Сколько всего нужно было заплести и расплести, чтобы в одно и то же время Влад приехал в командировку по каким-то железобетонным делам на местный завод, а я отправилась собирать фольклор по окружающим селам. Улыбчивая, круглая тетушка из местной администрации, сама того не подозревая, сыграла роль одной из Мойр, богинь судьбы, поселив нас независимо друг от друга в общежитие сельхозтехникума, которое в это время года пустовало. В общежитии только что сделали неприхотливый ремонт, замазав краской растрескавшиеся подоконники и побелив испинатые будущими аграриями стены, во всем здании ещё свежо и остро пахло влажной известкой. Щерились железными остовами бесприютные кровати в комнате, только тощая нагота одна из них прикрывалась серым матрацем и видавшим виды одеялом. На ней спала я. Впрочем, мне была совсем неважна окружающая обстановка, я остановилась здесь на сутки, в ожидание поезда, и распечатка билета лежала уже плотно свернутой тугой трубочкой в моем кармане. Лето катилось к закату, это ощущалась в уже начинающем промерзать по ночам воздухе, и в расслабленной перед прыжком в осень атмосфере, и в выжженном долгим летним солнцем небе.
«Завтра домой», — лениво думала я, щурясь на это выстиранное небо с общежитского подоконника. И именно в этом расслабленном состоянии, когда ты думаешь, что здесь все закончилось, судьба и ловит тебя на живца. До самой главной в моей жизни встречи с горьким счастьем оставалось несколько секунд, а я и не подозревала об этом. В тот момент, когда была уже не здесь, оставив в прошлом этот месяц хождения из села в село с диктофоном и записной книжкой наперевес и выслушивания песен, рассказов и притч, в основном, повторяющих друг друга, раздался стук в дверь. Властный, как сама судьба. Но это я сейчас понимаю, а тогда ни один тревожный сигнал не прозвучал в моей счастливой неведением душе.
На пороге стоял Влад. Вернее, тогда я не знала, что это Влад. Не знала, как он спит, приминая в подушку щеку, как смотрит виновато и лукаво, понимая, что сделал какую-то глупость, как вертит в воздухе ладонью, когда не может подобрать правильного слова. Я не знала тогда о нем совершенно ничего, но как рыбка на крючке в ту же секунду затрепыхалась на его всепоглощающем сером взгляде. Мы заговорили сразу и вместе. Он хотел сахара к чаю, я пыталась объяснить, что завтра уезжаю, он сказал, что очень любит эту песню, которая вдруг ворвалась в раскрытое окно, я сказала, что не успела посмотреть этот город. Мы сидели все на том же подоконнике вдвоем, а у меня было ощущение, что я осталась сама с собой, только с более целой, и вдруг поняли, что ночь прошла, и рассвет уже смеется над нами утренней августовской сыростью.
И тогда только он спросил, как меня зовут. Почему-то это было совсем неважно. До того момента, пока он не повторил за мной как-то незнакомо «Лиза», и мое имя вдруг обрело смысл. И он, этот смысл, повис в густом, горьковатом воздухе, когда Влад крикнул на железнодорожном перроне «Лиза», и добавил ещё что-то. Я не разобрала, потому что поезд уже уносил меня вдаль, согласно купленному билету, и пристанционные халабуды развалюхами потянулись вдоль путей, затем все стремительнее замелькали в окошке, а вскоре и вовсе исчезли, уступив место лесному пейзажу. А я долго ещё жила ощущением тайны, пытаясь не вспомнить, нет, это было невозможно, а прочувствовать, что же он крикнул тогда, словно швырнул очень важную фразу в последний вагон уходящего поезда. Почему-то невозможно было спросить его об этом по телефону.
Конечно, я узнала несколько позже, когда он приехал вслед за мной в мой город. Была совершенно нереальная радость встречи, и горечь от, того, что все прошло так быстро, и ему нужно возвращаться к каким-то своим делам, ехать, лететь в заоблачные дали, где был незнакомый и чужой мне, но родной для него дом. А тогда мы лежали на надувном матраце, который кинули прямо на моей лоджии, в комнате было душно, а на лоджии свежо и прохладно, среди цветов казалось, что мы лежим где-то в райском саду.
