После этого невыносимая вонь, стоящая в матросском кубрике палубой ниже, вернула мою хозяюшку на землю и отправила осматривать крюйт-камеру.

Разумеется, судовую кассу и личные сбережения экипаж галеона на корабле не оставил, но одних только пушек, по большей части из отличной испанской бронзы нам досталось более, чем достаточно. Порох и ядра тоже пригодятся, а остальное можно продавать. Ведь мы даже шкурку столь объёмистого приза, считай, не попортили. Рангоут тоже на месте остался слегка помятый, но весь на местах.

И вот теперь мы волочём за собой эту махину в сторону бухты Гонав, чтобы остановиться на Гаити в удобной естественной гавани, принадлежащей французам, а то у англичан с испанцами нынче как бы мир, и может получиться неудобно, если в английский порт прибудет отбитый у Испании корабль. Тут с галеона пишут флажковым семафором, что в трюме приза есть груз. Этого монстра не так-то быстро весь осмотришь, уж больно он громаден. Ага! Пишут: Оружие. Амуниция. Ткани.

Сонька теперь не просто богата, а богата до неприличия. Ведь треть добычи достанется ей — хозяйке судна, да ещё и четыре капитанские доли.

А с французами у нашего нынешнего короля-католика тоже мир, дружба, жвачка…

Утром в город отправилась все дамы, кроме Консуэллы. У капитана-мэм Корн и лейтенанта-мэм Коллинз были обязанности — некоторые работы, проводимые на куттере, требовали их присутствия. Дело было в обрастании днища водорослями и ракушками. Пропитка древесины машинным маслом спасала от этой напасти на какое-то время, но сейчас это благостное время истекло — вода постепенно вымыла пропитку, отчего выделяющееся масло перестало служить отравой для стремящихся закрепиться на днище растений и корабельных червей, которые вообще-то моллюски — даже раковина есть, хоть и странная.

Остававшиеся на судне плотник, боцман и механик уже приготовили из толстых брёвен подходящие для нашего корпуса подпорки и осмотрели катки слипа, имевшегося в порту. Нанять работников для перемещения тяжестей было нетрудно, потому что другие суда из Европы пока не появлялись, люд портовый бездельничал и жаждал заработка — два десятка тонн камней балласта они повытаскивали на берег за два дня.

В максимум прилива ночью без лишних глаз обеими якорными лебёдками провели операцию по извлечению куттера на сушу и немедленно сняли винт — незачем посторонним знать о нём. Экипаж папиного флейта подстраховывал малолеток, перемещающих стотонную махину, даже просился покрутить ручки лебёдок, которые положено называть брашпилями, удивляясь лёгкости, с которой неторопливо тянулось вверх по наклонной плоскости тело судна.

Потом было много работы. Не только на обшивке — железные детали наших лебёдок начали ржаветь, несмотря на то, что мы их регулярно смазывали. Не в одних лишь узлах трения, а вообще для защиты. Причём машинным маслом с растворённым в нём парафином, чтобы образовывал плёнку. Помогало, конечно, но вездесущая влага добиралась до самых неожиданных мест. И до ожиданных тоже.

Дорогущей масляной краской далеко не всё покроешь, да и солёная морская вода успела местами её полностью смыть. А местами не полностью. Хорошо хоть набор нигде не расшатало — так мы в серьёзную трёпку и не попадали ещё. Пока мы, изнывая от жары и с завистью вспоминая о режиме, в котором трудятся дедушкины рабы, приводили судно в порядок, "Агата" поправляла такелаж, чинила рангоут и вообще — чистила пёрышки. А мы заново натянули внутренние ванты мачт, немного ослабшие в дороге.

На воду экс-куттер спустили аж через две недели. От дедушки вернулась Консуэллка с новыми банками консервов и целым обозом, доставившим нам в качестве жидкого топлива бочки тростниковой самогонки. Мы снова были готовы уходить в рейс. Наутро наведаемся с реципиенткой в ближайшие кабаки, поищем фрахт. Она просто рвётся в море, но выходить без определённой цели считает "не по-взрослому". Дитя ещё, хоть и капитан.

