желает странного! И этого человека, конечно, боятся.

— История, — хрипло сказал Саул. не поднимая головы. — Ничего нельзя остановить.

Так помните, что начинать нужно всегда с того, что сеет сомнение.

Бедная Дева Катя, подумал Антон. Это тебе не сайва.

…терпеть не могу людей, неспособных удивляться.

И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании и смысл жизни в том же.

Бессмыслица — искать решение, когда оно и так есть. Речь идет о том, как поступать с задачей, которая решения не имеет. Это глубоко принципиальный вопрос, который, как я вижу, тебе, прикладнику, к сожалению, не доступен.

Во-первых, мы приняли постулат, что происходящее не является галлюцинацией, иначе было бы просто неинтересно.

Найдут ли рецепт всеобщего счастья? Умрет ли когда-нибудь последний дурак?..

Снизить скорость и повысить внимание. Очень точно сказано.

Вы знаете, Поль, у меня такое впечатление, что мы можем чрезвычайно много, но мы до сих пор так и не поняли, что из того, что мы можем, нам действительно нужно. Я боюсь, что мы не поняли даже, чего мы, собственно, хотим.