— Что ты сказал тогда на вокзале? — спросила я, разглядывая упавшую на щеку тонкую, длинную ресницу.
— Когда? — Влад явно дразнил меня. Все выдавало в нем впечатанный в память день нашей встречи.
— Когда провожал, — не нужно было поддаваться на провокацию, — там, в городе....
И назвала маленький районный городок, в котором мы впервые встретились. Влад сразу стал серьезнее.
— Я сказал только, что приеду к тебе. И видишь, сдержал обещание.
Он перевернулся с живота на спину, и я уютно поднырнула головой на его плечо. Было немножко жаль, что тайна раскрылась, и оказалась понятной и доступной. И зачем я только так хотела узнать ответ на этот вопрос? Все-таки в жизни должны существовать непрочитанные письма и недосказанные фразы. Они придают очарование горечи происходящему с нами изо дня в день. Сожаления и вариативность: а что, если бы то ....
Он уехал тогда, и это было понятно с самого начала, что он уедет, потому что его появление уже само по себе было сумасшедшим поступком. Теперь нас разделяли тысячи километров, и, несмотря, что я горячо убеждала себя, это скоро пройдет, ночью просыпалась от того, что Влада не было рядом. «Нельзя за неделю привыкнуть к человеку настолько», — опять убеждала я себя, и рыдала в подушку, из которой уже выветрился запах его волос. Подушка пахла моим кондиционером для белья и слезами вчерашней ночи.
Влад звонил утром, днем, ночью. Он кричал в телефон: «Бросай все и приезжай скорее!», и мне почему-то не становилось легче от того, что он страдает, по всей видимости, не меньше меня. Наоборот, и его непереносимость разлуки сваливалась мне на плечи, и вместе с моей тоской они добивали меня совсем. Мое привычное одиночество с появлением Влада в моей жизни усилилось многократно, вернее, я только теперь поняла, что очень одинока, а раньше это меня нисколько не тяготило. Общение с разъехавшимися в разные города и страны родными и друзьями свелось к виртуальному, но оно давало ощущение того, что все они рядом. И только с появлением Влада я поняла, как важно чувствовать рядом запах другого человека.
А была потом свадьба, и чувство опустошенности отпустило, казалось, все, теперь никогда мне не будет одиноко, тоскливо и безнадежно, словно Влад одарил меня бессрочными крыльями, которые поднимали над суетой всякий раз, когда становилось грустно. И был вид из иллюминатора самолета, когда огромный город вынырнул из-под крыла, раскрылся из облачной дали, осветился всей своей безбрежностью чем-то неземным. Я летела к Владу, уже к мужу, и до приземления оставалось всего каких-то несколько минут. И он встречал, взволнованный и соскучившийся в аэропорту, чтобы теперь вместе и навсегда.
Все это проносилось в одно мгновение в моем подсознании, когда вдруг глаза Влада меняли цвет, и он начинал говорить не своим голосом и совершать несвойственные ему поступки. Два человека в моем сознании расходились все дальше и дальше друг от друга. Я начала скучать по своему Владу, и иногда даже мне хотелось убежать к нему от этого только внешне похожего на моего любимого, незнакомого мужчины, который мучил меня и с которым, по совершенно непонятному стечению обстоятельств я должна была жить бок о бок. Дыхание в дыхание. Вдох в выдох.
Запах его волос и прикосновения к коже, когда хочется влиться через неё, проникнуть глубже — в кровь, лимфу, раствориться, стать им, чувствовать так же и думать о том же, все это вместе с моим Владом уходило из меня с болью и застоявшемся гноем, замещаясь страхом и неприязнью.
Теперь, когда Влад потерял работу, он как-то сник и потерялся. Хотя, насколько я понимаю, это было для него не впервой, этот раз был особенно болезненным. Что там случилось, я в точности не поняла, но его бывший работодатель не отвечал на звонки, а бывшие коллеги говорили что-то растерянно, путано и спешили закончить разговор, произнеся дежурные фразы, типа «Со всеми случается, ты там держись, если что, то, конечно, сразу же». Потом они вовсе перестали отвечать. Длинными гудками ожидания наполнились эти дни, затем Влад перестал им звонить. Была там какая-то непонятная мне история, и очевидно, очень неприятная.