Обходя окрестные злачные заведения, мы с удивлением обнаружили, что группы матросов с "Агаты" тоже проводят время в этих же местах. Оказывается, они соскучились по местному пиву, которое ужасная гадость, да ещё и тростниковым привкусом отдаёт. Наверное, поэтому они его и не пьют, а только поглядывают по сторонам, следя за тем, чтобы дочку капитана и её подружку никто не обидел.

— Ищете, куда бы отвезти груз? — уточнил папенька, появившийся буквально через три часа после того, как мы с Мэри начали наши бесплодные поиски. — Торговцы сами ищут перевозчиков, или пассажиры — судно. Но везти с Ямайки, кроме рома и сахара, нечего. Разве что какао. Да ещё кофе начинают возделывать. Остальные продукты испортятся по пути, а кроме них тут ничего не производят. Бакаут перестали рубить еще при испанцах — невыгодно. Если только привезти, перед этим у кого-нибудь отобрав.

Кофе пока не слишком популярен, разве что туркам его продавать, если уверен, что ноги унесёшь. А какао ценят в Испании и Франции. Испанцам его можно толкнуть через португальских контрабандистов, а соваться под нашим флагом во французские порты можно, только хорошо зная политическую обстановку, которая меняется непредсказуемо. Или имея хороших знакомых в прибрежных деревушках. Так что себе мешочек-другой прикупим, дома пить — и всё.

Значительно интересней доставить сюда металлические изделия и что-то из галантереи. Или рабов из Африки. Но за этим надо снова пересекать океан, причём против пассата.

— А сейчас в Порт-Рояле найти местный груз можно только случайно, — как бы подвёл черту отец.

— Мне сказали, что здесь я могу отыскать капитана Корна, — прямо от двери заявил вошедший незнакомец с бочонком подмышкой.

— Даже двоих капитанов Корнов, — улыбнулся папенька. — Присаживайся, Зурита. Хочешь нас чем-то угостить?

— Соком одного дерева, — ухмыльнулся вошедший и устроился на лавке за нашим столом.

— Берёзовым? — вылез я Софочкиным языком. Зурита противно демонстративно заржал, давая понять, что принял шутку.

— Ты ведь про каучук выспрашивал. Так вот это то, из чего он получается, когда высохнет. Но есть у меня и высохший, — на столе появился изрядный комок столь нужного нам вещества. — Как раз из такого бочонка столько и вышло.

— Хозяин! Весы есть? — обратилась Мэри к мужчине за прилавком и извлекла из сумочки мерную ленточку, лист бумаги и карандаш. Девочки сразу принялись обмерять бочонок.

— Нет у меня весов, — пробурчал хозяин заведения.

— Нет, так нет, — ответил я и ударами кулака смял комок на столе в нечто, похожее на кубик. Который девчата тут же обмерили.

— Где-то фунт из двух галлонов получается, — в уме прикинула Софья. Плотность сырого каучука она помнила, как и многое другое, что в моей голове долго не держится.

— Мне тоже так кажется, — озадаченно произнёс Зурита.

Отец взял кубик, придал ему шарообразную форму, посмотрел и объявил:

— Двенадцать шиллингов.

— У меня две бочки по тридцать шесть галлонов каждая, — добавил торговец.

— Беру, — приговорил папенька. — Доставишь на мою гасиенду и передашь управляющему мистеру Родригесу.

Зурита снова "понимающе" заржал:

— Мистеру, так мистеру, — подтвердил он. — Хотя все Родригесы отродясь сеньорами были. Но деньги вперёд.

"А ведь он побаивается папеньку", — сообразил я.

"Здесь побаивается", — откликнулась Софи.

Отец отсчитал двенадцать шиллингов и придвинул их продавцу жидкого каучука:

— Ты бы не выкаблучивался, — добавил он, глядя на то, как мы с Мэри размазываем пальчиками по столу каплю "молочка", извлечённую из бочонка.

— Доверие — непременное условие длительного плодотворного сотрудничества, — добавил я улучив момент, когда Сонька принялась обнюхивать кляксу на столешнице. — А товар твой на качество проверит сеньорита Кэти Корн.