Лию передернуло.

— Ты видела? — уже закричала я. Значит, это не было плодом моего воображения. У Влада действительно менялся цвет глаз. — Почему ты мне ничего не сказала?

— А ты разве нет? — она была удивлена ещё больше моего. — Я думала, ты заметила это ещё до свадьбы. Ты была так влюблена в него, он, кажется, тоже, зачем мне было лезть не свое дело? Да ещё основываясь просто на каких-то непонятных эмоциях? Мало ли, что мне может не понравиться.... Мне вот рыжая скотина, которая опять объедает мои плодовые деревья, совершенно не нравится. Убью, сволочь!

Из сада донесся уже до боли знакомый нам хруст ломающихся веток, сквозь которые продиралась, пыхтя, сопя и отдуваясь, настырная и наглая Рыжуха. Лия вскочила, и побежала за ружьем. А я осталась, полная сомнений и в раздумьях, что делать дальше. Мне нужно было подумать. Очень подумать. Но слишком много всего вертелось в моей голове. Хотя, конечно, не дать Генриху найти меня, было первоочередной задачей. Как я могла вообще подумать, что он так легко отпустит свою добычу? Ту, которую он приманивал, притворяясь и лукавя, не один год? И как мне не подставить под удар моих замечательных друзей? Пока прямой угрозы нам не было, но Лия была права. Он вычислит, где я нахожусь, и непременно придет за мной. На что был способен Генрих, я не знала до конца, и не хотела никогда узнать, настолько это было даже страшно представить. Единственное, на что надеялась, это на некоторое количество времени ещё остававшееся у меня. Вернее, я надеялась, что оно у меня осталось.

Неожиданно в мои панические мысли ворвалось чье-то недовольное урчание. Повернув голову, я оторопела от двух ярких кошачьих глаз, уставившихся на меня в немом укоре. Джаз, словно застывшее, недовольно урчащее изваяние, неподвижно сидела на своей любимой бетонной плите под уже поредевшей виноградной лозой, не отрывая желтых египетских глаз от моего скорбно скорчившегося образа, и явно была недовольна. А в меня, вместе с этим угрожающим урчанием, вдруг словно начало вливаться, наполняя уже знакомой силой, ощущение восторга победы. Только вместо изгнания Рыжего кота со своей территории в моем сознании вдруг полетели клочья черной шерсти, которую я с упоением выдергивала из Генриха. Откуда взялась эта шерсть в моей внутренней борьбе, я и представления не имела, так как видела демона только в образе моего мужа. Но провожающая на бой песня Джаз вдруг окрылила меня. И даже указала какой-никакой, но план действий.

Задачей номер один было поставить голову на место и прийти в себя. С этой задачей я почти справилась. Все прекрасные вещи, которые существуют в мире, снова встали на свои места. Запахи трав, цветов и моих любимых духов, дыма от костра в пламенеющих сумерках, жареных котлет, когда приходишь домой после утомительного дня голодная, как волк. Цвет и свет — солнца, неба, зелени, ослепительно белого платья Леи, в котором она уезжает в город, нежно розовых волос Ханы. Звуки — порыкивающего вертолета, пролетающего над низиной гор под утро, ошалелых птиц, на которых вдруг свалилось солнце и жизнь, неумолкающего водопада, пенно грохающегося с перекатов. Все это опять стало существовать для меня, словно я выписалась из больницы после долгой продолжительной болезни.

Уже по укрепившейся привычке посмотрела на нарисованных птиц. Они были спокойны.

— Что ты думаешь по этому поводу? — спросила я свою любимую собеседницу с торчащим хохолком.

— Не беспокойся. — Сказала она мне. — Живи. Пока он не появится здесь. Я предупрежу тебя.

— Может, мне уехать? — спросила я её.

— Куда? — удивилась райская птица. — Разве есть такое место на земле, где он не найдет тебя? Ты не можешь всю жизнь бегать. Да и не получится. Тебе нужно набраться сил. Тогда будешь готова дать ему отпор.

— Как? — недоумевала я.

— Воздух, Лиза! Научись держаться за воздух. — Сказала птица, и отвернулась, давая знать, что разговор окончен. Египетское изваяние Джаз в последний раз полоснув меня жизнеутверждающими звуками упоения боем, опять стало милой черной кошечкой с белыми лапками. Она тут же бесшумно растворилась в кустах.

Я зябко передернулась от вдруг пробравшего меня могильного холода. Машинально взяла с вешалки флисовый жилет, сунула руки в карманы и нащупала кулон Шаэля, о котором как-то немного забыла.

«Мне нужно отдать ему эту вещь», — подумала, — «В любом случае, мне не к чему вещи чужой, пусть и несбывшейся невесты». И в тот момент я решила, что отнесу кулон в Дом Невесты, что стоял уже не такой заброшенный за околицей. Я положу его там, а потом будь, что будет. У меня хватает своих забот, чтобы ещё вляпываться в чужие истории, не имеющие ко мне никакого отношения. Этот какой-то очень уж долгий день подходил к концу. Только вечер растянулся как-то невероятно надолго. С того момента, как мы расстались с Ануш, пожелав друг другу спокойной ночи, прошло не больше часа, но я словно успела прожить несколько таких вечеров подряд.

— Ничего страшного не случится, если я сейчас отнесу кулон туда, где ему положено быть, — сказала сама себе, и немного — замолчавшей птице. — А меня, по крайней мере, не будет давить ещё и эта ситуация. Лия!

Я крикнула в уже сгустившееся сумерками пространство необъятного сада. В том направлении, где пропала моя подруга, поглощенная тьмой.

— Выйду ненадолго! Скоро приду! Не волнуйся!

— Телефон! — требовательно и безапелляционно донеслось до меня из темноты.

Я проверила наличие мобильного телефона в кармане, подхватила трость, на которую опиралась при ходьбе, и опять поковыляла со двора.

До околицы я добралась без приключений. Когда закончился свет от тусклых деревенских фонарей и окон домов, пришлось достать мобильник и подсвечивать им. Все-таки я его взяла не зря. Пятнышко света ныряло по сонной, ложащейся под ноги траве, своевременно обозначая кочки и впадины, мелькая то справа, то слева, в зависимости от того, в какую сторону дрогнет моя рука. Оно вело меня, жизнерадостно подбадривая, как веселый, не замороченный комплексами и сомнениями друг.

Избушку я, кстати, сказать, нашла не сразу. Так как не шел дымок из трубы, и окна её были темны и безжизненны, она сливалась в темноте своей вросшестью в землю с начинавшимся сразу за ней густым лесом. Словно она была одним из этих созданий, которые давным-давно пустили здесь корни, и даже проросли до середины земли. Настолько, что сдвинуть их с места не представляется никакой возможности. Двигалась я в её сторону, скорее по наитию. Когда изба вдруг внезапно очутилась перед моими глазами, словно выпрыгнула из леса, мне захотелось даже как-то поздороваться с ней, что я и сделала.

— Мир вашему дому, — зачем-то сказала торжественно и глупо, и толкнула сразу поддавшуюся дверь. В темноте и безжизненности комнаты опять же наугад прошла к столу, в прыгающем пятнышке света от телефона нашарила рукой свечу и спички. Маленький неуверенный в себе огонек задрожал в пустой и выстуженной избе. Моя тень тут же в такт дрожанию свечного огня радостно запрыгала по стене, заколыхалась в каком-то безумном, известной только ей самой танце.

От обжитости и уютности, поразивших меня в прошлый визит, не осталось и следа. Словно из избы выманили душу, комната взирала на меня пустотой изо всех своих углов бесстрастно и осуждающе. Я поежилась, потому что почувствовала свою вину перед Домом Невесты. И перед неизвестной мне невестой, которая должна была насладиться этим покоем и нежностью предсвадебного состояния.

И зачем я вообще заметила этот кулон и вытащила его из ручья? Вздохнула, и положила кулон рядом со свечой на стол.

Словно в оправдание за свой, в сущности, невинный поступок, я решила сделать что-нибудь хорошее для этого дома. Как минимум, наполнить его теплом. Около печки, так же, как в прошлый раз лежали дрова. Если ещё месяц назад я бы знать не знала, как к ним подступиться, то сейчас, после пребывания в доме Леи и Алекса, я довольно лихо управлялась с кочергой и заслонкой.

Скоро печка засветилась внутренним огненным светом, начала довольно и умиротворенно потрескивать, а изба наполнилась уже привычным для меня запахом горящих поленьев. Я нашла в углу старую тряпку и протерла стол. Затем взяла кулон, села в кресло качалку, закуталась в плед, который все так же висел на его спинке, и зачем-то начала рассматривать украшение в свете мерцающего огня.